Искушения Парижа (Девственница в Париже; Ах, Париж!) - Картленд Барбара - Страница 35

• Предыдущая
• 35/52
• Следующая

— Неужели теперь так будет всегда? Неужели только в пределах этой комнаты я могу ничего не опасаться? — прошептала она, обращаясь к пустоте.

С герцогиней они увиделись только после ленча. Гардения еще раз извинилась перед ней за то, что накануне вечером была не в состоянии поехать в театр, и послушно согласилась отправиться на прогулку.

Они вернулись несколько часов спустя. Выпив чашку чая в малой гостиной, герцогиня удалилась отдыхать. Гардения решила, что не должна разгуливать по дому, боясь вновь столкнуться с бароном в одном из пустынных коридоров. Поэтому направилась в библиотеку на первом этаже и принялась просматривать свежие газеты, заранее продумав, что в случае необходимости выбежит через потайную дверь и поднимется наверх по черной лестнице.

Не прошло и пары минут, как послышался звонок в парадную. Барон никогда не приходил так рано, тем не менее Гардения быстро отложила в сторону газету, поднялась на ноги, подбежала к той стене, где располагалась потайная дверь, в надежде найти кнопку, при помощи которой в первый вечер ее пребывания здесь экономка эту дверь открыла.

Ей казалось, она запомнила это место очень отчетливо, но кнопки нигде не было. Ее руки слегка дрожали, а сердце бешено колотилось в груди, когда, задыхаясь от волнения и жуткого страха, она исследовала боковую стенку шкафа и стену.

Раздался шум раскрывающейся двери.

Гардения вздрогнула и побледнела. А когда повернула голову, увидела барона. Он выглядел более угрожающе и отталкивающе, чем когда бы то ни было.

— А, Гардения! Если бы дворецкий не подсказал мне, где ты прячешься, я был бы вынужден разыскивать тебя по всему дому.

— Нам не о чем с вами разговаривать, — жестко и враждебно произнесла Гардения.

— Милое мое дитя! — воскликнул барон. — Я должен перед тобой извиниться. Боюсь, ты напугана моим вчерашним поступком. Я допустил ошибку, признаюсь. Не подумал, что ты можешь расценить мой жест как грубость. Пойми, я смотрю на тебя как на ребенка. Ты годишься в дочери моей дорогой подруге, герцогине. Я поцеловал тебя, как целуют дяди своих племянниц. Ничего другого этот поцелуй не означал, поверь мне.

Гардения растерянно моргнула.

«Быть может, я действительно сгущаю краски? — подумала она. — Барон — немец, а иностранцы сильно друг от друга отличаются… не исключено, что в Германии отцы целуют в губы своих дочерей, дяди — племянниц».

Враждовать с кем бы то ни было ей ужасно не хотелось. А с бароном тем более. Она с облегчением вздохнула и расслабилась.

— Мы должны быть друзьями, Гардения, — продолжил говорить барон. Его голос звучал мягко и вкрадчиво. — Мы оба любим одного и того же человека и оба хотим, чтобы этот человек чувствовал себя счастливым и не переживал по пустякам. Я говорю о твоей любимой тете, ты ведь понимаешь?

— Да, конечно, — ответила Гардения.

— Нам с тобой не следует ссориться. Тетя любит тебя, она сама не раз говорила мне об этом. В ее сердце ты заняла место, предназначенное для родных детей, а их у нее никогда не было.

Я для тебя, естественно, ничего не значу, но мне дорога герцогиня, и я всей душой желаю, чтобы она жила счастливо и не знала забот. Ты понимаешь меня?

— Понимаю, — ответила Гардения.

— Означает ли это, что я прощен?

— Да. — Она медленно кивнула.

— В таком случае давай забудем о неприятностях, вызванных простым недоразумением, и поговорим о другом, — сказал барон. — Я специально пришел сегодня пораньше, чтобы побеседовать с тобой наедине.

Гардения опять напряглась.

— О чем побеседовать?

— Сейчас я все тебе объясню, — ответил барон. — Сядь.

Гардения повиновалась, осторожно опустившись на край стула, сложив руки на коленях, выпрямив спину. Несмотря на то что она простила барона, верить ему не могла. Его глаза бегали, а каждое произнесенное им слово отдавало ложью. Подобные люди всегда ей не нравились.

