Аркадий Северный, Советский Союз - Ефимов Игорь Маркович - Страница 15

Впрочем, фантазировать над этой небольшой записью можно долго и много. Чего стоят хотя бы первые фразы Северного: "Ну так вот, ребята: в моём распоряжении осталось всего каких-нибудь сорок минут. Я прощаюсь с Вами. Больше вы никогда не услышите моих записей."

И чуть дальше опять: "Все здесь не поверят, что я сегодня действительно пою прощальный концерт. А сегодня он у нас действительно "прощальный". Заказывайте музыку, заказывайте песни!.." С чего бы это вдруг такой неожиданный поворот событий? Только-только пришла первая слава и, вдруг, — "больше вы никогда не услышите моих записей"… Ну, в самом деле, — не могло ж Аркадию уже в том далёком году осточертеть всё это "музицирование"?! Которое для него, к тому же, ещё отнюдь не стало стилем жизни… А чтобы это было ловким режиссёрским ходом, для привлечения внимания слушателей, — тоже весьма сомнительно. Кто б мог до такого додуматься в те времена? А впрочем… кто ж его знает? Но гадания вряд ли приблизят нас к истине. Остаётся надеяться, что дело когда-нибудь прояснится, если будет найдена полная запись, или её непосредственные организаторы.

Но пора уже вернуться к бессмертной "драматургии" Рудольфа Фукса. После всех этих литературных изысков его посещает действительно интересная мысль. А зачем искать "несоветскую" романтику и экзотику где-то в старой Одессе или в воровском мире? Ведь она же была и в их с Аркадием боевой юности! Когда называли они друг друга прекрасным словом "Чувак", и гордо носили навешанное им комсомолистами высокое звание — "Стиляга".

И это, конечно, уже не нуждается в подробных разъяснениях! Мы уже упоминали в начале книги о "не совсем советской" молодёжи пятидесятых; да и вообще, наша художественная литература и публицистика уже отдали должное этому первому в советской истории нонконформистскому молодёжному движению, первой, можно сказать, духовной оппозиции. Может быть, "оппозиция" — слишком громкое определение, но нельзя забывать, что это движение возникло ещё при жизни Сталина, когда носить "иные" брюки или слушать "не ту" музыку, как никак, требовало некоторого гражданского мужества. Да, великий эксперимент большевиков по выращиванию "нового человека" раздавил не всех. И, конечно, даже через двадцать лет, в середине семидесятых, когда уже вовсю подрывают комсомольскую идеологию волосатые хиппи, грязные панки и идейные диссиденты, тема стиляг остаётся интересной и романтичной. И вот Фукс пишет композицию о том, что известно ему уже не понаслышке — о весёлой жизни и музыке пятидесятых:

В принципе, в этой композиции не так уж и много рассказов, да и они здесь не художественные, а скорее "музыковедческие". Для тех, кто мало знаком с такой вот страницей нашей истории, о которой не писали в учебниках — это просто информация; для тех, кому всё это было родным — ностальгическое воспоминание. Но колорит времени, конечно же, воссоздаётся не музыковедением, а песнями. Которые мастерски исполняет ленинградский студент Аркаша Звездин. Ведь именно такую роль здесь приходится играть Северному. Не изобретать образ старого одессита, или тёртого каторжанина, а просто сыграть самого себя из тысяча девятьсот пятьдесят далёкого года. И просто спеть так, как когда-то пелось в общаге Лесотехнической академии под восхищённые взгляды чувих.

Другую композицию Фукс пишет уже на чисто музыкальную тему. Это рассказ о старинной русской эстраде, о той великой эпохе в нашей музыкальной истории, про которую советский официоз и в 70-е годы ещё говорил сквозь зубы. Хотя, конечно, были в СССР и коллекционеры, и энтузиасты-специалисты по этой музыке — и историки и музыковеды. Причём довольно серьёзного уровня. А Рудольфа Фукса, пожалуй, никак нельзя было назвать "одним из ведущих советских деятелей данного направления". Он просто любил эту музыку, и постарался сделать вместе с Аркадием интересный рассказ с интересными песнями:

Романс этот интересен не только сам по себе, но и заслуживает некоторой паузы в нашем повествовании. В комментарии к нему на концерте Северный говорит, что его пела ещё Варя Панина. Что ж, вполне возможно, хотя мы в репертуаре Паниной этого романса так и не нашли. Но известно множество его переделок 1930-40-х годов. Почему мы акцентируем ваше внимание на этом? Дело в том, что мелодия "Избушки" почти один к одному соответствует другой знаменитой песне. А именно — "Поручику Голицыну"! Что наводит на некоторые мысли. Ведь один из нынешних "авторов" этой песни утверждает, что в 1961 году он написал и слова и музыку "Поручика"!? Не вяжется как-то с музычкой. Да и текст тоже: "По Дону угрюмо идём эскадроном." Но всё-таки не будем на этом останавливаться надолго, тем более что о "Поручике Голицыне" мы вспомним ещё чуть позже. А пока вернёмся на наш концерт.

Что особенно примечательно, в самом начале этой записи произносится "шансон" — слово, которое склоняется сейчас на все возможные лады. Слово, на которое уже столбят авторские права и даже делают музыкальным термином. Хотя до сих пор никто так и не смог толком определить — а что же слово сие означает? Но мы не станем сейчас разводить рассуждения на эту тему. Хотелось бы только сказать, что при всём нашем отрицательном отношении к этому термину мы не можем не отметить один интересный и символичный момент. Фукс начинает разговор о шансоне, и начинает так, как и положено, исходя из классического понимания этого слова. С романсов и кафешантанных куплетов. Но что-то очень быстро сносит его на родимый блатняк:

Что ж поделать! Россия не Франция, и без этой вечной темы у нас не обходится ничего. И как простое старонемецкое слово "Freier" (жених) стало почему-то обозначать жителей криминальной страны, ничего не смыслящих в её понятиях, так и несчастное французское слово "СИашоп" (песня) приклеили именно к блатной песне. Исполняемой как раз теми самыми "женихами".

Впрочем, у Рудольфа Фукса в разговор о шансоне блатняк вклинивается как раз таки на достаточно серьёзном основании. Блатные песни имеют ту же музыкальную основу, что и классический шансон, а вместе они восходят к народной музыке — вот основная мысль Фукса. Полностью он сформулирует её и в одном из следующих концертов, посвящённом уже народной песне на стихи русских поэтов.

"Нам, любителям и собирателям так называемого блатного жанра и старых русских каторжных и тюремных песен, часто больно и досадно, когда слышишь, как ругают этот жанр, уходящий своими корнями в седое прошлое. На примере нижеследующих песен мне хотелось бы показать, что многие блатные песни произошли из народных и многие писались русскими поэтами…"

Этот концерт будет записан несколько позже, в начале 1975 года, да и "драматургическим" он уже, строго говоря, не является. Но поскольку действительно очень многое объединяет его с композицией "О шансоне", мы сочли целесообразным рассказать о нём именно здесь.

Видимо, "музыковедческие" изыскания в области блатной песни столь глубоко завели Фукса в русско-цыганский романс и народную песню XIX века, что он решает: пусть песни этого жанра прозвучат в исполнении певца, прославившегося своим одесско-блатным прононсом! Кто знает? может, они и должны звучать именно так? В любом случае, это уже не могло оказаться хуже того, что делала с этим жанром наша "оперно-акадэмическая" школа. Так что будьте добры, маэстро, исполните нам уже таки романс.