Муха и влюбленный призрак (Муха и тени забытой пещеры; Сокровище забытой пещеры) - Некрасов Евгений Львович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая

— Отличная память, — заметил Дед и подмигнул Маше и Петьке. — Это же «Остров сокровищ»!

— Я вспомнил! Самое начало, когда появился Билли Боне! — обрадовался Петька. — Дядь, а вы так всю книжку и шпарите наизусть?

— От корки до корки, «племянник», — подтвердил моряк. — Из-за «Острова сокровищ» я и в море пошел. А было мне пятнадцать лет, ног как тебе.

Петька порозовел от удовольствия. Ему было тринадцать.

— Так мы договорились? — встал моряк и закончил фразой из книжки: — «Эй, браток! — крикнул он человеку с тачкой, — подгребай-ка сюда и помоги мне втащить сундук!»

Дед улыбался.

— Договорились, зовите вашего человека с тачкой. Где вы его оставили?

— На бензоколонке, ему надо шину подкачать.

— Не боитесь, что уедет с вещами? Моряк показал ключи.

— Принцип ограниченного доверия. У него мои чемоданы, у меня его ключи от машины… Кстати, где тут у вас питают? Раз в месяц даже удаву надо поесть.

— А это откуда? — спросил Петька. Изречение про удава тоже было похоже на цитату из книжки.

— Из личного опыта.

— Напротив бензоколонки есть кафе. Странно, что вы не заметили, — сказал Дед.

— Заметил. Только мне надоели провинциальные кафе. Хочется музыки, и чтобы официантка в белом кокошнике принесла полный обед, а не пепси с ватрушкой.

— Тогда идите в ресторан на улицу генерала Феклушина.

— Спасибо. Я не прощаюсь, — кивнул моряк и зашагал к садовой калитке, широко и твердо ставя ноги.

— Классная походочка. Моряцкая! — Петька втянул слюни.

Маша не знала, что и сказать.

— Дед, ты ему комнату сдал?

— Сараюху.

Сараюхой называли летний домик без фундамента. Прежние хозяева построили его, чтобы сдавать курортникам. А мама никогда не сдавала. Она не любила впускать в свою жизнь посторонних людей.

— Зачем, Дед?! — простонала Маша. — Мама очень расстроится!

— Не расстроится. Это не просто курортник, а покупатель на дом. Поживет, присмотрится, а как соберемся уезжать, купит. — Дед заглянул Маше в лицо и добавил: — Да не огорчайся так, Муха! Я уговорил шифровалыцицу из штаба военно-морских сил США, а уж с мамой как-нибудь полажу.

Маша убежала в свою комнату. Шифровалыцицу он уговорил! Небось психотехникой своей. И на маму посмотрит, как в тот раз на Иванова: «Вы ведь не хотели обидеть пианиста?» А из Иванова — «пш-ш», — как будто воздух вышел. Сломался Иванов, нахал и упрямец. И мама сломается. Маша не хотела, чтобы Дед управлял ею, как марионеткой!

— Я что-то пропустил? — заглянул к ней Петька. — Сидели, разговаривали, и вдруг ты сорвалась, как будто на тебя собак спустили.

— Он делает, что хочет! — не сдержалась Маша. — Это не его дом, в конце концов!

— Николай Георгич — генерал. Кому ж еще в доме командовать? — резонно возразил Петька. —

Маш, ты не обижайся, но я скажу. Вы с мамой жили без мужчины и сами стали, как мужчины. А теперь Николай Георгич приводит нас и норму.

— В норму?! А раньше мы были ненормальные? — вспыхнула Маша.

Петька усмехнулся:

— Когда у вас ночью персики трясут, ты выходишь гонять воров?

— Ну! Смотреть на них, что ли?

— А воров неизвестно сколько. И у них, может, ножи. И мешок. Мешок на голову, тебя — в багажник, и очнешься ты в гареме у какого-нибудь турка. — Петька так попугал ее и закончил: — Каждая нормальная девчонка в таких случаях папу зовет. И очень многие мальчишки. А ты не девчонка, не мальчишка, а мужчинка.

— Двоечник и трепло! — обиделась Маша.

— Некоторые люди, — напыжился Петька, — раскрашивают себе красками лицо, протыкают уши и вставляют в них блестящие предметы, а на шею вешают стеклянные бусы. И после этого считают себя не глупее нас, мужчин!

