Мадонна с лилиями - Картленд Барбара - Страница 12

• Предыдущая
• 12/37
• Следующая

— Сходство просто поразительное!

Сирилла снова улыбнулась.

— А между тем на первой картине изображена вовсе не я!

— Как не вы?

— Нет, не я, а мама. Как видите, я очень на нее похожа.

— Не могу поверить, чтобы в мире существовали две такие красавицы! — невольно вырвалось у маркиза.

— Ну что вы! Мама была гораздо красивее. Этот портрет папа нарисовал в то время, когда они только познакомились.

Догадываюсь, что вам не хочется с ним расставаться, мисс Винтак, — сочувственно произнес маркиз. — Если вы не возражаете, я возьму другую картину — ту, на которой изображены вы сами.

— Я рада, что она вам нравится, — промолвила Сирилла. — Если вы ее возьмете, я не буду чувствовать себя в таком неоплатном долгу перед вами…

Маркиз хотел что-то возразить, но передумал и вместо этого сказал:

— Пожалуй, на сегодня достаточно благодарностей. Завтра, когда я приеду, мы обо всем поговорим…

— Только один вопрос, если позволите, — остановила его Сирилла.

— Что вас интересует?

— Как вы намерены поступить с той картиной? Я так волнуюсь за папу… Я не смогу ждать до завтра!

— Даю вам слово чести, что ничего не случится, — торжественно пообещал маркиз. — По крайней мере, ничего неприятного. Чтобы окончательно вас успокоить, могу сообщить, что я купил Ван Дейка по той цене, которую запросил Айзеке, и не собираюсь говорить ему, что это подделка.

— Вы… вы действительно намерены так поступить? — не веря тому, что услышала, спросила Сирилла.

Я всегда поступаю так, как считаю нужным, — категоричным тоном изрек маркиз. — Итак, перестаньте волноваться, а когда вернется ваша служанка, пошлите ее в лавку, чтобы она купила все, что необходимо вашему отцу. Помолчав, он добавил:

— Если ему завтра не станет лучше, я пришлю вам своего собственного лекаря. Я не хочу, чтобы вы так терзались по поводу здоровья вашего батюшки!

Не дожидаясь ответа Сириллы, маркиз открыл дверь студии и начал осторожно спускаться по крутым ступеням.

У входной двери он обернулся и взял Сириллу за руку.

— Позвольте мне сказать со всей откровенностью, — негромко промолвил маркиз, — что я чрезвычайно рад нашей встрече, мисс Винтак.

Девушка, не сказав ни слова, присела в легком реверансе, а маркиз подавил в себе желание поцеловать ей руку.

Уже сойдя на мостовую и надев на голову высокую шляпу, он обернулся, чтобы окончательно попрощаться с Сириллой, прежде чем сесть в фаэтон.

Вопреки его ожиданиям, она не стояла в дверях, глядя ему вслед. Вместо Сириллы маркиз увидел на пороге пожилую служанку, которая взирала на него с недовольным видом.

— Мисс Сирилла!

Голос был громким и настойчивым. Сирилла мгновенно проснулась и села в постели.

— Что случилось, Ханна?

Впрочем, девушка и так догадывалась, зачем служанка зовет ее. Выбравшись из-под одеяла, Сирилла взяла со стула халат, завернулась в него и поспешно вышла из спальни.

Не успела она войти в комнату отца, которая располагалась рядом с ее, как сразу поняла, что Франс Винтак скончался.

Ханна уже сложила ему руки, и теперь покойный выглядел, как показалось Сирилле, в точности как средневековые рыцари, могилы которых девушка неоднократно видела в церкви.

Теперь, когда смерть накрыла Франса Винтака своим зловещим крылом, его черты приобрели несвойственную ему при жизни строгость. Их уже не озаряла его добрая улыбка и лукавый блеск глаз, а потому отец показался Сирилле совсем не таким, каким она его помнила.

Франс Винтак всегда был весел и жизнерадостен, что являлось несомненным свидетельством того, что в его жилах текла австрийская кровь, и в то же время была в нем какая-то серьезность, которую, как и страсть к живописи, он унаследовал от своих фламандских предков.

