Недосягаемая - Картленд Барбара - Страница 4
- Предыдущая
- 4/61
- Следующая
Ее воспитали сдержанной. Все ее родные были спокойными, лишенными эмоций людьми, и, по их собственному утверждению, «с исключительно английским» мировоззрением. Она с пеленок выучила, что проявлять эмоции — это «дурной тон». Когда умерла мать, Лидии не исполнилось и десяти лет, и она приняла отцовский кодекс: сдержанность во всем, что бы ни происходило. Полковник Уиндовер воспитывал обеих дочерей в строгих правилах, но, как он сам полагал, по-доброму и благообразно. В действительности Лидия жаждала теплой привязанности и любви, сама не подозревая об этом, и только выучилась сдерживать свои природные побуждения и дисциплинировать с пуританской строгостью характер, в котором, если бы его не ломали, проявились бы и ласковость, и открытость. К тому времени, как ей исполнилось восемнадцать — возраст, когда она расцвела неожиданной и удивительной красотой, — она научилась стыдиться своих внутренних импульсов и с подозрительной робостью относиться к желанию открыто проявлять привязанность к тем, кого она любила.
«Не выношу эту современную любовь к преувеличениям», — то и дело ворчал полковник Уиндовер, когда кто-то переходил на восторженный сленг послевоенного периода, описывая что-либо «совершенно бесподобное», «сверхъестественное» и «божественное». Лидия любила отца, привыкла им восхищаться. С самого рождения он был для нее высшим авторитетом, потому что, правя своими домочадцами с благожелательностью диктатора, полковник Уиндовер ожидал от них в ответ добровольного и непререкаемого подчинения.
Он был крайне эгоистичен, хотя совершенно не подозревал об этом, и в результате наполнил дом собственными друзьями: ведь мысль, что дочерям нужна молодежная компания, никогда не приходила ему в голову. Женился он далеко не молодым человеком, и к тому времени, когда Лидии исполнилось восемнадцать лет, его одногодкам было хорошо за пятьдесят, а интересовала их исключительно охота и стрельба. Они не многое могли сказать хорошенькой девушке, вчерашней школьнице, а лишь время от времени дарили ей украдкой поцелуй, который, по их уверениям, был «чисто отцовским», или затевали с ней добродушную болтовню о ее внешности.
Лидия воспринимала все это как часть своей жизни, потому что ничего другого не знала. Собаки, лошади, разговоры исключительно о спорте фактически составляли большую часть ее образования, но временами она ждала чего-то иного, менее материального, более мистического — желание, которое казалось ей, непонятно почему, предосудительным,
А затем произошел взрыв бомбы — она познакомилась с Иваном. Лидия прекрасно помнила, как ее с отцом пригласили в дом, где должен был выступать Иван. Гостей созвала жена местного главы охотничьего общества, и полковник Уиндовер выразил свою нелюбовь и даже отвращение к музыкальным вечерам.
— И отчего женщины не могут позволить нам просто побеседовать или организовать хорошую партию в бридж? — недовольно ворчал он. — А так все рассядутся на твердых стульях и будут слушать какого-то патлатого жиголо, который примется извлекать из инструмента отвратительные звуки. Ну что это за веселье?
Лидия чуть было не осталась дома. Позже она вспоминала, что если бы отец решительно отказался от приглашения, как иногда имел обыкновение делать, она равнодушно приняла бы его решение и продолжила бы вести спокойное и ровное существование, не задумываясь о том, что все могло быть иначе.
Но они отправились в гости, и, войдя в переполненную людьми комнату, она сразу увидела Ивана. Каким он показался необыкновенным, не похожим на тех мужчин, кого она встретила за свою короткую жизнь! Конечно, он выделялся среди грубоватых, несколько неотесанных деревенских сквайров и молодых людей ее поколения, которые опоздали на войну и глядели в будущее без особой радости, не зная, куда себя деть.
В Иване не было ничего нерешительного или безрадостного. С той секунды, как он вошел в большую деревенскую гостиную, обитую ситцем, он стал в ней главным лицом. Люди прислушивались к нему, стоило ему заговорить, и даже деревенские сквайры затихли как зачарованные, пока он играл.
