Неотразимый мужчина - Картленд Барбара - Страница 2
- Предыдущая
- 2/48
- Следующая
— Похоже, что все это закончилось!
— Не может быть, — откликнулся кучер. — Ведь не прошло еще и месяца.
— Все кончилось, — повторил лакей уверенно. — Я знаю, какой у него бывает взгляд, когда он расстается с женщиной.
— Зачем ему эти француженки, — заметил кучер. — Предпоследняя была англичанка, и сейчас она высоко взлетела.
— Она надоела ему за три месяца, — не без удовлетворения отметил лакей. — Хотелось бы знать, почему они так быстро надоедают ему.
Его светлость, сидя в карете, задавал себе точно такой же вопрос: почему вдруг неожиданно, без всяких причин, очередная женщина теряла для него свою привлекательность?
Ему нравилось появляться с Лианой перед своими друзьями. Он брал ее с собой в игровые залы, в апартаменты Олбани, любил прогуливаться с ней в парках и садах. Казалось, она затмевает собой всех женщин, встречавшихся на ее пути. Она была весела, энергична, ее отличала необыкновенная живость, joie de vivre, которая влекла любого заговорившего с ней мужчину.
«Ах ты, проклятый счастливец», — сказал как-то сэр Генри Стэйнер лорду Мельбурну, и тот, услышав в голосе друга нотки зависти, почувствовал некоторое удовлетворение.
Сейчас ему хотелось бы знать, подберет ли сэр Генри объедки с его стола. Но если этого не сделает Стэйнер, все равно найдется дюжина других желающих соперничать между собой за право получить благосклонность француженки, которая пленяла воображение множества самых привередливых и избалованных молодых аристократов.
«И все же я больше не хочу ее», — думал лорд Мельбурн. Он вытянул ноги и положил их на противоположное сиденье кареты.
— К черту все! — сказал громко. — К черту всех женщин!
Он знал, что легкое чувство вины по поводу только что разыгравшейся сцены было абсурдно. Ведь именно Лиана нарушила правила игры.
Предполагалось, что взаимоотношения между джентльменом и его любовницей должны были иметь под собой чисто коммерческую основу. Оба наслаждались обществом друг друга, и в обязанности женщины входило вести себя и выглядеть как можно более обворожительно и любыми возможными способами вытягивать наибольшую плату за свою благосклонность. Но речь ни в коем случае не шла о любви, сердечном трепете или поруганных чувствах.
Однако, едва дело касалось Неотразимого Мельбурна, все правила выбрасывались за борт. Неотразимым его прозвали еще в детстве. Даже родственники с трудом вспоминали его настоящее имя.
Это прозвище он получил в тот день, когда впервые появился в атласных штанах до колен, и в свои шесть лет умудрился носить их с таким видом, что у одного из друзей его отца вырвалось восклицание:
— Бог мой, да ведь он уже просто неотразимый мужчина!
Имя прижилось, и ни у кого больше не возникало сомнений, что оно было самым подходящим. Принц Уэльский, следуя установленной им моде, носил такие же простые, но хорошего покроя плащи, с особым изяществом, как и он, повязывал шарфы и перенял его нелюбовь к показному ношению драгоценностей и прочим щегольским атрибутам.
Это имя подходило его владельцу еще и по другим причинам: никто в стране не мог так искусно управлять каретой или фаэтоном, никто не мог лучше его держаться в седле, никто не способен был стрелять с такой необыкновенной меткостью и уложить одним ударом кулака кого угодно с профессиональным мастерством.
Неотразимому Мельбурну подражали, ему завидовали, он был самым непревзойденным мужчиной в Лондоне.
Однако, когда его светлость вышел из экипажа на площади Беркли и вошел в холл своего лондонского дома, лицо его омрачало недовольство. Он отдал шляпу и трость дворецкому.
— Я отбуду в Мельбурн завтра утром в половине десятого, Смитсон, — сказал он. — Распорядитесь подготовить мне фаэтон с высоким передком и скажите Хоукинсу, чтобы он погрузил багаж и выехал вперед меня на повозке. Но только пусть возьмет что-нибудь покрепче, а не ту старую колымагу, на которой отправился в прошлый мой отъезд в поместье.
— Слушаюсь, милорд, — ответил дворецкий. — Не соизволит ли ваша светлость получить письмо?
— Письмо? — удивился лорд Мельбурн, беря конверт с протянутого ему серебряного подноса.
Еще не дотрагиваясь до письма, он уже знал, от кого оно пришло. Нахмурясь, лорд пересек холл и направился в библиотеку, где обычно проводил время в одиночестве.
Камердинер поспешил, чтобы открыть перед ним дверь, и лорд прошел в длинную, уставленную книжными полками комнату. Украшенная колоннами из ляпис-лазури и резными позолоченными карнизами, библиотека была одной из красивейших в Лондоне.
— Прикажете подать вина, милорд? — спросил камердинер.
— Нет, ступай, — ответил лорд Мельбурн.
Когда за слугой закрылась дверь, он постоял минуту, задумчиво глядя на конверт в своей руке.
Он очень хорошо знал, от кого пришло это письмо, однако не мог ответить на вопрос, сможет ли оно решить те проблемы, которые мучили его в экипаже.
Должен ли он жениться? Будет ли это состояние более приятным или, по крайней мере, более спокойным, чем бесконечная смена хныкающих и ноющих потаскушек?
Медленно и, казалось, даже неохотно он открыл письмо. Почерк леди Ромины Рамси был элегантен и даже изыскан, но всякий, кто мало-мальски разбирался в таких делах, сказал бы, что сквозь мелкие строчки, написанные ее тонким пером, проглядывала решимость. Письмо было коротким.
"Мой дорогой непредсказуемый кузен!
Я предполагала, что ты захочешь увидеть меня сегодня вечером, но была обманута в своих ожиданиях.
Мне очень много надо сказать тебе. Приходи завтра в пять вечера, в это время мы сможем побыть наедине.
Твоя Ромина".
В письме не было ничего такого, что могло бы вывести лорда из себя, но неожиданно он скомкал его в руке и бросил в пылающий камин.
Лорд ясно понял в этот момент, чего хотела от него Ромина Рамси, так же как прекрасно знал, что она уже давно намеревалась выйти за него замуж.
Седьмая вода на киселе, она злоупотребляла своим отдаленным родством, пытаясь вовлечь его в свой узкий круг друзей еще задолго до того, как он сам решил, хочет этого или нет.
Такое грубо-откровенное намерение было неприятно ему. Леди Ромина — самая блестящая женщина в аристократическом обществе Карлтон-Хаус. Такой красавицы свет не видел многие годы, поэтому леди Ромину по праву называли Несравненной.
Ее выдали замуж еще почти девочкой, выдали поспешно, потому что родители беспокоились, как бы ее красота не натворила бед. И не ее вина в том, что Александр Рамси, достопочтенный и невероятно богатый сквайр, свернул себе шею во время охоты совсем незадолго до того, как Ромине исполнилось двадцать три года.
Не дождавшись окончания траура, юная вдова приехала в Лондон, купила дом, нашла себе в качестве компаньонки пожилую даму, не придавая особого значения мнению света. Она была прелестна, жива, остроумна, и она была богата. Любой мужчина мог только мечтать о такой жене. Но она поставила себе цель выйти замуж за Неотразимого Мельбурна.
И ему было известно об этом, как никому другому.
Он был слишком опытен, слишком искушен в женском поведении, чтобы не понять всех тонко спланированных ею уловок: то ей требовался его совет, то она хотела услышать его мнение, то просила, как родственника, сопровождать ее на королевском приеме или спонсировать ее — и все это потому, что у нее не было мужа, который мог бы позаботиться о ней.
Она плела вокруг него сеть, как старательный и хитрый паук, но, говорил он себе, его еще не поймали. Может быть, это и в самом деле был выход из положения, может быть, это именно то, в чем он так нуждался, но сам он еще ни в чем не был уверен.
Ромина выглядела бы потрясающе в его драгоценностях. Она придала бы обществу за его столом, так же как и деревенскому поместью, неоспоримую элегантность.
Он слышал, как дыхание учащенно вырывалось из ее полуоткрытых губ, когда они оставались одни, видел, как глаза ее страстно темнели, а кружева волнами вздымались на груди, когда он целовал ей руку, желая покойной ночи.
- Предыдущая
- 2/48
- Следующая
