Велькино детство - Олейников Алексей Александрович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/12
• Следующая

Он совсем забыл, что в этой роще было старое деревенское кладбище. На нем уже не хоронили, возили на новое — за бугром, куда Велька еще не забирался. Он на старом-то был всего раз, однажды с бабушкой, на Родительскую субботу, когда приезжал на весенние каникулы. Бабушка тогда надела белый платок, и они долго стояли в церкви. В высоком полутемном зале толстый батюшка громко и непонятно пел басом и махал коробочкой с угольками. Сладкий дым от коробочки струился по темному воздуху, проплывал мимо темных икон, больше скрытых красноватым дрожанием свечей, чем высвеченных, и поднимался вверх, к сияющим узким прорезям окон над большой потушенной люстрой. Вельке хотелось подойти и потрогать эти прозрачные дрожащие пласты, но он держал свечку. Горячий парафин стекал ему на пальцы, но Велька терпел, потому что бабушка сказала, что в церкви нельзя ругаться, а надо терпеть. Потом он утешился — перехватил свечку ниже и начал катать шарики из остывающих потеков парафина.

После они шли за околицу, в рощу, нагоняя соседей с корзинками, накрытыми полотенцами, и бабушка долго сидела и что-то шептала у покосившегося обелиска со полустершейся красной звездой.

Все это разом вдруг ему вспомнилось. Велька огляделся — никого кругом не было. Он тихонько перелез через ограду, бочком протиснулся мимо могилы и, выйдя на дорожку, пошел, посвистывая прутиком в воздухе.

Было тихо-тихо, золотые лучи отвесно пронизывали сумрак, и Велька постепенно наполнился той же тишиной, опустил прутик и уже медленно шел по тропинке, как вдруг увидел — черная, страшная сгорбленная тень, хищно поводя косой, упала на его пути. Дыхание у него перехватило, сердце суматошно затрепыхалось в груди, и Велька разом припомнил все рассказы про кладбища и мертвецов. В рассказах дело всегда происходило ночью, но, оттого, что сейчас был день, Вельке стало еще страшнее. Тень, взмахивая косой, со зловещим шарканьем и свистом приближалась и ему показалось вдруг, что все это происходит не с ним. Велька, обмирая от страха, стал медленно сползать по дереву. Удары сердца оглушали его и …

— Мама! — пискнул Велька, от ужаса жмурясь и заранее перестав дышать.

Старушка — «бабка-смерть», не замечая его, прошла мимо. Сгорбившись и подоткнув подол, она обошла могилку и продолжила обрубать сорняки обломком косы.

Велька открыл глаза и непонимающе посмотрел на нее. Собрав срубленные сорняки в густой веник и обметя им могилу, старушка присела возле креста, и, обняв его, некоторое время сидела. Послеполуденные солнце обнимало ее длинными лучами, и таким покоем повеяло на Вельку, что он замер, почти не дыша, и не двигался, пока, наконец, бабушка не встала, утерла платком глаза, перекрестилась и поклонилась до земли перед могилой, и, подхватив лезвие, побрела к выходу.

Спустя некоторое время Велька отклеился от дерева и подошел к кресту. С выцветшей фотографии на него устало смотрел старик в неловко сидящем костюме. Перед ним лежал подсохший букетик полевых цветов, и стояла стопка водки, накрытая кусочком хлеба. Велька положил свой прутик у креста и пошел к выходу.

Туалет у бабушки был удивительное место — маленький покосившийся домик с плоской крышей волнистого шифера. Давным-давно он был выкрашен синей краской, выцветшей и запыленной. Велька поддевал ее ногтем, и сухая ломкая пластинка тотчас отслаивалась и, кружась, падала наземь.

Внутри совсем не пахло туалетом, стоило только прикрыть за собой дверь, и в нос тут же пробирались васильковые, ромашковые, зверобойные, шалфейные и прочие, неизвестные Вельке, травяные запахи. Бабушка развешивала душистые пучки под потолком, и между них вились тонкие нити паутин. Когда Велька был совсем маленький, он думал, что там, в густой пахучей темноте, живут особые, совершенно травоядные пауки, которые не ловят мух, а паутины вьют, потому что уж очень красиво получается.