У него не было ни длинных волос, ни экстравагантного костюма, чего так опасался полковник Уиндовер, но он, несомненно, выглядел не по-английски, и еще Лидии показалось, что у него очень мало общего с другими представителями его пола на этом почетном собрании. Рядом с ним все они казались неуклюжими и нескладными. Высокий и невероятно худой, он обладал грацией, в которой, однако, не было ничего женского. Он был красив, но не по классическим или устоявшимся канонам. Высокие скулы и глубоко посаженные глаза говорили о его русской крови, но волосы, против ожидания, были не темными, а рыжими; подбородок — квадратный и решительный, твердая линия рта, поэтому с первого взгляда становилось ясно: перед вами человек, который получает то, что хочет, и лучше ему не перечить.
Улыбка делала Ивана неотразимым, но только он заиграл — Лидия поняла, что здесь наконец она встретила то, что, сама не подозревая, ждала всю свою жизнь. Его музыка вырвала Лидию из земной обыденности и подняла ввысь, где спали внешние путы, с детства сковывавшие ее чувства, и она стала совершенно другой. Это невозможно было выразить словами, она могла только догадываться, как горят ее глаза на побелевшем лице, и трепет, исходивший от нее, достиг Ивана через всю заполненную людьми комнату и заставил поднять на нее глаза.
В ту же секунду он направился к ней, оборвав словоохотливую собеседницу, которая рассказывала ему о своих музыкальных успехах, так что вряд ли бедная дама сумела добраться до конца предложения. Он остановился перед Лидией, не протянул руки, не коснулся, а просто смотрел, и все же у нее возникло ощущение, будто он в ту же секунду обнял ее.
— Вам понравилось?
Она смогла лишь выдавить односложное «да».
Они стояли и смотрели друг на друга. Почему-то в тот момент им не понадобились слова, глаза говорили за них все, что нужно. Два сердца застучали быстрее.
Иван, конечно, понимал происходящее. У него уже был большой опыт, к тому же восточная кровь сделала из него фаталиста: того, что предначертано, не миновать.
Но Лидия была сбита с толку. Впервые в жизни ей пришлось испытать не тихие, поддающиеся контролю эмоции, единственное, как она считала, на что была способна, а нечто безмерное, нарушающее покой, грозившее лишить равновесия.
Она так и не вспомнила, что случилось дальше, как все было и что она говорила. Но неожиданно они с Иваном оказались вместе в саду. Стояла середина лета, и темнота еще не сгустилась, деревья выделялись темными силуэтами на фоне сапфирового неба, над головами закружили, стремительно пикируя вниз, летучие мыши.
Несколько минут они шли молча. Дойдя до границы сада с ровными дорожками, уложенными плиткой, и искусственным прудом с лилиями, Иван повернулся и протянул к ней обе руки.
— Можно сказать то, что хочется? — спросил он. Лидия опять сумела ответить только одним словом:
— Да.
Комок в горле и душившее волнение мешали ей говорить. Он поднес ее руки к губам и, перевернув, поцеловал ладони.
— Как только увидел тебя, — сказал он, — сразу понял: ты создана для меня.
Лидия восприняла это как факт. И только позже, оказавшись дома в своей спальне, она вспомнила, что в тот момент Иван не знал ни ее имени, ни замужем ли она или нет.
Тогда она поняла, что все это для него не имело значения. Она была создана для Ивана, как он сразу увидел, стоило встретиться их взглядам. Они вместе покинули городок. Разумеется, полковник Уиндовер не принял бы Ивана в качестве зятя, для него это было бы все равно что дать согласие самому дьяволу. Они поженились и обрели счастье, чем досадили вещунам, предсказывавшим их скорый разлад.
Не сразу, постепенно, к Лидии пришло понимание, на что она обрекла себя, выйдя замуж за Ивана. Вначале она была слишком поглощена узнаванием самой себя и чуть ли не стыдилась собственных бурных эмоций, поднимавшихся в ней от одного его взгляда, от прикосновения руки. Лидию охватывало смятение при мысли, что она, которую всю жизнь учили с неодобрением относиться к любому преувеличению, к любому проявлению чувства, пусть даже отдаленно напоминающему открытость, теперь дрожит и трепещет от силы любви, неуемной и ей самой непонятной. Но разве могло быть иначе, раз она так его любила? И в то же самое время какая-то ее часть оставалась незатронутой. Она могла отвечать любовью, но не могла предлагать любовь; она могла дарить ему то, что он просил, но в ответ ничего не просила. И Иван, с его обостренной интуицией, с его восприимчивостью понимал — от него что-то скрывают.
- Предыдущая
- 4/61
- Следующая
