Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/282
• Следующая

Женушки.

Привет старику и Н.П. Сообщи ему о состоянии моего здоровья. Сейчас опять 37,1.

Ц.С. 10 апреля 1915 г.

Мое сокровище,

Интересно, когда и где ты получишь это письмо. — Большое спасибо за вчерашнюю вечернюю телеграмму. Твое путешествие, наверное, очень интересно, и так должно волновать зрелище могил наших славных героев. Сколько тебе придется рассказывать нам по возвращении сюда! Тебе, должно быть, трудно писать дневник, когда столько разнообразных впечатлений. Как, верно, счастлива была милая Ольга увидеть тебя! — Ксения прислала очень милую телеграмму после твоего приезда.

Интересно, взял ли ты Шавельского с собою?

Аня передала нашему Другу содержание твоей телеграммы. Он благословляет тебя и очень рад, что ты счастлив. Сегодня погода как будто поправляется, мне кажется, так что я смогу лежать на воздухе. Сердце все еще расширено, температура поднялась до 37,2 — сейчас 36,5 и большая слабость, — мне будут давать железо. Гр. несколько расстроен “мясным” вопросом, — купцы не хотят понизить цены на него, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их.

Прочла газеты, ничего интересного в них не нашла. Мария пошла на кладбище, чтобы положить цветы на могилу бедного Грабового — сегодня 40-ой день. Как время летит! M-me Вильчков. — поправляется. Я видела Алейникова (с женой), он лежал 5 месяцев в Большом Дворце. Он жаждет продолжать службу, но рука его сильно болит (правая рука отнята целиком до плеча), и ему предписаны грязевые ванны. Затем видела Кобиевa (?), возвращающегося в полк, и Грюнвальда с приветствиями от тебя, мое сокровище. Я полчаса провела на балконе, погода мягкая. Сейчас придет Аня, поэтому до свидания. Бог да благословит тебя! Осыпаю твое Дорогое лицо нежнейшими поцелуями и остаюсь, милый Ники, твоя навсегда

Солнышко.

Ц.С. 11 апреля 1915 г.

Мой дорогой,

Твоя вчерашняя телеграмма нас осчастливила. — Слава Богу, что у тебя столь приятные впечатления, — что тебе удалось повидать Кавк. корпус и что погода стоит совсем летняя. В газетах я прочла краткую телеграмму Фредерикса из Львова, описывающую собор, крестьян, обед, назначение Бобр.[213] в твою свиту — какой великий исторический момент! Наш Друг в восторге и благословляет тебя. Сейчас прочла в “Новом времени” все про тебя и так тронута и горда за тебя. И как хороши были твои слова на балконе — как раз то, что надо! Да благословит и объединит Господь эти славянские области с их старинной матерью Россией в полном, глубоком, историческом и религиозном значении этого слова! Все приходит в свое время, и теперь мы достаточно сильны, чтобы удержать их за собой, а раньше мы этого не могли; но “внутри” мы должны еще окрепнуть и объединиться во всех отношениях, чтобы править тверже и с большим авторитетом. Как Николай I был бы счастлив! Он видит, как его правнук завоевывает обратно эти старинные области и отплачивает Австрии за ее измену. А ты лично завоевал тысячи сердец, я это знаю, твоим мягким и кротким характером и лучистыми глазами — каждый побеждает тем, чем Бог его одарил. Господь да благословит твою поездку!.. Я уверена, что она подымет дух войск, если им этого надо. Я рада за Ксению и Ольгу, что они видели этот исторический момент. Как хорошо, что ты посетил Ольгин лазарет — это награда ей за ее неутомимую работу.

Только что получила твою телеграмму из Перем.[214] с планами на сегодня, а сейчас принесли твое дорогое письмо (от 8-го), за которое нежно благодарю; такая радость получать твои письма, я так их люблю! Возвращаю тебе телеграмму от Эллы расшифрованною. Может быть, тебе надо распорядиться насчет ее или разузнать от жел.-дор. чиновников, верно ли это? Я прочитала массу докладов, асейчас должна вставать.

