Пеперль - дочь Жозефины - Мутценбахер Жозефина - Страница 21

– Ну, а теперь отправляйтесь прямо домой, – напутствует их на прощанье Божена, и девочки с восклицанием «Целую ручку!» выскальзывают из квартиры. Дверь очень тихо закрывается у них за спиной. Внизу, в укромном уголке подворотни, Пеперль вскрывает конверт. Русая и каштановая головка склоняются над ним, они с жадным оцепенением разглядывают его содержимое. Потом обе глубоко вздыхают и в один голос произносят:

– Сто шиллингов! – А Мали даже повторяет эхом: – Сто...

Они молча смотрят друг на дружку. Но затем лицо Мали расплывается в широкой улыбке, и она говорит:

– Сто шиллингов ни за что ни про что.

– То есть как это ни за что, – спрашивает Пеперль, – разве мы их не заработали?

– Не мы, – уточняет Мали, – заработали эти деньги, а наши пиздёнки.

– Моя пизда и я – это одно и то же, – отрезает Пеперль и добавляет: – Но что же нам теперь делать?

– Ну, надеюсь, кондитерское заведение ещё не закрыто, – в испуге произносит Мали, и обе девчонки бегом устремляются вверх по улице. На Лаудонгассе нет ни одного кондитерского заведения, поэтому они быстро шагают дальше, пока на Альзерштрассе Мали с радостью не вскрикивает:

– Смотри, вон там есть кондитерская! Искать другую сегодня уже некогда, сегодня нет времени сто раз раздумывать о том, что самое бульшее стоит всего десять грошей, но чего потом может надолго хватить.

Острым пальчиком Мали просто показывает на приглянувшиеся шедевры кулинарии, а когда Пеперль без лишних слов показывает продавщице сотенную купюру, той не составляет труда сложить на поднос гору сладкого. Пеперль расплачивается и ещё получает сдачи восемьдесят восемь шиллингов.

– Каждой остаётся по сорок четыре шиллинга, – констатирует Мали с полным ртом, когда они уже направляются в сторону Гюртеля. Продавщица стоит в дверях кондитерской и поочерёдно смотрит то на удаляющихся девчонок, но на сотенную банкноту в руке. «Тут, конечно, – думает она, – что-то не в порядке». Однако истинную причину происхождения у детей такой крупной суммы она, похоже, себе даже представить не может.

– А Ферди, – смеясь, спрашивает Пеперль, – сколько мы отдадим изящному господину? – И сама же со смехом отвечает на свой вопрос: – Этот блядский козёл говна сраного у нас получит!

Мали абсолютно согласна оставить свой собственный заработок у себя.

– Мы ведь как-никак нашей пиздёнкой это заработали, – заявляет она с горячностью, и Пеперль полностью разделяет правоту подруги. Она вспоминает, что из денег графа Кукило потратил на неё только пятьдесят грошей, купив ей мороженое, этот грязный тип, который наверняка рассчитывал, что Пеперль и впредь пойдёт для него ебаться, а ему останется только прикарманивать денежки.

– Этот грязный тип не получит от нас даже паршивого геллера! – решительно произносит Пеперль.

– А что ты скажешь ему, когда он спросит о деньгах? – с опаской интересуется Мали.

– Тогда я скажу ему, этому Кукило, пусть с этого момента он целует меня в жопу и что я ему отныне ничего не дам. Моя манда принадлежит мне, и за мою пизду мужчины должны платить, это ясно как божий день, а я в соответствии с их щедростью тоже буду с ними расплачиваться.

