Пышная свадьба - Картленд Барбара - Страница 2

• Предыдущая
• 2/39
• Следующая

Лишь Дорина после того, как он уехал, с ужасом оглядывала пустые книжные полки, понимая, что снова заполнить их им уже никогда не удастся.

Именно к Дорине, сидящей на противоположном конце стола, и обратилась Летти, надеясь найти поддержку.

— Ты же знаешь, Дорина, я не могу… выйти замуж, — жалобно, по-детски заговорила она. Ее глаза были полны слез, губы дрожали. — Заставь же папу понять, что я… не люблю мужчин. Я… боюсь их.

— Но мистер Керби не такой, как все, — ответила Дорина. — Вспомни, как он был добр с тобой, он подарил тебе замечательных длиннохвостых попугайчиков, и я уверена, что в Сингапуре ты сможешь держать у себя дома множество прелестных экзотических птиц. Ты только подумай, как это будет восхитительно!

— Я хочу, чтобы эти птички были у меня… здесь, — сказала Летти.

— Здесь для них слишком холодно, они умрут. Даже эти бедные попугайчики все время дрожат, как бы близко к камину мы ни ставили их клетку.

Дорина говорила твердым голосом, пытаясь убедить сестру. Но Летиция, уставившаяся на нее широко раскрытыми глазами, казалась воплощением безысходного отчаяния.

Она была одной из немногих, кто спокойно смотрел прямо в лицо Дорине. Вероятно, это объяснялось тем, что Летти была слишком поглощена собой, и просто не обращала внимания на то, как выглядит ее сестра.

Даже постороннему взгляду было заметно, что граф, разговаривая со старшей дочерью, всегда опускал глаза.

Дорина уже привыкла, что люди, обращаясь к ней, смотрят в сторону. В двадцать один год она смирилась с мыслью, что никогда не выйдет замуж. Но в то же время ей было больно слышать, как Летиция, которая была так красива, постоянно повторяла, что она боится мужчин.

Дорине же редко предоставлялась возможность беседовать с кем-нибудь из мужчин, помимо ее отца и слуг. С раннего детства она страдала кожным заболеванием, в результате которого ее лицо, руки и ноги были покрыты безобразными струпьями. Ей нетрудно было спрятать под одеждой запястья и ноги, кожа на которых временами была содрана почти до мяса, но обезображенной верхней губы и красных шелушащихся пятен, которые покрывали ее лоб и подбородок, скрыть было нельзя.

Сначала доктора, которым ее показывала графиня, заявляли, что это обычные явления, свойственные подростковому периоду.

— У многих девочек в переходном возрасте очень плохой цвет лица, — говорили они и прописывали разнообразные лосьоны и мази, которые не помогали, а лишь сильнее раздражали кожу.

Когда Дорине исполнилось семнадцать лет, графиня была в отчаянии. Пора было представлять Дорину ко двору, начинать вывозить ее в свет, давать для нее бал в Олдеберн-парке.

Однако какой был смысл тратить столько денег на девушку, при виде которой люди содрогались если не от отвращения, то от жалости? К тому же многие считали, что ее болезнь заразна, хотя доктора решительно отвергали это предположение.

— Но как мы можем объяснить людям, что эта болезнь не заразна? — спрашивала Дорина. — Разве что повесить мне плакат на грудь.

Никто ничем не мог помочь, и в конце концов Дорина решила, что не стоит навязывать свое общество людям, которые этого не хотят.

— Забудь обо мне, мама, — сказала он матери, — и лучше прибереги деньги для Летти. Она обещает стать настоящей красавицей, а я все равно буду выглядеть ужасно, как бы ты ни старалась.

Это было правдой, хотя графиня и не хотела этого признавать. Нарядные платья и элегантные шляпки, казалось, лишь подчеркивали уродство Дорины, и в конце концов все вынуждены были смириться с неизбежным.

Дорина осталась дома и редко покидала Олдеберн-парк, за исключением тех случаев, когда ей приходилось сопровождать Летти, которая всегда цеплялась за сестру и отказывалась выезжать из дому без нее.

Объяснялось ли это ее тактом или застенчивостью, но Дорина старалась не навязывать свое общество окружающим, полагая, что им это будет неприятно. Такое поведение превратилось в привычку, и со временем его стали воспринимать, как само собой разумеющееся.

