В горах мое сердце - Картленд Барбара - Страница 7

• Предыдущая
• 7/32
• Следующая

Лорд Алистер злился всякий раз, когда, проезжая по Парк-Лейн, выдел запертые ставни особняка, а также грязные и запущенные ступеньки лестницы, ведущей к входу.

Ему казалось, что нелюбовь к отцу и желание бросить ему вызов возрастают при виде этого памятника упрямству старика и его страсти к изоляции.

— Он родился на сто лет позже, чем следовало! — нередко повторял лорд Алистер.

Двадцать пять лет спустя после Каллоденской битвы вожди кланов стали пренебрегать ими; их сыновья отправлялись на юг получать образование и предаваться удовольствиям.

Они заводили дружбу с англичанами, радовались изыскам и развлечениям Лондона, словно бы не их народ был разгромлен и унижен.

Старинная власть вождей кланов была отнята у них вместе с уничтожением их наследственного права вершить суд, права, которое давало им возможность «топить и вешать» своих подданных.

Шотландцам запретили открыто демонстрировать свою национальную гордость, запретили носить оружие под страхом смертной казни; те, кто надевал на себя тартан 6 килт или плед, подвергались ссылке на каторгу.

Эти жестокие законы позднее были отменены, но лорд Алистер прекрасно понимал, что они никогда не будут забыты.

Недавно он читал, что в Шотландии, когда доходили новости о победах французов 7, сажали зеленые ели, символизирующие свободу и независимость.

«О Господи! — с внезапным приливом волнения воскликнул он про себя. — Неужели мне снова придется выслушивать горькие слова и гневные нападки на все английское?»

Это было частью его детства, которую он постарался забыть, но теперь этот кошмар вернется, как приливная волна, и если он не станет вести себя как можно осторожнее, то может и захлебнуться.

Лорд Алистер услыхал голоса в холле и понял, что Олив вернулась домой.

Он инстинктивно встал с кресла, но тут же с досадой вспомнил, что до встречи с ним Олив должна поговорить с какой-то посетительницей.

Он слышал, как она разговаривает с Бэйтсоном, и при звуке отворяемой двери подумал было, что она повидается с ним первым.

Потом он увидел, что дверь в холл по-прежнему закрыта, приотворена лишь дверь из карточной в гостиную.

— Вы хотели меня видеть? — Это голос Олив.

— Д-да… миледи… Мне совестно беспокоить вас… но я пришла… просить вас о помощи.

Голос, отвечавший леди Беверли, был низкого тембра и мягкий, но, как показалось лорду Алистеру, очень испуганный.

— О помощи? — вопрос прозвучал жестко. — Кто вы такая?

— Меня зовут Эрайна Беверли. Последовала недолгая пауза; лорд Алистер решил, что Олив удивлена, потом она заговорила:

— Вы хотите сказать, что являетесь дочерью Чарлза Беверли, брата моего покойного мужа?

— Да… это правда.

— Тогда зачем же вы пришли ко мне?

— Я пришла к вам в отчаянии… в полном отчаянии, миледи. Это может показаться навязчивостью, так как мы никогда с вами не встречались… но мне больше не к кому обратиться… и я подумала… папа приходился вам деверем… может быть, вы поймете.

— Пойму что? Я не понимаю, что вы этим хотите сказать.

Лорду Алистеру показалось, что у Эрайны Беверли прерывается дыхание.

— Вам, конечно, известно, — заговорила она снова, — что мой папа… умер два года назад.

— Помнится, муж упоминал об этом, — небрежным тоном бросила Олив, — но вы знаете, что из-за недостойного поступка вашего отца, женившегося на вашей матери, семья Беверли отреклась от него.

— С-сэр Роберт… приезжал на похороны отца.

— Я расцениваю это как весьма великодушную акцию с его стороны. Ваш отец бросил тень на имя семьи, и только такой добрый христианин, каким был мой муж, мог простить его после смерти.

— В то же время, — продолжала Эрайна, — помощь, которую папа получал вначале от своего отца, а после… от сэра Роберта… прекратилась.

— А чего же еще вы ждали?

— Это было по-христиански… помнить, что живые… нуждаются в заботе, в то время как мертвым она больше не нужна.