— Как я уже сказал, — начал барон, тоже садясь на стул, — твоя тетя очень тебя любит. А что ты испытываешь по отношению к ней?

— Естественно, я тоже ее люблю, — заявила Гардения, пожимая плечами. — Она ко мне невероятно добра. К тому же, кроме нее, у меня никого не осталось.

Барон покачал головой, делая вид, что преисполнен сочувствия.

— Это очень печально. Но с тетей тебе очень повезло, согласись. В ком еще ты нашла бы столько понимания и доброты? Кто позволил бы тебе жить в своем доме, кто так откровенно стал бы мечтать о твоем благополучии?

— Наверное, никто, — пробормотала Гардения.

— Вот именно! — Барон поднял указательный палец. — Поэтому-то я и хочу попросить тебя сделать кое-что для герцогини.

— Конечно! — с готовностью ответила Гардения. — Что от меня требуется?

— Нечто весьма сложное, но это сделает ее светлость по-настоящему счастливой. Ты действительно готова пойти ради нее на что угодно?

— Несомненно! А почему тетя сама не обратилась ко мне за помощью? — спросила Гардения, — В том-то все и дело! — провозгласил барон. — Герцогиня ничего не должна знать о нашей с тобой беседе, понимаешь? Эгоизм и себялюбие абсолютно ей не свойственны, поэтому, если она узнает о моей к тебе просьбе, потребует, чтобы ты ничего для нее не делала.

— Скорее всего вы правы, — ответила Гардения.

— А дело вот в чем. У герцогини есть один протеже. Молодой человек, англичанин, сын ее покойной близкой подруги.

Когда его родители умерли, ее светлость пообещала юноше, что будет поддерживать его материально. У него была мечта — служить в английском военно-морском флоте. Герцогиня помогла ему приступить к осуществлению этой мечты.

— Сколько этому человеку лет? — спросила Гардения. Не то чтобы это сильно ее интересовало, но барон сделал паузу и явно ждал от нее какого-то вопроса.

— Семнадцать или восемнадцать, я точно не знаю. Пока он только учится на морского офицера и относится к младшему офицерскому составу английского флота.

Барон поправил очки и немного подался вперед.

— У Дэвида — так зовут этого юношу — возникли какие-то проблемы. И твоя тетя сильно переживает.

— Почему она решила, что у него проблемы? — спросила Гардения.

— Другие молодые люди, служащие с Дэвидом, передали твоей тете несколько писем, — сообщил барон таинственным голосом. — И все они зашифрованы.

— Зашифрованы? — Гардения нахмурилась.

— По крайней мере мы считаем, что это шифр, — пояснил барон. — Герцогиня, естественно, ничего не может разобрать.

— Но почему Дэвид не пишет ей обычные письма? — спросила Гардения.

— Мы не знаем, — ответил барон, разводя руками. — Поэтому-то ее светлость и сходит с ума от переживаний. Наверное, у Дэвида страшные неприятности. Возможно, за какой-нибудь проступок его посадили в тюрьму. Не исключено, что он ввязался в какие-нибудь темные дела.

— Все это очень странно, — пробормотала Гардения.

— Твоя тетя постоянно твердит то же самое, — сказал барон. — Представляешь, как она волнуется? Не спит по ночам, потеряла аппетит. Ни на минуту не перестает думать о Дэвиде.

— А я ничего не знала.

— Естественно! — Барон вздохнул. — Во-первых, тетя не желает тебя тревожить чем бы то ни было. А во-вторых, ужасно боится за этого мальчика.

— Что вы имеете в виду? — спросила Гардения.

— Разве ты не понимаешь? Если о делах Дэвида узнают недоброжелатели, его ситуация может значительно ухудшиться.

Предположим, он находится в тюрьме — а скорее всего это именно так — и ему нельзя посылать оттуда письма. — На протяжении нескольких секунд барон пристально смотрел Гардении в глаза. — А он их посылает. Если кому-то станет об этом известно, бедного мальчика ждет суровейшее из наказаний!

— Кажется, я начинаю понимать, — сказала Гардения. — Но почему вы заговорили об этом именно со мной? Разве я в состоянии что-то изменить?

— В состоянии, — произнес барон твердо. — Помочь тете избавиться от мучений в твоих силах. Важно, чтобы ты по-настоящему желала это сделать.

— Я готова на что угодно, — решительно ответила Гардения.

• Предыдущая
• 35/52
• Следующая