Маша задохнулась от обиды и сумела только жалко пискнуть в ответ «сам дурак». Зато когда первая растерянность прошла, она ловко съездила Петьку диванной подушкой. Вышло даже удачнее, чем хотелось, потому что заодно нашелся значок «Почетный разведчик». Сам Петька его и потерял дня два назад, рассматривая Дедовы награды. А теперь подушка ударилась о его физиономию с неожиданным костяным стуком, и Маше на подол как в фокусе отскочил похожий на брошку серебряный веночек со звездочкой. Такои же веночек, только пунцовый у Петьки на скуле.

— Поздравляю, теперь ты почетный разведчик, — съязвила Маша.

Не успела она договорить, как Петька, сцапав значок, выскочил в окно, с хрустом протопал по маминым гладиолусам и завопил:

— Николай Георгич! Вот он! За подушку булавкой зацепился!

И опять началось:

— Николай Георгич, а «кольт»?

— Николай Георгич, а «беретта»?

Потом заговорили о моряке.

— Билли Бонс. Забавный тип: врет без всякой необходимости, из одной любви к искусству, — заметил Дед.

— С чего вы взяли? — разочарованно спросил Петька. Моряк ему понравился.

— Он прочищал трубку автобусным билетом. И на бензоколонке не был, а то бы увидел, что в кафе и обеды, и музыка, и официантки. И ключи у него не от машины, а от квартиры, скорее всего.

— Зачем же он врал?

— Хотел показать, что не экономит деньги, приехал издалека на такси. На его месте расчетливый человек, наоборот, пожаловался бы на бедность, чтобы я не взвинтил цену за дом.

— Николай Георгич, а вот, скажем, «ПСО?

— Петр, ты так и будешь гонять меня по всему оружейному справочнику?

Маша злилась. Иногда она не понимала, в кого Петька влюблен, в нее или в Деда.

Он ушел, непопрощавшись с Машей, а минут через пять Наташка принесла две сумки. Маша уже сама собиралась к ней. А Петька, скорее всего, забыл, что его сумка осталась в классе, и мог до вечера не спохватиться.

Побежали его догонять и вдруг увидели „Билли Бонса“. Он разговаривал через забор с бабушкой Насти Шушковой. Заметил Машу и отвернулся.

Маша поняла, что их дом не понравился моряку, только он почему-то не сказал об этом Деду. Бывают же люди: договариваешься с ними, они — „да-да“, а сами не собираются ничего делать. Им важно расстаться, улыбаясь, чтобы все думали: „Какой приятный человек!“ А что подумают потом — все равно.

Ну и пусть. Зато мама не поссорится с Дедом из-за жильца.

На заднем дворе школы выросла гора немыслимой рухляди из подвала, а снятые с первого урока парни-одиннадцатиклассники продолжали таскать и таскать. Это был помойный фестиваль, праздник ненужных вещей! Выскочившие на перемену младшеклассники катали глобусы с мятыми боками, били в дырявые барабаны, размахивали старыми флагами. Кто напялил проеденные молью бархатные штаны, кто — неимоверно грязную шляпу от костюма мушкетера или Кота в сапогах.

Больше всего было парт. Нынешние ученические столы из пластика и стали называют партами только по привычке. Их тоже хватало в горе, но потом из подвала начали вытаскивать настоящие парты — деревянные сооружения из скамейки и стола, намертво приделанных друг к другу. Парты не годились даже на дрова. Их, похоже, каждый год перекрашивали масляной краской, а кто станет жечь в печке крашеное дерево? От него вонь и копоть.

Среди барахла, выброшенного по приказу неумолимого пожарного, с несчастным видом бродил Иванов. Завхозы все запасливы, как белки. Если что-то сломалось, они не выбросят, а припрячут на случай, если обломки пригодятся для ремонта чего-нибудь еще. Но обломки никогда не идут в дело по той простой причине, что их невозможно найти в завалах.

После первого урока одиннадцатый класс отправили учиться и позвали на помощь десятиклассников. Гора продолжала расти.

После второго подошла очередь девятиклассников.

Машин восьмой сняли с четвертого урока в полном составе, вместе с девочками. Из подвала уже вынесли все крупные вещи. Мальчишки сгребали оставшийся мусор лопатами, девочкам раздали ведра и тряпки. Убираясь, Маша нашла непонятный значок — латунную палочку, покрытую малиновой эмалью. Дед потом сказал, что это «шпала» — знак различия капитана Красной Армии до того, как ввели погоны. Во время войны в школе был госпиталь. Может быть, раненого капитана прятали в подвале от бомбежки. Или какой-то трус сам сорвал с гимнастерки командирские знаки.

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая