Дикая Лиза - Мельникова Ирина Александровна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/62
• Следующая

– Я тебе никогда не прощу, если ты женишься на ней, на этой противной Лизе! Дикой Лизе! – выкрикнула она, задыхаясь от недетского гнева. – Только попробуй к ней подойти, я сейчас же убегу из дома!

– Катя! О чем ты? – В отчаянии отец пытался удержать дочь, но она вырвала руку и опрометью бросилась по лестнице вверх, в свою спальню. Почти одновременно хлопнули, закрывшись, двери обеих комнат, и Виталий остался один. Он обвел растерянным взглядом прихожую, остановил его на продолжавшем раскачиваться кресле-качалке и, развернувшись, направился в столовую шаркающим шагом чрезмерно уставшего пожилого человека.

Прошло две недели. Морозов пропадал на заводе, правда, исправно появлялся к обеду и ужину, а после опять уезжал почти до десяти, а то и до одиннадцати вечера. Срывался важный заказ, и требовалось предпринять много усилий, чтобы не проворонить, не упустить его в пользу западных конкурентов. С Лизой и сыном он виделся только во время коротких приемов пиши, по-другому этот процесс трудно было назвать. Начинался он с того, что Виталий быстрым шагом проходил в столовую, садился на свое место, кивком здоровался с домочадцами, спрашивал у Лизы, как Саша, затем обнимал и целовал сына, который неизменно присутствовал за столом, восседая, словно на троне, в своем высоком стульчике между отцом и Лизой. И заканчивался той же самой процедурой: Виталий благодарил за обед и, поцеловав сына, покидал столовую.

Этих минут ему хватало, чтобы увидеть, каким славным, веселым и озорным растет его сынишка. Теща и Катя тоже, казалось, оттаяли и уже души в нем не чаяли, наперебой рассказывая за столом о его проделках и шалостях. Вряд ли они так скоро смирились с пребыванием Лизы в доме, но после того неприличного скандала, который Зинаида Тимофеевна и Катя устроили Виталию в день приезда Лизы и Саши, никаких неприятных вопросов они не задавали и тему ее отъезда не поднимали. Тем не менее Виталий предпочитал лишний раз к теще не обращаться, да и в разговорах с дочерью выбирал нейтральные темы. Впрочем, они отвечали тем же, что являло собой заметный прогресс по сравнению с первыми днями пребывания Лизы в семье.

Все было хорошо на первый, не слишком глубокий взгляд, но Виталий понимал, что короткие встречи с семьей не отражают реальной картины, той обстановки, которая сложилась в доме на самом деле. Ведь появление Лизы перевернуло весь уклад жизни его обитателей. И поэтому каждый час, каждую минуту ждал взрыва...

Морозов позволял себе лишь иногда и только украдкой наблюдать за Лизой. За столом она почти ни с кем не разговаривала, обращалась только к Саше или к Зое. Она довольно ловко орудовала вилкой и ножом, пользовалась салфеткой, отказывалась от вина и, как выяснилось еще в больнице, никогда не курила. В простеньком домашнем платье, а чаще в джинсах и футболке, она выглядела очень милой и обаятельной, а короткая стрижка умаляла ее возраст лет этак на десять. И Виталию никак не удавалось вообразить ее в камуфляже, в тяжелых солдатских ботинках, разгрузочном жилете, со снайперской винтовкой в руках.

Более того, он не мог себе представить, как ей удалось преодолеть почти сотню километров по тайге, с ребенком на руках, без нормальной еды, одежды, в рваных кроссовках... Отбить атаку бандитов, уничтожить лагерь боевиков... Он никогда не видел ее в деле и не до конца осознавал, что она собой представляет. И, верно, поэтому не мог свести воедино два образа: милой, красивой женщины, женщины-матери и жесткой, сильной Волчицы, бойца, воевавшего и уничтожавшего врага наравне с мужчинами.

Все эти дни он почти беспрерывно думал о ней. Вот и сегодня он ехал в машине и вспоминал, как она спустилась вчера вечером на первый этаж в тот момент, когда он вошел в прихожую. Как вспыхнули ее щеки! Лиза что-то смущенно пробормотала и почти бегом бросилась вверх по лестнице. Морозов проводил ее взглядом, который тотчас наткнулся на Катю. Дочь, ехидно улыбаясь, наблюдала за отцом и Лизой от дверей своей комнаты.

