Надежда каждого цветка - Паулус Трина - Страница 2

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая

Итак, Желтая и Полосатый валялись на травке, ели, толстели и любили друг друга. Они были так счастливы больше не воевать со всеми каждую минуту. Какое-то время им было почти как в раю. Но время шло, и даже обниматься становилось скучновато. Они знали каждый волосок на теле друг друга. И Полосатый опять не мог не предаться размышлениям: «Должно быть что-то еще в этой жизни.»

Желтая видела растущее беспокойство Полосатого и старалась осчастливить его как могла:

— Подумай, насколько лучше то, что мы имеем, чем тот ужасный кавардак, из которого мы выбрались, — говорила она.

— Но мы так и не узнали, что же было там, наверху, — отвечал он, — быть может, то, что мы слезли, было ошибкой. Может, теперь, когда мы достаточно отдохнули, мы вдвоем могли бы добраться до вершины.

— Полосатый, дорогой мой, пожалуйста, — просила она, — у нас чудный дом и мы любим друг друга, и этого достаточно. Это гораздо больше того, что имеет любой из этих одиноких Ползущих.

Она была так уверена в своих словах, что Полосатый позволял себя уговорить. Но ненадолго…

Полосатый продолжал ныть по поводу восхождения. Жизнь усложнилась. Столб манил Полосатого. Он частенько подползал, глядел вверх и думал. Но вершина всегда оставалась за облаками. В один из дней Полосатый был потрясен, увидев, как три крупных гусеницы вывалились из Столбополза, упали и разбились. Двое, похоже, были мертвы, а одна все еще шевелилась. Полосатый прошептал:

— Что случилось? Вам помочь?

Он смог раслышать всего пару слов:

— На вершине… Они увидят… и гусеница умерла. Полосатый приполз домой и рассказал все Желтой. Они оба посерьезнели и притихли. Что значили эти слова? Свалились ли те гусеницы с самого верха? В конце концов Полосатый заявил:

— Мне нужно разобраться. Я должен выяснить секрет вершины, — и, уже мягче:

— Ты пойдешь мне помочь?

Желтая боролась с собой. Она любила Полосатого и хотела быть с ним. И она хотела помочь ему добиться своего. Но она все равно не верила, что карабканье наверх стоит того, чем нужно ради него пожертвовать. Она, правда, и сама тоже хотела куда-то «наверх». Ей в жизни тоже чего-то не хватало. И ей тоже пришлось признать, что Столб был, единственным путем туда. Полосатый был так уверен, что Желтая ощутила укол совести за собственное упрямство. Она чувствовала себя особенно глупо, поскольку не могла толком подкрепить свои слова доводами, которые бы разубедили его. Но, тем не менее, даже ожидание и неопределенность были лучше, чем действие, в которое она не верила. Она не в силах была ничего ни объяснить, ни доказать, но даже во имя всей своей любви к Полосатому она не могла идти с ним. Она просто знала, что взбираться — это какой-то неправильный способ попасть Наверх.

— Нет, — произнесла она, и сердце ее в тот миг разрывалось от боли.

И Полосатый покинул ее во имя своего восхождения.

Желтая была в отчаянии без Полосатого. Она каждый день подползала к столбу, высматривая его, и возвращалась домой уже под вечер, опечаленная, но отчасти успокоенная, поскольку она ни разу не увидела Полосатого. Потому что если бы она его увидела, она бы бросилась за ним, даже зная, что этого делать не надо. Она предпочитала занимать себя чем угодно, лишь бы не просто сидеть в неизвестности.

«Что же я на самом деле хочу?? — вздыхала она, — все меняется каждую минуту… Но я все-таки знаю, что есть Нечто Большее». В конце концов, она замкнулась в себе и ушла от всего, что было ей когда-то знакомо.

Как-то раз какая-то ворсистая серая гусеница, свисавшая с ветки, вызвала ее удивление. Казалось, что ее поймали в какую-то ловушку.

