Пастыри ночи - Амаду Жоржи - Страница 24

• Предыдущая
• 24/79
• Следующая

Жезус прав — маленькая Оталия удивительное существо. Еще совсем девочка, а может с честью выйти из самого сложного положения, что она и доказала на праздновании дня рождения Тиберии.

До сих пор по всей Баии, по пристаням, рынкам и окрестностям идет молва об этом празднике и не только потому, что там много веселились и много выпили кашасы и пива, но и потому, что там Оталия проявила твердость своего характера, когда того потребовали обстоятельства. А ведь именно в такие решающие минуты человек, будь то мужчина или женщина, показывает свое истинное лицо, предстает в истинном свете. Иногда думаешь, что знаешь человека, но возникает то или иное обстоятельство, и человек этот оказывается совсем другим: робкий — смелым, трус — отважным.

Возможно, потому, что раздражение Тиберии, вызванное женитьбой Капрала, все еще не улеглось, она решила на этот раз особенно пышно отпраздновать день своего рождения. Казалось, после приглашения, переданного ей через Массу и столь грубо ею отвергнутого, их отношения с Мартином зашли в тупик. «Тиберия не захотела прийти ко мне в гости, — обиженно говорил Мартин, — не пойду и я в ее заведение». Капрал, а он был дока по части протокола и этикета, утверждал, что Тиберия должна была первая посетить его, так как он прибыл из путешествия и к тому же с молодой женой. Друзьям следовало прийти познакомиться с Мариалвой, поздравить ее и пожелать счастья в семейной жизни. Однако эта мелочная, глупая обида, на время поссорившая старинных друзей, грозила из-за неуемной болтовни сплетников разрушить их крепкую дружбу. А ведь в мире ничего нет дороже дружбы, это соль жизни. Поэтому грустно было видеть, как гибнут добрые отношения Тиберии и Мартина. Узнав высказывание Капрала о порядке визитов, Тиберия во всеуслышание заявила, что Мариалве придется ждать всю жизнь, пока она, Тиберия, женщина честная и уважаемая, явится приветствовать эту презренную провинциальную шлюху.

Тиберия избегала разговоров о Мартине и Мариалве и притворялась веселой, но близкие друзья знали, как она обижена и огорчена, поэтому старались в день ее рождения быть к ней особенно чуткими. Они собрались в пять утра, к ранней мессе в церковь св. Бонфима. Много гостей было приглашено в полдень на фейжоаду, много пришло и вечером выпить и потанцевать. К мессе же явились только самые близкие друзья и девушки из заведения, которые сложились, чтобы заплатить падре и ризничему, купить свечи и цветы для святого алтаря. Тиберия нарочно заказала мессу на этот час, не желая собирать любопытных.

Прибыла она в такси своего кума Иларио и вышла, опираясь на руку Жезуса. На паперти ее встретили друзья во главе с Бешеным Петухом; девицы, весело щебеча, окружили хозяйку, чтобы войти в церковь вместе с нею.

Для Тиберии это был особенно торжественный момент. Ее голову покрывала черная мантилья, падающая на лицо, в руках она держала молитвенник в перламутровом переплете, свидетельствующий о набожности Тиберии, как и глухое черное платье. Когда она опускалась на колени возле первой скамьи, Жезус становился рядом с ней. Девушки размещались на других скамьях, друзья — близ чаши со святой водой.

Преклонив колена, Тиберия складывала на груди руки, опускала голову, и губы ее шевелились. Она не открывала молитвенника, словно с детства помнила все молитвы наизусть. Жезус, стоявший рядом с ней, был здесь почти своим человеком, так как обшивал служащих в этой церкви священников, а значит, их святые одежды выходили из его рук. Он бесстрастно ожидал, когда на глазах Тиберии появятся слезы, которые проливались ежегодно во время этой торжественной мессы, и с трудом сдерживаемые рыдания начнут вздымать грудь, широкую, как софа. Какие чувства волновали Тиберию в день ее рождения? Какие события и люди вспоминались ей за те полчаса, что она оставалась наедине с собой? Мысли ее уносились далеко, наверно, к дням детства и юности. И как только слезы начинали струиться из ее глаз и грудь угрожающе вздыматься, Жезус в знак сочувствия клал руку на плечо жены. А Тиберия, успокоенная этим жестом, благодарно подносила ее к губам, поднимала глаза, улыбалась и больше уже не плакала.