– Здравствуй, Катя! – Морозов сделал вид, что не заметил этой улыбки, и, поставив портфель с документами на столик в прихожей, принялся раздеваться. – Как дела? – спросил он дочь, опять же не обратив внимания на ее сердитую физиономию. Девочка не сбежала, как бывало раньше, вниз, чтобы поцеловать отца, а продолжала стоять возле дверей, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

– Почему ты не спишь? – спросил он, поднявшись по лестнице и остановившись рядом с дочерью. – Уже поздно! Тебе пора спать!

– Она разбила сегодня мамину вазу, – сказала Катя сварливым голосом, очень смахивающим на голос Зинаиды Тимофеевны, и Виталий понял: то, чего он опасался, случилось. – Она неуклюжая, как бегемот! – Глаза Кати гневно сверкали. – Бабушка и Зоя только и делают, что подбирают за ней Сашины вещи. Сегодня у бабушки поднялось давление. Ей пришлось перестирывать Сашины штанишки и колготки.

– С чего вдруг твоя бабушка занялась стиркой? – удивился Виталий. – И с каких трудов у нее поднялось давление, если Сашины вещи стирают в машинке? Она, что же, стирала руками?

– Ну да! – Катя кивнула головой. – Бабушка сказала, что Лиза не простирывает Сашино белье, и взялась перестирать его сама.

Морозов покачал головой. Он прекрасно понимал, чем вызваны подобные попытки задвинуть Лизу на ее истинное место. Зоя, которая относилась к ней с симпатией, уже не раз торопливо шептала Морозову, что Лизу потихоньку-полегоньку заедают, но он не мог оставить завод, чтобы навести порядок в собственном доме и выкурить наконец Зинаиду Тимофеевну – осиное гнездо контрреволюции в его доме. Причем в этом гнезде поселилась его любимая дочь и оттуда пыталась метать копья в Лизу наравне с бабушкой.

– Скажи, Катя, – отец взял ее за подбородок и развернул к себе лицом, – ты добрая девочка?

– Не знаю. – Дочь в изумлении уставилась на него. – Но я не делаю ничего дурного. Я не дразню собак и не мучаю кошек.

– Да, наверное, к собакам и кошкам ты добрая, – сказал Морозов. – Я помню, как ты тащила в дом всех подряд: брошенных котят, безродных щенят, хомячков, морских свинок, от которых хотели избавиться родители твоих приятелей. Выходит, щенков, котят и хомячков можно жалеть, спасать, нежно за ними ухаживать? Но почему ты так безжалостно относишься к Лизе? Она спасла нашего Сашу, но так получилось, что у нее нет семьи, которая могла бы ее поддержать, нет дома, где она могла бы жить, нет работы, потому что она всю жизнь была солдатом и умеет только воевать.

– Она убивала людей, – совсем тихо ответила Катя и отвернулась, – а хомячки, они мирные, и котята.

– Лиза была солдатом, – произнес сквозь зубы Морозов, – она принимала присягу защищать Родину. И разве те, кого она убивала, не угрожали России, не угрожали нашему народу? Вспомни взрывы домов, захват заложников, убийства ни в чем не повинных людей, твоих сверстников в том числе. Твою мать, между прочим, тоже убили эти бандиты, а Лиза им отомстила. Уничтожила главаря и несколько его помощников. И спасла не только Сашу, но еще двух солдат, которым бандиты собирались отрезать головы.

– Как это? – побелела Катя.

– А так, как поступают солдаты! – усмехнулся Морозов. – Сейчас я приму душ, а после ты придешь ко мне в кабинет, и я тебе расскажу все, что знаю о Лизе.

Конечно, подобные рассказы не для ушей тринадцатилетнего ребенка, но он понимал, что иначе стальной блок бабушки и внучки не расколоть. Клин клином вышибают. Ведь Лиза была чуть старше его Кати, когда жизнь надругалась над ней, заставила пройти сквозь такие испытания, которые не всякий человек выдержит. Но она их выдержала и осталась милой, обворожительной женщиной, разве что больше, чем нужно, сдержанной и молчаливой. Но ее замкнутость – не болезнь, от нее очень просто избавиться. Стоит заронить в ее сердце капельку тепла, согреть его участием, заботой и... любовью.

Виталий опустил глаза, чтобы Катя не заметила тот странный огонек, который возникал в них при любом упоминании или воспоминании о Лизе. Он не знал, что происходит с ним, какие силы распоряжаются его мыслями и волей. Но не спешил признаваться самому себе, что, хотя его мысли в последнее время были об одном и том же, а воля перед ними явно пасовала, он не испытывал никакого раздражения по этому поводу.

• Предыдущая
• 35/62
• Следующая