— Похоже, вы попали в беду, — сказала Желтая, — вам помочь?

— Нет, моя дорогая, мне нужно проделать все это, чтобы стать бабочкой.

У нее внутри все подпрыгнуло.

— Бабочка… — что значит это слово?

— Это то, во что ты рождена превратиться. Бабочка летает на прекрасных крыльях, соединяя небеса и землю. Она пьет нектар цветов и переносит семена их любви с одного цветка на другой. Без бабочек мир вскоре обеднел бы цветами.

— Не может быть! — выдохнула Желтая, — как можно поверить в то, что внутри тебя — бабочка, если все, что я вижу — это косматый червяк? Как это — превратиться в бабочку? — спрашивала она задумчиво.

— Ты должна желать летать так сильно, что готова отказаться быть гусеницей.

— Вы имеете в виду — умереть? — спросила Желтая и сразу вспомнила тех трех, которые свалились с неба.

— И да, и нет, — ответил он, — это будет ВЫГЛЯДЕТЬ, как будто ты умерла, а НА САМОМ ДЕЛЕ ты будешь жить. Жизнь изменится, но никто ее не отберет. Не отличается ли это от жизни тех, кто умер, так и не став бабочкой?

— Если я решу стать бабочкой, — проговорила Желтая нерешительно, — что тогда я должна сделать?

— Посмотри на меня. Я делаю кокон. Я знаю, что это выглядит со стороны, как будто я прячусь, убегаю, но кокон — это не укрытие. Это временное пристанище, где и происходят изменения. Это очень серьезный шаг, ведь ты уже никогда не сможешь стать гусеницей и вернуться к гусеничной жизни. Во время самих превращений тебе или любому, кто полюбопытствует, будет казаться, что ничего не происходит. Но на самом деле бабочка уже рождается. Это просто займет некоторое время! И еще кое-что. Как только ты станешь бабочкой, ты сможешь по-настоящему любить — такой любовью, которая рождает новую жизнь. Это лучше чем любые объятия, на которые способны гусеницы.

— Ой, я побежала, отыщу Полосатого, — воскликнула Желтая. Но она знала, что он слишком высоко на Столбоползе, чтобы она могла найти его.

— Не грусти, — сказал ее новый друг, — если ты изменишься, ты сможешь летать и покажешь ему, как прекрасны бабочки. Кто знает, быть может он захочет стать одной из них!

Желтую терзали сомнения: «А что если Полосатый вернется, а меня нет? А что если он не узнает меня в новом виде? А если он решит остаться гусеницей? Как гусеницы мы хоть ЧТО-ТО точно можем делать — мы можем ползать и есть. Мы можем хоть КАК-ТО любить. Как два кокона могут вообще быть вместе? Как это ужасно — взять и навсегда застрять в коконе!» Как могла она рисковать своей единственной жизнью, когда знала, что так маловероятно то, что она могла однажды стать великолепным крылатым созданием? И почему должна была она последовать этой дорогой? Только увидев другую гусеницу, сильно во что-то уверовавшую и замотавшуюся в собственный кокон? Или в силу своей тайной надежды, которая удерживала ее вдали от Столба и ожила вновь, когда Желтая услышала о бабочках?

Мохнатая серая гусеница тем временим продолжала укутываться шелковыми прядями. Уложив последний виток вокруг головы, он сказал:

— ТЫ БУДЕШЬ ПРЕКРАСНОЙ БАБОЧКОЙ. МЫ ЖДЕМ ТЕБЯ!

И Желтая решила рискнуть. Для смелости она повисла рядышком с другим коконом и начала накручивать свой.

«Подумать только, я даже не знала, что могу это делать! Должна была появиться какая-то поддержка, подтверждение, что я на правильном пути. Если во мне нашлось то, что позволяет прясть кокон, то, быть может, бабочка во мне тоже и вправду есть.»

• Предыдущая
• 2/4
• Следующая