— Не вам об этом говорить! — вспыхнула Олив. — Скажите мне, зачем вы явились сюда. У меня нет времени на споры о поведении вашего отца, тем более, что я с ним никогда не виделась и ни он сам, ни ваша мать не представляют для меня ни малейшего интереса.

— Пожалуйста… о, пожалуйста, не говорите так! — умоляла Эрайна. — Я пришла… просить вас о помощи, потому что… м-моя мать… тяжко больна. Смерть моего отца очень сильно повлияла на ее здоровье, и врачи говорят, что нужна операция, иначе ей не выжить.

— Это не мое дело.

— Но моя мать тоже носит имя Беверли, миледи… как и вы… и я прошу вас одолжить мне двести фунтов, чтобы мы могли заплатить за операцию в частной лечебнице у специалиста по той болезни, от которой… она страдает.

Наступила пауза, потом Эрайна продолжила:

— Я… верну вам долг… непременно верну… сколько бы времени ни понадобилось… но операция со дня на день откладывается, а маме все хуже.

В голосе молодой девушки послышались слезы, но Олив ответила по-прежнему жестко и твердо:

— А каким образом вы сможете собрать эту сумму в двести фунтов? Разве что пойдете на панель, но даже в этом случае я сомневаюсь, что вам удастся заработать такие деньги.

Эрайна вскрикнула с неподдельным ужасом:

— К-как вы можете… думать о такой мерзости?

— Нищим не приходится выбирать! Вы не имеете права являться сюда и клянчить деньги для женщины, из-за которой мой деверь был изгнан из семьи. К тому же я не несу никакой ответственности.

— Пожалуйста… ваша милость, пожалуйста, постарайтесь понять… мне больше не к кому обратиться за помощью… Я уверена, что сэр Роберт, будь он жив, помог бы маме… — Эрайна негромко всхлипнула. — Когда он заговорил со мной на похоронах, я поняла… что, несмотря на долголетнее отчуждение между братьями… он все же любил… моего отца.

— Если мой покойный муж оказался сентиментальным глупцом, то мне это не свойственно, — отрезала Олив. — А теперь, поскольку мне больше нечего сказать по этому поводу, я предлагаю вам вернуться к вашей матери и, если она больна, поместить ее в больницу.

— Если бы даже нашлась свободная койка в одной из больниц, — сдавленным голосом отвечала Эрайна, — было бы равносильно… убийству помещать туда маму… вы не представляете, какая там грязь, сколько заразных больных и какие невнимательные врачи.

— Это не моя забота, — заявила Олив. — Уходите и больше не являйтесь сюда. Если ваша мать умрет, то по своей вине, больше ей некого обвинять. Я считаю, что она получила полной мерой наказание за свое поведение в прошлом.

— Как вы можете говорить такие жестокие вещи? — вскричала Эрайна. — Единственным преступлением моей матери было то, что она любила папу так же сильно, как он любил ее… больше ничто в мире не имело для них значения.

— Но теперь она обнаружила, что деньги тоже имеют значение! — с издевкой произнесла Олив. — Прекрасно, я надеюсь, что вы получите их, но только не от меня!

Лорд Алистер услышал, как Эрайна вскрикнула. Потом он понял, что она плачет.

Олив Беверли, по-видимому, позвонила, потому что вскоре отворилась дверь, а Олив сказала:

— Проводите эту молодую женщину и последите за тем, чтобы она больше не входила в дом. Я иду к себе наверх переодеться. Дайте мне знать, когда приедет лорд Алистер.

— Но, миледи…

Едва Бэйтсон заговорил, как послышался глухой удар, словно кто-то упал на пол.

Не задумываясь над тем, что он попросту подслушивал, лорд Алистер распахнул дверь в гостиную.

Олив уже ушла, а Бэйтсон с озабоченным лицом склонился над лежащей на полу худенькой фигуркой.

Когда лорд Алистер подошел к Эрайне, веки ее дрогнули, и она пробормотала что-то вроде извинения.

— Бренди! — повелительным тоном произнес Алистер.

Бэйтсон, словно бы внезапно осознав правильность такого решения, заспешил к отворенной двери в холл.

• Предыдущая
• 7/32
• Следующая