Итак, отпустив такси Иларио и поднявшись по ступеням церкви, Тиберия окинула взглядом присутствующих. Девицы громко смеялись, возбужденные праздничной обстановкой; они не выспались, однако забыли об этом. Так прекрасен был мир на заре! Привыкшие вставать поздно, они никогда не видели город в столь ранний час. Правда, иногда они не ложились до рассвета, но и тогда не видели рождения зари, ибо встречали ее в комнате, полной табачного дыма и винных паров, усталые после бурной ночи и искусственного веселья. А сегодня они встали чуть свет, одели свои самые скромные платья, чуть-чуть подкрасились и сейчас казались дочерьми и племянницами Тиберии, окружившими дорогую родственницу в столь знаменательный для нее день.

Они шумели и смеялись по любому поводу. Тиберия же, обнявшись с друзьями, поспешила в церковь, пытаясь при тусклом свете различить на паперти фигуру Мартина. Еще никогда не пропускал он этой торжественной мессы. Первым обнимал и по-сыновьи целовал ее в полную щеку. Появлялся он обычно в парадном белом костюме, который хрустел от жесткого крахмала, и начищенных до блеска остроносых ботинках. Заметив, что сегодня Мартина нет, Тиберия опустила голову: праздник начинался невесело.

Она встала на колени на своем обычном месте, сложила на груди руки и зашептала молитвы. Но мысли ее не потекли по привычному руслу, Тиберия не вспомнила далекую молодость, толстенькую и подвижную девицу из провинциального городка, какой она была во времена своих первых увлечений. Не удалось ей вызвать в памяти и образы родителей, которых она рано потеряла. Мартин не пришел, никогда еще она не встречалась с подобной неблагодарностью, с подобной неверностью самого близкого ей человека. Достаточно было появиться этой потаскушке, и он покинул старых и испытанных друзей. Тиберия еще ниже склонила голову, и слезы казалось, были готовы хлынуть раньше обычного.

Но тут она почувствовала, как Жезус сдавил ей плечо. Жезус знал о ее привязанности к Мартину, которая была почти материнской. Тиберия так долго ждала собственного ребенка, с таким рвением лечилась, но все безрезультатно. И вот Мартину досталась вся ее нерастраченная нежность, скопившаяся за многие годы напрасных надежд и ожиданий.

Она взяла руку Жезуса и поцеловала ее, а он сказал ей:

— Посмотри…

Тиберия повернулась: в дверях стоял Мартин, освещенный утренним солнцем, в белоснежном костюме и черных остроносых туфлях. Он улыбнулся ей. Тиберия хотела было не ответить на эту улыбку, нахмуриться, дать выход раздражению, бушевавшему в ней в эти дни, но разве могла она устоять? Мартин, продолжая улыбаться, подмигнул, Тиберия тоже улыбнулась. Затем снова склонилась в молитве, и тут к ней вернулись привычные воспоминания — молодость, отец, мать. Горячие слезы умиления потекли по ее лицу, грудь заколыхалась, Жезус снова положил руку ей на плечо.

Следует, однако, пояснить, что приход Мартина не был таким уж неожиданным, как могло показаться. Накануне вечером Бешеный Петух навестил Капрала и завел долгую беседу. Мариалва, подавая кашасу, не переставала вертеться около них и вскоре сообразила, что весь этот разговор лишь вступление, поскольку Жезуино перескакивает с одной темы на другую и не раскрывает своих карт. Только хлебнув кашасы, он сказал:

— Ты помнишь, Мартин, что завтра день рождения Тиберии?

Капрал кивнул головой, и по лицу его пробежала тень. Жезуино продолжал:

— Месса в пять утра в церкви Бонфима…

Настороженный взгляд Мариалвы впивался то в одного, то в другого. Наступило короткое молчание. Мартин смотрел в окно, но ничего не видел: ни мальчишек, гонявших тряпичный мяч, ни трамвая, скрежетавшего на поворотах, — Жезуино мог в этом поклясться. Наконец Мартин заговорил:

Знаешь, Бешеный Петух, я не пойду.

— Почему?

— Тиберия нехорошо поступила по отношению ко мне и Мариалве. Она меня обидела.

• Предыдущая
• 24/79
• Следующая