Владигор и Звезда Перуна - Махотин Сергей - Страница 3

• Предыдущая
• 3/95
• Следующая

— Ох, светы мои, — вздохнула хозяйка, тяжело поднимаясь с колен. — Пойти взглянуть, есть там кто?

Она пару раз дернула примороженную за ночь дверь, которая открылась наконец с сухим щелчком, и ступила на скрипучий снег, покрывший крыльцо нарядным искрящимся слоем. Перед крыльцом стоял тощий жеребец. Ребра его ходили ходуном, ноги дрожали, красная пена выступила на губах. Из открытой пасти валил пар.

Баба всплеснула руками и запричитала:

— Да откуда ж ты?.. Да кто ж так тебя?.. И горячий-то какой — застудишься вмиг! И куда ж я тебя — и в дверь-то не протиснуть, чай, изба не конюшня!.. — Она вдруг перестала причитать и спохватилась: — Погоди, родимый, чуток.

С этими словами баба, обнаружив неожиданное проворство, юркнула назад в избу, но вскоре снова появилась, волоча за собой овчину и разноцветное лоскутное одеяло. Прежде чем набросить все это на жеребца, она тщательно обтерла ему полотенцем морду, затем насухо вытерла левый бок, обогнула коня сзади, перешла к правому боку и тут обнаружила небольшую ивовую корзину с крышкой, крепко держащуюся на двух ремнях. Крышка также крепилась к корзине несколькими ремешками. Женщина растерянно огляделась по сторонам, будто ожидая увидеть хозяина невесть откуда взявшегося коня, и в этот момент услышала плач ребенка. От неожиданности она села прямо в снег, перестав что-либо соображать. Она слабо попыталась убедить себя, что этот звук ей просто послышался, что сейчас наваждение кончится, а может, и конь исчезнет с глаз долой. Но плач повторился, и уже не было никаких сомнений, что доносится он из закрытой ивовой корзины.

— Евдоха, никак гость к тебе?

К ней приближался Саврас, хозяин соседнего подворья, здоровенный мужик, известный в деревне своей прижимистостью. Говаривали, что он в молодости пошаливал с речными разбойниками на Чурани. Однако с годами остепенился, заматерел, обновил избу и крепко держал хозяйство, заставляя всю свою большую семью работать не разгибая спины. Он и сам просыпался раньше всех, как, например, сегодня. В избушку Евдохи, стоящую на отшибе, он сроду не заглядывал, соседку не замечал по причине полной ее для себя ненадобности, да вот сделал-таки исключение, заинтересовавшись нездешним жеребцом.

— Саврас, ты, что ли? Подай-ка руку, не встать никак.

Евдоха недолюбливала скупого и самодовольного соседа, но сейчас и ему была рада, ей боязно было оставаться одной с чужим конем («Кормить-то чем я его буду?»). Да и с конем ли одним?..

Саврас шагнул к Евдохе и легко поставил ее на ноги.

— Гость, да нежданный, — вымолвила она, отряхиваясь от снега.

— Справный жеребец, — оценил Саврас. — Отощал только. Откуда таков?

— Кабы я знала, — вздохнула Евдоха.

— Пришлый, стало быть? А в корзине чего?

Вместо ответа вновь заплакал ребенок.

— Эвон чего… — протянул удивленно сосед и вынул вдруг из-за голенища широкий нож. Жеребец испуганно повел синим глазом. Сердце Евдохи екнуло. — А ну, Евдоха, попридержи корзинку.

Он нагнулся, оттянул и перерезал под конским брюхом сперва один ремень, затем другой. Корзина оказалась в руках у Евдохи, и она удивилась малой ее тяжести.

— Ну, пошли поглядим, — произнес Саврас, подталкивая Евдоху к избе.

Внутри было по-прежнему темно. Евдоха поставила корзину подле печи, достала лучину и зажгла ее от пламени догорающего сушняка.

— Ну и дух у тебя, — поморщился Саврас и заметил козу с козленком. — Не изба, а хлев. Я с живностью строг, у меня что коза, что овца, что собака, всяк свое место знай! Ты что ж, и жеребца сюда втащишь?

Евдоха лишь вздохнула в ответ и принялась развязывать ремешки, крепко удерживающие крышку корзины.

— И то верно, — сказал с удовлетворением Саврас. — Тебе его и не выкормить, жеребца-то. А я вот что! Я, пожалуй, у себя его подержу, пока хозяин не объявится. Ты как, соседка, согласная?