Глядя на отца и с печалью в душе смотря на его правильные безупречные черты, Сирилла подумала, что теперь больше чем когда-либо понимает, за что ее мать полюбила этого человека страстной любовью, на которую он отвечал взаимностью.

В облике Франса Винтака было нечто романтическое, что, несомненно, отличало его от окружающих, словно он жил в некоем иллюзорном мире, созданном его собственным воображением — воображением художника.

Он на все взирал глазами человека искусства. Казалось, житейская рутина была над ним не властна, хотя и Сирилле, и ее матери не раз приходилось сталкиваться с самой жестокой нуждой.

«Бедный папа! Настоящий сказочный принц…» — вздохнув, подумала девушка.

Только сейчас она осознала свою потерю во всей ее глубине. Опустившись на колени рядом с постелью отца, Сирилла начала горячо молиться.

«Вот теперь папа и мама опять будут вместе, — мелькнула у нее мысль. — Для них, пожалуй, лучшего и желать нельзя…»

Сирилла не сомневалась, что любовь, подобная той, что связывала ее мать с Франсом, не исчезнет и после смерти, лишь навеки соединит любящих. Но почему они покинули ее так рано?..

Еще с момента смерти матери девушка бессознательно боялась такого исхода. Единственное, что утешало ее в горе, так это сознание того, что Франс Винтак отныне будет неразлучен с женщиной, которую он любил.

С тех пор как мать Сириллы отошла в мир иной, несчастный художник не жил, а существовал. Порой, глядя на него, девушка видела, что отец оживает, лишь когда рисует. Для Франса стало нестерпимой мукой проводить ночи в комнате, где когда-то он жил вместе с любимой.

Часто по вечерам, уже лежа в постели, Сирилла слышала, как отец бродит взад и вперед по студии, оттягивая момент, когда придется идти в спальню.

«Теперь он счастлив», — подумала девушка со вздохом.

Слезы заструились по ее лицу, когда она поняла, что отныне осталась совсем одна на свете…

Проснувшись в своем доме на Беркли-сквер, маркиз оделся и спустился в маленькую столовую, где он обычно завтракал.

Дворецкий и два лакея уже находились там, ожидая приказаний его светлости. В отличие от многих своих приятелей, маркиз пил за завтраком только кофе, но отдавал должное многочисленным кушаньям, которые подносил ему слуга на блюдах под серебряными крышками.

Неумеренное употребление горячительных напитков, чрезвычайно распространенное среди светских щеголей, составляющих окружение обитателей дворца Сент-Джеймс, достигло таких невиданных размеров, что, как правило, они с трудом продирали глаза только в полдень, а окончательно приходили в себя уже ближе к вечеру.

Маркиз же, напротив, вставал каждый раз в одно и то же время — ровно в семь, — даже если вечеринка накануне заканчивалась далеко за полночь, и пока улицы Мейфера только пробуждались навстречу новому дню, он уже ехал в парк, чтобы совершить верховую прогулку.

Он любил это время, оно давало возможность побыть одному и подумать. Сегодня же из головы маркиза не выходил один и тот же предмет, над которым он размышлял почти всю ночь.

Накануне, покинув дом Сириллы, маркиз направился в Карлтон-хауз. Его попросили подождать — принц был занят изучением планов предполагаемой перестройки своего дома в Брайтоне, — и маркиз решил скоротать время в музыкальной комнате.

Он бывал там довольно часто, но еще никогда его не влекло туда с такой неудержимой силой, а на знакомую «Мадонну с лилиями» маркиз взглянул как будто новыми глазами.

Ни один художник в мире, был убежден маркиз, не сумел бы воспроизвести очаровательное лицо Сириллы так точно и с такой нежностью. При взгляде на картину в его душе поднялись чувства, о существовании которых он и не подозревал или, во всяком случае, считал, что они ему несвойственны.

— Неужели такая красота и в самом деле существует на свете? — вполголоса пробормотал маркиз.

И тут же ему пришло на ум еще одно соображение. Как случилось, что именно ему выпало счастье найти эту неиспорченную, невинную девушку, подлинную «мадонну с лилиями»?

Почти мгновенно маркиз принял решение — он никому не отдаст Сириллу.

• Предыдущая
• 12/37
• Следующая