Пеперль стоит у дощатого забора на Вурлицер-гассе и поджидает Мали, которая всё никак не закончит мытьё посуды. Госпожа Вондрачек придаёт большое значение трудовому воспитанию. Пока кухня не вымыта до блеска, Мали не смеет шагу ступить на улицу. Однако, о том, чем девчонка занимается всю вторую половину дня, мать вопросов не задаёт. Она принадлежит к числу матерей, которые убеждены в том, что ебаться можно только по ночам. Мали же по вечерам всегда возвращается домой точно в срок, и этого оказывается достаточно, чтобы у матери не возникало никаких сомнений относительно нравственно безупречного образа жизни дочери. Пеперль внимательно читает различные надписи на заборе. «Пизда это хищный зверь, она питаится еблей!» Ошибка в правописании ей не мешает, и она задумчиво посмеивается про себя. Остановившись у последней планки, она придирчивым взглядом рассматривает изречение и относящийся к нему рисунок. Здесь изображён стоящий углом вниз квадрат с точкой посередине, а рядом – полоса с двумя шарами, остриё которой направлено прямо в центральную точку квадрата. И без написанного ниже изречения: «Хуй и пизда из одного гнезда» – каждому ребёнку понятен смысл этого примитивного рисунка. Но что особенно приковывает Пеперль к данному рисунку, так это не оригинальность поговорки и не тщательность выполненного рисунка, нет. Её привлекает то обстоятельство, что это творение целиком и полностью создано её собственной прилежной рукой. Пеперль никогда не пройдёт теперь мимо дощатого забора, не взглянув с исключительным удовлетворением на плоды своих художественных стараний. Пеперль позванивает тремя шиллинговыми монетами в кармане и глубоко вздыхает: это всё, что у неё осталось от заработанного на Лаудонгассе. Четыре дня она с Мали и с ещё несколькими любимыми подругами по школе вели поистине шикарную жизнь в окрестных кондитерских и кофейнях, но теперь наступил конец. Три вшивых шиллинга, и вот с ними она сегодня собирается отправиться в Пратер. Она ужасно досадовала на себя, что мысль сходить в этот увеселительный парк не пришла ей в голову намного раньше, потому что для подобной прогулки денег нужно гораздо больше. Этими же тремя шиллингами она не бог весть как осчастливит владельцев карусели. Впрочем, может быть, в Пратере встретится кто-то, кому захочется воспользоваться её пиздой и дать ей за это денег. При этой мысли лицо её заметно веселеет. Со вчерашнего дня она то и дело возвращалась к мысли, не пойти ли всё же к господину Кукило, однако всякий раз она эту мысль отбрасывала с ходу. Она уверена, что тот страшно её изобьет, а к побоям у неё никакой охоты не было. И вовсе не из-за боли, потому что боль проходит, да и, кроме того, она не так уж неприятна, как кажется. «Напротив», – думает она и с лёгкой дрожью через дырку в кармане платья слегка дотрагивается до пиздёнки. Нет, побои и боль здесь ни при чём, но её просто больше туда не тянет: её любовь к нему испарилась, его тонкая макаронина больше не представляет для неё ничего сверхъестественного.

Конечно, дубина с Лаудонгассе доставила ей заведомо большее удовольствие. Пеперль из тех, кого народная молва называет «аппетитной девчонкой». Она любит хуй и верна ему ровно столько, сколько времени он торчит у неё в пизде. А сразу после этого, как говорится: «Из пизды долой – из сердца вон». Но чего она особенно не может простить Кукило, так это того что он забрал себе все деньги графа и пребывал в полной уверенности, что и впредь может всегда так поступать. Ладно, он говорил ей, куда следует идти, это действительно правда, и с этим положением дел Пеперль тоже согласилась бы, да. И если бы он, по крайней мере, с ней поделился, ну, скажем, пополам, тогда всё было бы в порядке. Но раз он поступил именно так – нет, и ещё раз нет! Таким образом, Пеперль решила действовать самостоятельно и сочла это решение единственно правильным. Мужчин вокруг предостаточно, у каждого есть хуй и каждому хочется ебаться. А что есть у неё? Да, у неё есть манда, у неё есть дырочка, и свою пизду она для этой цели предоставит в их распоряжение. И даже сделает это с большим удовольствием. Следовательно, сейчас речь идёт скорее о том, чтобы установить связь между её пиздой и хуями мужчин, готовых за это платить. Комплексом неполноценности Пеперль не страдает, ну нет его у неё, и она твёрдо убеждена, что сумеет справиться с поставленной задачей.

С развевающейся юбкой Мали торопливым шагом переходит улицу.

– Сервус, Пеперль, – запыхавшись, говорит она, – долго тебе пришлось ждать?

– Довольно долго, ну да ладно, сколько у тебя денег ещё осталось?

Мали роется в кармане и извлекает оттуда два шиллинга и восемьдесят грошей. Она вручает эту сумму Пеперль и с сожалением произносит:

– Это всё, что у меня ещё осталось от моего первой платы за любовь.