Кровавая Роза - Монсиньи Жаклин - Страница 1

• 1/83
• Следующая

Тяжелая посудина качалась под порывами ветра.

Это было судно, напоминающее по своим размерам старинный средневековый корабль. На борту «Святой Маргариты» находилось сто десять человек экипажа и девятьсот пассажиров.

На носу корабля, облокотившись о бортовые перила, одиноко стояла молодая женщина, и ее тонкий черный силуэт четко вырисовывался на фоне темно-синей глади пролива, окруженного кольцом золотистых скал.

Освещенный весенним солнцем остров Мальта постепенно сливался с горизонтом.

С мостика, находящегося на корме, капитан, бывший родосский рыцарь, с видимой легкостью руководил маневрами этого морского чудовища, водоизмещением в тысяча шестьсот тонн.

– Отдать швартовы! Марсель! Подтянуть брамсель!

Словно не слыша окружающего шума, треска парусов на четырех мачтах, рева запертого в трюме-стойле скота, восклицаний пассажиров, столпившихся на нижней палубе, мяуканья кошек, взятых на борт для охоты на крыс в трюмовых отсеках с зерном, ржания лошадей, уже начавших страдать от морской болезни в своих «конюшнях», приказов капитана, молодая женщина в черном, казалось, превратилась в скорбную статую.

Единственным признаком жизни были тихие слезы на ее матовых щеках, катившиеся из глаз, способных соперничать своим изумрудным цветом с морской пучиной.

Когда корабль вышел в открытое море, поднявшийся ветер, ледяной не по сезону, заставил ее зябко поежиться и накинуть на свои золотисто-рыжие волосы капюшон длинного плаща.

– Улыбнись! Крошка! – каркнула большая черная птица и с фамильярностью близкого друга устроилась у нее на левом плече. Молодая женщина оторвала, наконец, свой горестный взгляд от земли. Подчинившись приказу птицы, она быстро утерла слезы, затем грациозно подобрала нижнюю юбку, всю в шуршащих фижмах, и собралась вернуться на «галерку», привилегированное место на судне, где на верхней задней палубе располагались роскошные каюты.

Если бы в этот момент молодая женщина взглянула наверх, то увидела бы, как какой-то матрос с тонкими чертами лица сверлит ее взглядом.

Держась за конец троса, он с легкостью добрался до середины мачты. Когда женщина поравнялась с ней, тяжелая бухта каната рухнула к ее ногам.

– Эй, парень! Осторожнее! Ты мог ушибить ее светлость! – тут же раздался суровый голос.

Матрос жестом извинился и словно обезьяна вскарабкался на ванты.

– С вами все в порядке, сударыня? – с беспокойством осведомился офицер.

– Да, мессир, – ответила молодая женщина.

– Меня послал за вами его преосвященство!

В сапогах, шляпе, в красной кирасе, украшенной белым крестом, офицер, молодой рыцарь из ордена госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского, склонился перед путешественницей.

– Его преосвященство желает видеть меня сейчас? – удивилась та.

– Если это не затруднит вашу светлость! – ответил рыцарь, на которого, судя по всему, красота собеседницы произвела большое впечатление.

Чуть заметно поколебавшись, женщина легким движением освободилась от птицы.

– Лета, Гро Леон!

Захлопав крыльями, птица вспорхнула на верхушку мачты, где находился «неловкий матрос», и со всей силы прокаркала:

– Simagrees! Sardanapale[1]!

Рыцарь поднял к небу свое обветренное лицо и посмотрел на птицу-пересмешницу.

– Эта забавная пичуга – ворон или сорока? – спросил он.

– Нет, мессир, ни то, ни другое. Она из породы галок, но прежде всего, это друг, самый смелый и верный друг, – ответила молодая женщина и добавила:

– Я готова следовать за вами, мессир.

Если иерусалимского рыцаря и удивил ответ пассажирки, которая говорила о птице как о разумном существе, то он из вежливости ничем этого не показал.