Стены были скрыты до самого верха красивыми крышками от тортов и конфетных коробок, которые когда-то надарили бабушке с дедушкой, а на всю заднюю стену, заходя на боковые, горделиво раскинулась карта мира. Часто, забежав в туалет, Велька подолгу засиживался, рассматривая причудливые очертания материков, скользил пальцами по тугим изгибам меридианов, считал россыпи островов, и от чужих названий запинался и уставал язык.

География эта так его занимала, что Велька был готов часами просиживать в туалете.

Он сам, еще до школьных уроков, догадался о тайной связи Южной Америки и Африки. Просто однажды заметив, как ровно — друг в друга, вкладываются края континентов. Пальцы его блуждали за кораблями греков из Средиземного моря в Черное и Красное моря, к варварам и фараонам. Оттолкнувшись от угла Испании, он следовал за Колумбом, и терялся в россыпях названий островов и городов — Куба, Гаити, Барбадос, Ямайка, Мехико, Гавана, Карракас.

К великому его сожалению, Южная Америка приходилась как раз на угол, и большую часть континента закрывал собой огромный моток ваты на капроновой веревке. Вата висела для всяких нужд и всегда Вельку раздражала. Он отодвигал ее, и читал: «Амазонка, Рио-Гранде, Рио-де-Жанейро, Бразилия, Аргентина». Хуже всего был виден загадочный край Уругвай — он был под самой ватой и как ее не отодвигай, полностью разглядеть далекую южноамериканскую страну было нельзя.

Велька весь извелся и совсем уже извертел несчастный моток, когда однажды ему пришла в голову гениальная идея, просто таки заворожившая его.

Часто он отщипывал маленькие комки ваты, и методично растрепывал ее так, что вата почти растворялась в воздухе — становилась легким, полным прозрачности клубком. Вдоволь налюбовавшись, как солнце пронизывает тонкие нити, он медленно чиркал спичкой и поджигал клубок. Пламя мгновенно охватывало клубок — вспыхнув, он сгорал вмиг.

Велька частенько поглядывал на огромный моток ваты и в нем постепенно зрела большая мысль. Настолько большая, что она заслонила все соображения о пожарной безопасности и подавила слабый голос благоразумия.

К тому же его невыразимо манил Уругвай. Казалось, если он устранит эту вату и полностью откроет карту, то Уругвай откроет ему все тайны мира. Велькой в тот миг двигал священный трепет европейцев-первооткрывателей, которые когда-то обогнули весь земной шар, желая закрасить все белые пятна на карте мира. Для Вельки же таким белым пятном, «терра инкогнита» — таинственной землей, был потаенный под ватой Уругвай.

Отчего-то идея просто снять моток ему и в голову тогда не пришла. Священный трепет и жажда географических открытий совсем запьянили ему голову.

И вот однажды, одним июльским утром, настал тот самый миг открытия. Незаметно стянув коробок спичек, когда бабушка ушла в кладовку, Велька шмыгнул к туалету.

Он осторожно закрыл за собой дверь на крючок, и прислушайся. Все было как обычно — бабушка гремела кастрюлями на кухне, дедушка мерно стучал молоточком в гараже, а Полинка еще и не просыпалась. Громче всех звуков у Вельки отчего-то колотилось сердце.

Он затаил дыхание и чиркнул твердой фосфорной головкой спички по шершавому боку коробка. Язычок пламени потянулся вверх, разбрасывая причудливые тени. Тень от мотка была самая толстая и длинная, она перемахнула через Атлантику и черным одеялом накрыла Африку и половину Европы.

Пальцы уже жгло пальцы, когда Велька медленно приблизил спичку к ватному клубку, но даже не успел его коснуться, — пламя, как утопающий человек, перескочило с догорающей спички на распущенные ватные волокна и широким огненным ковром мгновенно опоясало моток.

Он словно взорвался огнем, выплескивая вверх длинные пылающие языки. Они захлестали по веревке и черный, пронизанный огненными сполохами дым взметнулся гулким столбом под крышу, где предостерегающе затрещали засушенные пучки трав.

— Бабушка! — завопил Велька, видя, как языки пламени лижут Ньюфаундленд и Гренландию. — Бабушка!

Он заколотился в дверь, и едва не сорвав крючок, в дыму и искрах вылетел наружу. Пламя с гулом рванулось вслед.

• Предыдущая
• 3/12
• Следующая