В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Март Михаил - Страница 57

• Предыдущая
• 57/75
• Следующая

— Ну кому нужна жизнь беременной женщины или моя! Денег у нас немного, никому мы не мешаем, врагов у нас нет, завидовать нечему.

— Не ломай себе голову, Родион. Не с того конца лучину поджигаешь. Ножи и зажигалки украли в экспедиции — это главное. В Москву улетели пять человек — это второе. Убийца имел доступ к картотеке студии, где украл мою фотографию. Не надо забывать о возможных сообщниках. И последнее. Убийца читал сценарий детектива под названием «Случай с полковником Орловым». Кстати, полковника Орлова должен был играть наш незабвенный Кирилл Степанович Карасев, вечный секретарь всех партийных органов. Артист дерьмовый, но карьерист первостепенный.

— Ему под пятьдесят, мы с ним едва знакомы. Ты еще Шелестову обвини, она тоже улетела в Москву за два дня до меня.

— Кто еще?

— Усиевич Герман Спиридоныч, ты, пятого я не знаю.

— Отправим телеграмму Фельдману, он знает всех, кто улетел. А пятерых как ты вычислил?

— Володька, шофер Марка Львовича, мне рассказал, кого в аэропорт отвозил.

— Значит, твой список неполный. В прошлый раз мне машину не дали. Я заплатил казаху сто рублей, он дал мне лошадь и сам проводил до города, а там рейсовые автобусы ходят. Обычно-то машину только любимчики режиссера получают. Остальные с другими шоферами договариваются, оплатив бензин по тройной цене.

— Уверен, Нестор?

На кухне появилась жена Баяна. Женщина хотела что-то сказать, но взгляд мужа ее остановил. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом она повернулась и ушла.

Баян заговорил еще тише:

— Я тебе больше скажу. В Москву я летел одним рейсом с Венькой Мечниковым. Знаешь такого?

— Знаю. Вечный друг главного героя, всегда на вторых ролях.

— Он самый. Только я у него не спросил, как он до аэропорта добирался, ни к чему было. Тоже ведь из нашей группы. Кстати, он привлекался. Не помню, по какому делу, но его уже брали за жабры. Старший брат выручил, в органах работает.

— Я этого Мечникова два раза в жизни видел. Зачем мы ему?

— Все правильно, Родя. Но ведь кто-то это сделал.

Выпили еще по стакану, однако ничего нового не придумали, ни

один из кандидатов в убийцы не годился.

— Остаешься, Родя, только ты. Больше вроде бы некому это сделать. Придут следователи на студию, а там каждый скажет: «Родиону Чалому под горячую руку лучше не попадать. Прибьет!» И в какой-то мере окажутся правы, ты ведь горяч, нетерпим.

— Когда мне канаты гнилые подсовывают, по которым я бегать должен, или цепи подпиливают, доброта сама собой улетучивается.

— И такое бывало? Кто-то распаляет твой гнев. Это не покушение. Все знают, что ты свой реквизит проверяешь, специально тебя злят, пусть, мол, видят, какой ты псих. Но ведь ты не такой.

— Можешь достать мне сценарий, по которому убийство спланировали?

— Найду. Где-то должна быть копия.

— Пойду я, Нестор. Завтра увидимся.

— Заходи на студию утром, там должны быть следы. Одно мне понятно: кого хотели, того и убили, ты им нужен как отмазка, и не больше. Кому мешала Анфиса, тот и убийца.

Чалый ничего не сказал, взял кепку со стола и ушел.

Усиевич Герман Спиридоныч жил в новом доме на Кутузовском проспекте. Как орденоносцу и ветерану ему полагалась отдельная квартира в хорошем доме с консьержкой в подъезде. Бдительная старушка тихо похрапывала на своем месте. Чалый проскользнул мимо и пошел пешком на пятый этаж.

Дверь открыла домработница. Родион легонько отодвинул ее в сторону и ступил мокрыми ногами на натертый паркет, вызвав законное возмущение. На шум сбежались домочадцы. Пижамы и ночные сорочки гостя не смутили.

— Я к вам, Герман Спиридоныч, по важному делу.

Шум резко оборвал жест величественной руки хозяина.

— Хорошо, Родя, по пустякам ты не пришел бы в такое время. Идем в мой кабинет.

Солидный седовласый полный мужчина повернулся и зашмыгал стоптанными тапочками по ворсистому ковру. Всегда элегантный, в накрахмаленных сорочках и красивых галстуках, он выглядел очень нереспектабельно в поношенной пижаме с заплатками на локтях, сделанными так, будто они являлись оригинальной задумкой модельера.

Высокие потолки с лепниной, шкафы с книгами, портреты знаменитостей с подписями и мебель из карельской березы — сразу понимаешь, в чей дом попал. «При коммунизме все так жить будем», — однажды пошутил Иван Пырьев, когда в его квартиру пришли студенты.

— Слушаю тебя, Родион Платоныч, — усаживаясь в глубокое кресло, произнес Усиевич.

— Кому могла помешать Анфиса?

— Помилуй бог, Родион! Кому может мешать талантливая актриса? Она нарасхват. Мы уже собираемся нанять вам нянечку и прислугу за счет студии. Ее ждут.

— Мне она об этом ничего не говорила.

— Анфиса знает твое отношение к ее творчеству. Домохозяйки из нее не получится, она не сможет жить без кино.

— Это она вам лично сказала?

— Борису Кушнеру. Он ездил к ней две недели назад, и она дала ему согласие на съемки в новой картине. Первый месяц посидит с ребенком, а там будем думать, как совместить ее материнство с работой. Пойми, Родя, Анфиса прирожденная актриса и по-другому жить не сможет. Ты сам к кино относился с насмешкой, а теперь втянулся и другой работы тебе не надо. Но ты трюкач, а она дышит ролью, и в этом ее счастье.

— Спасибо. Утешили.

— Подумай сам. Любая актриса мечтает сниматься у Бори. Тем более в главной роли. Каждая его картина — событие.

— А если она откажется?

— Кушнер возьмет другую. У него очередь стоит в коридоре из заслуженных артисток.

— Фанаток.

— Фанатизм — часть профессии, и ничего плохого в этом нет. Я видел слезу на глазах Пети Олейникова, когда его не утвердили на роль. Но там другие проблемы, как ты знаешь.

— Можно за роль убить конкурента?

Усиевич замер с открытым ртом и долго моргал, разглядывая сумасшедшего трюкача. Шутит или нет, он не мог понять. Может, свихнулся?

— А это как поставить вопрос, — наконец уклончиво проговорил он.

— Я вас понял, Генрих Спиридоныч.

Чалый развернулся и ушел.

Афиши кричали о премьере, прошедшей этим вечером. Спектакль кончился, уже выходили рабочие сцены, закончившие разборку декораций.

— Артисты разъехались?

— Да, браток, опоздал. Пьянствуют в «Национале». Только тебя туда не пустят, фрак дома забыл.

— Это ты точно заметил, без фрака никуда.

— Без фрака все же можно, — ухмыльнулся другой рабочий, — а вот если хрустов в кармане мало, тогда уж точно никуда. Попробуй. Тут рукой подать, — указал он в сторону Манежной площади.

— Хорошая идея.

«Националь» всегда был привилегированным заведением и обслуживал людей с деньгами в кармане. Сюда приходили известные артисты и воры, высокопоставленные чиновники и генералы. Чалый зашел в ресторан с черного входа и с независимым видом продефилировал через кухню к буфету. Белая курточка и поварской колпак, висевшие на вешалке в коридоре, очень ему пригодились — в зал он вошел другим человеком. Осмотревшись, Чалый приблизился к одному из столиков и спросил гостей, все ли в порядке? Не жестковат ли гусь? Посетители недовольства не выказывали. Передвигаясь от столика к столику, он подобрался к банкетному залу.

Три дальних стола, составленных буквой «П», ломились от вин, шампанского и водки. Фрукты, закуски, дичь. Кого здесь только не было. Люди-афиши, каждое лицо узнаваемо. Театральные премьеры принято отмечать с помпой. Возле столов стояли корзины с цветами, вокруг крутились официанты в белых смокингах.

Чалый понял, что из его идеи ничего не получится и поговорить он ни с кем не сможет. Глупо пороть горячку, но что делать, если душа пламенеет.

Анну Шелестову особенно обхаживали, примадонна сияла в лучах славы. Но что здесь делал Венька Мечников? Это его Баян встретил в самолете. Третьеразрядный актеришка с подмоченной репутацией. Рядом с Анной сидел Матвей, брат Веньки. Он занимал большой пост в прокуратуре и часто появлялся на съемочных площадках, где работала Анна. И что тут особенного? Странным показалось другое. Что может делать на банкете Борис Кушнер? «Театр — вымирающее искусство, мешающее развитию кинематографа. Артисты ограничены во времени и свободе из-за никому не нужных репетиций и спектаклей». Такого рода высказывания нередко слышали из уст знаменитого кинематографиста.

• Предыдущая
• 57/75
• Следующая