Когда молодая женщина проходила рядом с бизань-мачтой, судно качнуло, и она потеряла равновесие. Она ударилась бы головой о высокие, искусно отделанные перила, если бы рыцарь не подхватил ее твердой рукой. Оглушенная женщина невольно прижалась лбом к кирасе. Рыцарь задержал ее на мгновение дольше, чем нужно. Она резко высвободилась.

– Благодарю, мессир…

Ее бледность обеспокоила молодого человека.

– Вам нехорошо, сударыня. Средиземное море может быть очень жестоким к тем, кто не привык к скачкам его настроения…

– Я чувствую себя превосходно, мессир. Не будем заставлять ждать его преосвященство! – сухо возразила она.

Рыцарь поклонился и, вновь взяв на себя роль проводника, направился к «цитадели», находившейся в конце верхней палубы.

– Княгиня Фарнелло! – шепнул он на ухо вооруженному стражнику, стоявшему в коридоре возле резной деревянной двери.

– Надо посмотреть, закончил ли его преосвященство молитву!

Сержант удалился в комнату, но почти сразу же вышел, и в ту же минуту раздался звучный голос:

– Войдите, дочь моя!..

В сопровождении рыцаря Зефирина, княгиня Фарнелло, вошла в самую просторную комнату на корабле.

Справа стояла кровать под балдахином, в центре на ковре возвышался массивный стол, на котором лежали пергаментные свитки и морские карты. Слева, под распятием, находилось кресло черного дерева и скамеечка для молитвы.

Когда Зефирина вошла, со скамеечки поднялся мужчина лет шестидесяти с коротко остриженными волосами, седеющей бородой. Лицо его было сурово, однако при виде посетительницы оно осветилось улыбкой.

Это был Вилье де Лиль-Адан, великий магистр ордена святого Иоанна Иерусалимского[2].

– Довольны ли вы тем, как вас разместили, дорогая княгиня? – спросил Вилье де Лиль-Адан, знаком приказав выйти рыцарю и вооруженному слуге.

Зефирина склонилась в реверансе, благодаря великого магистра.

– Заботами вашего преосвященства моего ребенка, моих людей и меня разместили в великолепной каюте… «Не такой роскошной, как эта», – чуть было не добавила Зефирина, чья природная дерзость придавала ей особое очарование и была хорошо известна всем знавшим ее.

– Прекрасно. Если вам что-либо понадобится, сразу же предупредите Фолькера, рыцаря из нашего братства, которого я посылал за вами. Это прекрасный молодой человек, он из семьи Хозертаунфен, насчитывающей шестнадцать поколений дворян, как и положено по уставу нашего ордена.

Продолжая говорить, Вилье де Лиль-Адан указал княгине Фарнелло на стул с высокой спинкой, а сам сел в кресло под распятием.

Глава ордена выглядел величественно, в черной сутане иерусалимских рыцарей и в красной кирасе с восьмиконечным крестом на одной стороне груди и геральдическими лилиями на другой.

Зефирина с признательностью смотрела на этого человека, который после ужасной катастрофы в Этне[3] приютил ее у себя на Мальте и вместе с маленькой дочерью Коризандой поручил заботам братьев – врачей, которые спасли их от гнилой лихорадки, грозившей смертью им обеим.

– Если Богу будет угодно, дней через тридцать мы достигнем берегов Испании, – произнес Вилье де Лиль-Адан. – Капризные ветры Средиземноморья, кажется, благоприятны для нас. У нас четыре галеры, которые обеспечивают нашу охрану, так что, думаю, неверные не осмелятся напасть на нас…

Великий магистр откашлялся, и Зефирина поняла, что сейчас он скажет то, для чего позвал.

– Дочь моя, что вам делать в Валенсии? Ваша судьба связана с Францией. Почему бы вам не отправиться туда? Я готов высадить вас в Марселе. И даже дать несколько рыцарей, которые бы проводили вас до Турени…

Зефирина кусала себе губы, чтобы не закричать, Франция… Долина Луары… Победа Франциска I при Мариньяне… «Золотой лагерь»[4]. Ее жизнь, жизнь девушки, избалованной отцом и ненавидимой мачехой Доньей Герминой де Сан-Сальвадор… Все эти события были такими далекими и одновременно такими близкими.

• 1/83
• Следующая