Пастыри ночи - Амаду Жоржи - Страница 53

• Предыдущая
• 53/79
• Следующая

Жако удалось сфотографировать всех обитателей холма, кроме Жезуино. Галуб, часто встречая там Бешеного Петуха, чувствовал, что он руководит остальными, что к нему в трудную минуту обращаются за советом, но, когда появлялся фотограф, бродяга исчезал…

Бешеный Петух не был менее тщеславен или более скромен, чем остальные. Просто он был стар и мудр, поэтому не хотел, чтобы его портрет поместили в газете. Как-то давно была опубликована его фотография: Жезуино лежал, загорая на солнце, на откосе возле рынка, с окурком сигары во рту и со счастливой улыбкой. Этот снимок иллюстрировал поэтичный репортаж известного Одорико Тавареса. А потом несколько месяцев полиция преследовала Жезуино, под любым предлогом забирала его и сажала в тюрьму. Каждый агент носил в кармане газетную вырезку со снимком Жезуино. Не помогло и то, что лирик Одорико назвал его «последним свободным человеком города», свободный человек не вылезал из кутузки. Так что хватит с него фотографий!

Как уже упоминалось, Курио в эти недели, пока происходили события на Мата-Гато, раздирался между постройкой лачуги, которую он сооружал с большими претензиями, и безнадежной любовью (увлечения Курио, как правило, были безнадежными) к гадалке и факирше мадам Беатрис. В результате постройка дома затянулась, у Курио на это почти не оставалось времени; он был поглощен рекламой грандиозного номера: мадам Беатрис в честь жителей Баии похоронит себя заживо и целый месяц пролежит в гробу без еды и питья. Волнующее, единственное в своем роде зрелище, настоящее чудо, и за вход — всего пять мильрейсов!

Мадам Беатрис, обладавшая медиумическими способностями и белокурыми, отливающими серебром волосами, бросила якорь в Баии, «объехав несколько зарубежных столиц», как утверждалось в афише, расклеенной на улицах Салвадора. Разумеется, Аракажу, Масейо, Ресифе — столицы штатов Бразилии — были не за границей, но ведь мы не всегда получаем то, что нам хочется. И такие крупные города, как Пенедо, Эстансиа, Проприа, Гараньюс, Каруару, тоже удостоились посещения факирши, из-за которой спорили далекая Индия («единственная в мире женщина-факир, способная месяц пролежать в гробу, ясновидящая Беатрис, уроженка Индии, в настоящее время разъезжающая по миру, как буддистский мессия», так гласила другая реклама сенсационного номера) и приятный городок Нитерои, тоже претендующий быть ее родиной. Она вернулась из недолгой и неудачной поездки в Амарозу, Крус-дас-Алмас и Алагоиньяс, где гадалкам верили, однако не могли достойно вознаградить их, поскольку финансовое состояние клиентов находилось в противоречии с этой пылкой верой. Мадам Беатрис прибыла в Баию с пустыми руками, и менее чем через неделю, когда был констатирован экономический крах, ее покинул красавец секретарь Дуду Пейшото, пернамбукский мошенник, который жил на содержании у женщин. Он встретился с мадам Беатрис в Каруару, когда та была в зените славы, и получил титул секретаря, а заодно и доступ к ее накрашенным губкам. Дуду был чрезвычайно требователен: он привык к комфорту, у него капризный желудок, и вообще он исключительно деликатный человек. Его тошнило, если он замечал клопа и если к столу подавали плохой рис. Факирша, очарованная томными глазами и черной шевелюрой Дуду Пейшото, не замечала его недостатков, она просила прощения за все неудобства, которым подвергала его, и сулила ему златые горы в более крупных и более передовых городах, где люди способны понять ее искусство.

К несчастью, граждане Салвадора-да-Баии не проявили должного интереса к знаменитой гадалке («научная точность, знания, располагающая обстановка» — говорилось еще в одной афише).

Мадам Беатрис вступила в контакт с Курио через хозяйку дешевого пансиона в Бротасе, где остановилась, старую знакомую зазывалы. Она поручила ему распространение афиш, на которые потратила свои последние деньги. Дуду гарантировал, что, едва публика ознакомится с ними, потоком хлынет к мадам Беатрис.

Как только Курио взглянул на ее серебристые кудри, почувствовал, что умирает от любви. Никогда он не видел волос прекраснее, разве только у кинозвезд. Он посмотрел на Дуду Пейшото с презрением и ненавистью. Каким образом этому типу, явному педерасту, с глазами навыкате и женским тазом, удалось обмануть такую женщину? Видно, она просто слепа, если не замечает, как этот субъект скалит зубы и вихляет бедрами. А жаль!

И все же Курио не отказался от распространения афиш, чем он и занялся, получив пока обещание, что за работу ему будет заплачено, как только появятся клиенты, а это случится, и очень скоро. Беатрис нисколько не сомневалась в эффективности рекламы, Дуду Пейшото был настроен более скептически. Но чтобы выяснить, кто из них прав, мы лучше сами прочтем афишу.

Только чрезмерно требовательный человек мог бы пожелать более ясного и четкого изложения. И если клиенты все же не появились, то виновата в том была не афиша, а наш суровый век.

Волна скептицизма и сомнения захлестнула теперь все большие города. Грубый материализм отвращает мужчин и даже женщин от хироманток, от их «честного и эффективного труда», от лекарств, которые они предлагают против духовных и физических недугов. Мы живем во времена неверия в оккультные науки, но не мадам Беатрис повинна в нем, она сама жертва этого неверия. Поэтому Дуду, у которого не было денег даже на сигареты, обвиняя ее, поступал несправедливо.

Когда Курио, движимый профессиональной добросовестностью и желанием услужить красивой женщине, в два дня распространил афиши, он явился, согласно уговору, получить плату за свои труды. С трамвая он сошел в кульминационный момент разыгравшейся драмы: томный Дуду, держа в левой руке чемодан с крикливым костюмом и шелковыми рубашками, а правой иронически помахивая на прощание, покидал неудобный пансион и удобные, пылкие объятия мадам Беатрис. Рыдающая хиромантка вовсе не была похожа на решительную и неустрашимую женщину, «обладающую замечательным талантом и помогающую в коммерческих, семейных делах и в любви». Она была вне себя, и ее торопливая речь изобиловала выражениями, не очень идущими ее приятному, одухотворенному лицу. Стоя на пороге дома, мадам выкрикивала грязные ругательства вслед этому профессиональному любовнику, утонченному и недосягаемому Дуду:

— Мошенник! Кот! Дерьмовый альфонс! Продажная шкура! Педераст ты, жулик паршивый!

Дуду, даже не взглянув на номер, впрыгнул в тот трамвай, из которого вылез Курио, и, улыбнувшись ему, сказал:

— Займись ею, если она тебе нравится. А с меня хватит!..

• Предыдущая
• 53/79
• Следующая