Она часто сопровождала Летти на балы или приемы, потому что в противном случае та вообще отказывалась куда-либо ехать. Но у самых дверей Дорина незаметно исчезала.

Она умело вела хозяйство в Олдеберн-парке, никогда не показываясь на глаза, если в доме были гости.

Частенько с горькой усмешкой Дорина говорила себе, что она похожа на одно из тех привидений, которые, по преданию, частенько появлялись на главной лестнице и в дальнем крыле дома. Но, в отличие от привидений, она приносила немало пользы.

— О, спросите у Дорины, — частенько отвечал граф. — Она знает, что нужно делать.

— По поводу меню обращайтесь к леди Дорине, — говорила графиня повару. — Вы же знаете, что я никогда не могу запомнить названия этих новомодных блюд.

— Мне нужна Дорина! Где она? Она нужна мне! — без конца требовала Летти.

Только Дорине удавалось привести ее в хорошее расположение духа, заставить вовремя спуститься к обеду или так искусно уложить ее волосы, что им не нужны были услуги парикмахера.

В течение всего прошлого года именно Дорина всячески старалась сделать мысль о предстоящем замужестве привлекательной для Летти, представить его как радостное, захватывающее событие.

— Ты только подумай, как замечательно жить там, где всегда светит солнце! — уговаривала она ее в серые, пасмурные дни. — Представь себе, какие в Сингапуре необыкновенные цветы! У тебя будет сад, где будут расти одни орхидеи! А какие там замечательные птички, Летти, с ярким, блестящим оперением. Они тебе очень понравятся.

«Я так и знала, что папа обрушит на Летти эти новости без всякой подготовки и расстроит ее», — думала теперь Дорина.

— Я никуда не поеду… — между тем жалобно причитала Летти. — Я хочу остаться… здесь с Дориной, и с тобой, папа. Я так люблю вас! Я очень счастлива дома. Я не хочу замуж!

— Но Летти, представь, какие у тебя будут сказочные туалеты, — уговаривал ее граф, — а какие драгоценности! Максимус Керби имеет возможность подарить тебе гораздо более крупные бриллианты, чем те, которые я покупал твоей маме. А какой на Востоке жемчуг! И, говорят, он там не так дорого стоит.

— Я не люблю жемчуг, — надулась Летти.

Граф безнадежно посмотрел на жену.

— Мне кажется, Хьюго, нам лучше предоставить Дорине рассказать Летти о предстоящем путешествии, — дипломатично заметила графиня.

— Мне нужно послать Керби телеграмму, — сказал граф. — Он рассчитывает, что Летти отплывет десятого января.

— Я никуда не поеду! — решительно заявила Летти, неожиданно вскочив с места. — Я никуда не поеду! Я останусь здесь! Вы меня не любите… я вам не нужна… но я все равно никуда не поеду… что бы вы ни говорили!

Она разразилась громкими рыданиями и выбежала из комнаты, двигаясь при этом с такой грацией, что ее отец посмотрел ей вслед скорее с восхищением, чем с досадой.

— Ты должна уговорить ее, Дорина, — сказал он наконец.

— Неужели мистер Керби рассчитывает, что Летти отправится в Сингапур одна? — спросила графиня.

— Конечно, нет, — ответил граф. — Он пишет, что мы, по всей вероятности, захотим, чтобы Летти сопровождала компаньонка, а он, со своей стороны, договорился с леди Энсон, женой губернатора Пенанга (Пенанг — сетлмент (колониальное владение Великобритании) в Малайе.) , которая плывет на том же пароходе, чтобы она присмотрела за Летти.

— Компаньонка! — воскликнула графиня. — Где мы ее найдем? Такую, которая понравилась бы Летти и согласилась бы отправиться в Сингапур?

— Ну, можно же найти кого-нибудь, — раздраженно произнес граф.

— Конечно, можно, — согласилась графиня, — но я не представляю, где искать. Мистер Керби готов оплатить проезд горничной?

Граф снова заглянул в письмо.

— Да, он пишет, что опытная китайская служанка уже выехала из Сингапура. Он договорился с пароходной компанией, что, когда Летти ступит на борт «Осаки» в Тилбери, та уже будет ждать ее там.

— Должна признать, он очень внимателен, — слегка успокоившись, произнесла графиня.

• Предыдущая
• 2/39
• Следующая