Евдоха, слушавшая его вполуха, кивнула и открыла ивовую крышку. Она увидела именно то, что и ожидала увидеть. На дне корзины в куче сбившегося тряпья лежал полугодовалый мальчик. Кожа его посинела от холода, губы едва шевелились, и все тело было покрыто кровоподтеками.

Саврас широкой ладонью отодвинул Евдоху и тоже заглянул в корзину.

— Конь, однако, дорогу не шибко выбирал, пока его вез, — ухмыльнулся он. — До вечера не протянет.

Тон его покоробил Евдоху. Немолодая одинокая женщина внезапно почувствовала пронзительную жалость к этому маленькому беззащитному существу. Чьим бы ни был он сыном, боги сделали так, что именно к ней попал он со своей бедой, и никто, кроме нее, не несет сейчас большей ответственности за его жизнь. Она обернулась к Саврасу и сказала почти со злостью:

— А ты в чужой-то избе не хозяйничай. Ишь, коза не по душе ему! Лучше бы не каркал, а воды принес.

Тот удивленно развел руками:

— Да чего ты, соседка? Будет и вода тебе. Моя Лушка живо согреет и принесет. Тебе кадка, мне лошадка.

Он хохотнул собственной шутке и пошел из избы. Евдоха, постояв в нерешительности, спохватилась и выскочила за ним. И вовремя, потому что Саврас, накинув на жеребца петлю из связанных ремней, уже вел его за собой.

— Одеяло-то с овчиной куда повез! — закричала Евдоха, — Али совсем хозяйством оскудел?

Саврас с неудовольствием смахнул полушубок и одеяло в снег:

— Да забирай, глупая. Мне чужого добра не надобно.

«Как же, — подумала Евдоха, возвращаясь к себе. — Только до чужого ты и охоч…»

Вернувшись, она так и застыла, пораженная, посреди избы. Ее старая коза стояла над корзиной, а малыш, прильнув к отвислому соску, с причмокиванием сосал козье молоко. Козленок оживленно бегал вокруг, пытаясь получше рассмотреть своего нового молочного братца. Евдоха не стала отгонять козу и опустилась в задумчивости на лавку. В самом деле, не луковицей же с картохой младенца кормить. Она чувствовала себя такой обессиленной, будто целый день делала тяжелую работу. Пересилив усталость, Евдоха поднялась и принялась налаживать огонь в печи.

Вскоре пришла Саврасова жена Лушка с кадкой горячей воды. Кадку помогла донести еще одна баба, которую жители Дряни прозвали Настыркой. Случись у кого в деревне хворь, или роды, или хлопоты свадебные, она тут же оказывалась рядом, суетилась вместе с хозяевами, настырно навязывалась в помощницы, и отвадить ее было совершенно невозможно. Настырка очень была огорчена, что не первая узнала о происшествии, и теперь старалась показать свою осведомленность в подобного рода делах.

— Ах, бедный ты мой, бедный! Настрадался-то, поди, как! — запричитала она, мельком взглянув на ребенка. Затем отвернулась и затараторила, обращаясь то к Евдохе, то к Лушке: — Знала я одну бабу в Замостье, так пошла она как-то на торг, гребешок там купить али гороху, не помню толком, воротилась, а в собачьей будке-то ребеночек плачет. Что такое, думает? У мужа спросила, тот знать ничего не знат. А глаза-то отводит. Э-е, баба думает, неладно дело. Так и вышло. Муженек-то ейный нагрешил с соседкою-то да и отвадился, а та в отместку и подбросила мужику сыночка. Или, постой, деваха то была? Точно! Деваха была. А он, муженек-то, жене и говорит…

Что сказал в свое оправдание нагрешивший муженек, осталось неизвестным. Малыш в корзине захныкал, и бабы, спохватившись, заторопились и принялись освобождать ребенка от грязных тряпок. Вода в кадке уже вполне остыла. Евдоха сняла с полки пучок сухой крапивы, растерла в ладонях и высыпала в кадку целебную зеленую труху. Затем осторожно взяла мальчика, опустила в теплую воду и начала тихонечко обмывать покрытое синяками и ссадинами тельце. Лушка собрала тряпки и бросила в печь. Курная печь задымила, тяжелый клуб дыма поднялся к бревенчатому потолку.

— Осинового поленца нет ли у тебя? — спросила Настырка. — Для жару бы хорошо.

Евдоха покачала головой.

— А чего это он в ручонке-то держит? — спросила опять Настырка.

Действительно, пальчики левой руки у ребенка были свободны, а правую он крепко сжал в кулачок.

— Ну-ка? — Подошедшая Лушка склонилась над кадкой и попыталась разжать кулачок младенца. — Не получается чего-то.

• Предыдущая
• 3/95
• Следующая