Львица и лилия - Картленд Барбара - Страница 3

• Предыдущая
• 3/32
• Следующая

Рокбрук отметил, что меню обеда изменилось в лучшую сторону. С тех пор как принц-консорт взял в свои руки управление хозяйством, во дворце изменилось и качество обслуживания. Глядя на принца, сидящего во главе стола, напротив своей супруги-королевы, граф подумал, что тот верно начал и, несомненно, ему стоит продолжать в том же духе, поскольку еще очень многое здесь нуждается в переустройстве.

Он знал, что, в то время как простой народ уже без опасений относится к его королевскому высочеству и с восторгом приветствует его всякий раз, когда тот появлялся на публике, высшее общество по-прежнему с осторожностью воспринимало принца, а вся королевская семья до сих пор не скрывала своей враждебности.

— Интересно, почему они его остерегаются? — удивлялся граф.

Казалось странным, что благоразумие принца Альберта, его ум, его охотничьи успехи, его талант музыканта и певца, не говоря уже о блестящих способностях к бальным танцам, — что все это рождало в окружающих скорее ненависть и ревность, нежели восхищение.

Очевидно, правда заключалась в том, что принц-консорт, как бы упорно он ни старался стать англичанином, по-прежнему оставался несгибаемым и частенько высокомерным немцем.

Внезапно граф понял, что испытывает симпатию и сочувствие к принцу.

Тот оказался оторван от дома и всего, что ему знакомо и близко с детства, к тому же поставлен в положение, не совсем естественное для любого мужчины, ведь принцу Альберту отныне приходилось всегда выступать на вторых ролях рядом с женщиной, пусть даже и королевой Англии.

«Брак, любой брак, вот первопричина всех наших несчастий!»— размышлял граф.

И снова, как много раз прежде, он посчитал за благо свое холостяцкое существование, отметив про себя множество преимуществ, которые подобное положение предоставляет неглупому и честолюбивому мужчине.

— Когда-нибудь мне будет нужен сын, — внезапно вспомнил он о своих обязанностях главы рода, которому нельзя позволить иссякнуть. Но впереди еще много времени, и в тридцать два года спешить ему не пристало.

Когда королева и принц удалились, пришло время и всем остальным пожелать друг другу спокойной ночи. Перекинувшись напоследок несколькими словами с премьер-министром, граф направился к выходу, но тут к нему приблизилась герцогиня Торрингтон.

Эта дама представляла собой весьма внушительное зрелище. Диадема, превосходящая все мыслимые размеры, три белых пера в прическе, воистину целый каскад жемчуга на пышной груди и в довершение всего — шлейф платья, явно превышающий в длину три с четвертью ярда.

— Я как раз собиралась писать вам, милорд, — обратилась она к нему официально, — но наша встреча избавит меня от этого.

Граф слегка наклонил голову, ожидая получить приглашение, и, вспомнив, что герцогиня приходилась леди Луизе матерью, решил вежливо отказаться.

— Мы бы хотели видеть вас нашим гостем в замке Торрингтон в следующую среду, — произнесла герцогиня.

Граф не успел открыть рот, чтобы отказаться, сославшись на занятость и предыдущие договоренности, как герцогиня заговорила, одарив графа широкой улыбкой:

— Насколько я поняла свою дочь Луизу, у вас имеется особая причина для встречи и разговора с моим супругом.

Он будет с нетерпением ожидать вас, а я могу уже теперь признаться, мой дорогой лорд Рокбрук, что вы сделали меня очень, очень счастливой.

Она ласково похлопала графа по руке своим веером, затем отошла, оставив его в полном недоумении.

Сначала он подумал, что, должно быть, ошибся и не совсем правильно понял смысл ее слов. Но сомневался он недолго, осознав, что никакой ошибки нет и что он оказался в ловушке, выхода из которой он не видел.

Герцог Торрингтон имел большой вес при дворе, герцогиня являлась наследной фрейлиной королевы, и если они решили или, возможно, Луиза решила за них, что он может стать для них подходящим зятем, графу ничего не остается, как взять Луизу в жены.

Он пришел в ужас от одной этой мысли. И хотя леди Луиза умела пробуждать в нем неистовое физическое влечение, он никогда никоим образом не относился к ней как к той, что могла бы стать его женой, сидеть напротив него за семейным столом и вынашивать под сердцем его детей.

Он всегда знал, какими качествами следовало обладать той женщине, которой он даст свое имя.

Во-первых, она должна быть красивой лицом и телом, высокой, с горделивой осанкой, способной с достоинством носить бриллианты Рокбруков.

Во-вторых, граф, раздумывая о достоинствах своей будущей жены, еще не обретшей в его представлении реальных очертаний и тем более не имевшей имени, не допускал даже тени мысли о том, чтобы жениться на женщине, пробудившей в нем только те чувства, которые сам он считал достаточно приземленными и постыдными.

Ему хотелось испытывать к будущей жене более глубокие и возвышенные чувства. Она должна быть достойна его уважения, а он, со своей стороны, постарается оградить ее от всяческих забот и домашних неурядиц, которые могут возникнуть в семейной жизни.

Ему казалось, что начиная уже с ранней юности, когда он только-только стал задумываться над подобными вопросами, — уже тогда он чувствовал, что женщины, вызывающие уважение, совсем не похожи на тех, с кем можно приятно провести время и поразвлечься.

Ему хотелось бы видеть в графине Рокбрук образец достойного поведения, настоящую даму в полном смысле этого слова, чтобы само присутствие ее в доме делало бы ему честь.

Он знал — леди Луиза не соответствовала ни одному из лелеемых им образов. Знал наверняка, что отнюдь не был единственным мужчиной, которому она дарила ласки. И ни минуты не сомневался — замужество не остановит ее, она будет везде вести себя так же бесцеремонно, как там, в Виндзорском замке.

«Готова на все, лишь бы удовлетворить свой каприз или похотливую страсть».

Правда, так здесь говорили о леди Августе, но эти слова вполне можно было отнести и к леди Луизе. Граф пришел в неописуемый ужас от одной мысли о женитьбе на женщине, к которой — тут он не мог покривить душой — он испытывал меньше уважения и сочувствия, нежели к проституткам, выходившим на Пиккадилли с наступлением сумерек.

«Что же мне делать? Боже мой, что же мне делать?»— терзался он.

На рассвете он оставил Лондон, так и не найдя ответа на этот вопрос, но почему-то решив, что в Роке он окажется в большей безопасности.

Однако теперь настроение Литтона только ухудшилось, поскольку вид родового имения лишь усугублял его отвращение и ярость при мысли о необходимости ввести в этот дом леди Луизу в качестве хозяйки..

В библиотеке он плюхнулся в кресло и принялся рассматривать цветные кожаные переплеты книг, словно те могли помочь ему найти выход.

Дверь открылась, и в комнату вошел дворецкий в сопровождении лакея с подносом.

— Ленч будет готов через пятнадцать минут, ваша светлость, но я подумал, может быть, ваша светлость захочет что-нибудь выпить.

— Налейте мне бренди, — сказал граф.

Он, как правило, предпочитал бокал хереса или мадеры, но сейчас чувствовал такую тяжесть на сердце, что нуждался в чем-то значительно более крепком, хотя ничто не могло помочь ему забыть о грозящей опасности.

Оставшись в одиночестве, он снова вернулся к поискам выхода из создавшейся ситуации, хотя и сомневался в наличии такового.

Он мог, конечно, не ответить на приглашение герцогини и продолжать избегать запланированного ими разговора с герцогом до тех пор, пока леди Луиза не откажется от своих притязаний.

Но он прекрасно понимал, что она легко могла прибегнуть к клевете, «признавшись» отцу и матери, будто это он соблазнил ее во время своего пребывания в Виндзоре.

И тогда разразится скандал, совсем как тот, что был вызван ссорой между герцогиней Кембриджской и герцогом Бьюфортом, когда распространились слухи о беременности леди Августы Сомерсет.

Тогда имелись значительные основания для подобных слухов, хотя и наполовину ложных, и принц Альберт твердо поверил в их истинность.

• Предыдущая
• 3/32
• Следующая