Я получила страшно трогательную телеграмму от Бэбиного Грузинского полка. Айхлизуры вернулся и сказал им, что он видел тебя и передал наш привет, он благодарил за то, что я ходила за их офицерами и т.д. M-me Зизи приходила после завтрака с бумагами, затем мой сибирский Железный приходил проститься. Потом я три четверти часа лежала на балконе Большого Дворца, и старшая сестра (Любушина) сидела со мной. Аня, как всегда, пришла от 12 до 1. — Мой поезд № 66 только что вернулся из Брод и привез много раненых — больше 400, но среди них только два офицера.

До свидания, мой любимый, — меня очень интересует, удастся ли тебе повидать на этот раз Иванова и Алексеева. Прощай, да благословит и сохранит тебя Господь! Нежно целую тебя. Твоя старая

Женушка.

Дети тебя целуют и вместе со мной посылают привет старику и Н.П.

Ц.С. 12 апреля 1915 г.

Любимый мой,

Где же ты теперь? Ксения мне телеграфировала, что вы вместе обедали перед твоим отъездом. Я хочу просмотреть газеты. Теперь я ложусь в 6 и больше уже не встаю, — значит, я на ногах с 12 до 6. Дети пошли в церковь. — Бэбина нога не совсем еще в порядке, но не болит, так что его носят на руках и катают. Сегодня утром до прогулки он играл в “колорито” на моей постели. Погода очень солнечная, хотя временами находят темные тучи — но я надеюсь, что мне удастся полежать на воздухе. Я принимаю массу железа, мышьяку, сердечных капель и теперь, наконец, чувствую себя несколько бодрее.

Вчера мы видели милую m-me Пурцеладзе и ее очаровательного маленького мальчика. Она такой молодец! Она получает известия от мужа — он, слава Богу, жив, но она не знает, тяжело ли он ранен и как с ним обращаются, об этом он не смеет писать, но, слава Богу, он жив.

Я пролежала 2 часа на балконе, и Аня сидела со мной. Бэби катался в своем автомобиле, а затем в маленьком шарабане.

Я приняла сегодня своего Княжевича[215]. Он хочет вернуться к уланам — через ставку. — Но он, бедняга, боится, что не сможет больше командовать полком, так как не в состоянии ездить верхом из-за печени. — Он думает искать какой-нибудь другой службы, так как поступить иначе считает бесчестным по отношению к полку. — Дорогой мой, совсем весна, так прелестно. Благословляю тебя и целую бесконечно, от всей глубины моего любящего сердца.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Около 16-ти улан спаслись — двое из них сели на немецких офицерских лошадей и прискакали обратно. — С ними обращались хорошо.

Сердечный привет старику, маленькому адмиралу, Граббе и Н.П. Дети тебя нежно целуют. — Так скучно без тебя, дорогое солнышко нашего маленького дома! Правда ли, что Мдивани[216] получает другое назначение и кто его преемник?

Новый императорский поезд.

Проскуров.

12 апреля 1915 г.

Моя бесценная душка,

Прежде всего самое теплое спасибо за два твоих письма и икону св. Симеона Верх. и за фотографию Бэби, которую я, увы, выронил из ящика, и стекло разбилось. Это случилось в Перемышле. Ну — как трудно быстро описать все, что я видел или, вернее, пережил в последние три дня!

9-го апреля я приехал в Броды, пересекши старую границу. Н. находился уже там со своим штабом. После доклада я закончил свое последнее письмо и бумаги, позавтракал и выехал в моторе, вместе с Н. Было жарко и ветрено. Поднятая нами пыль покрыла нас, как белым саваном. Ты даже не представишь себе, на что мы были похожи! Мы два раза останавливались и выходили посмотреть на позиции наши и австрийские во время первых великих боев в августе прошлого года; множество крестов на братских могилах и отдельных могилках. Поразительно, какие длинные марши армия проделывала тогда с боем каждый день! Около половины шестого мы немножко почистились — на пригорке нас встретил Бобринский, и мы поехали прямо во Львов. Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей! Первым делом я отправился в огромный манеж, превращенный в нашу церковь, где может поместиться 10000 человек; здесь за почетным караулом я увидел обеих моих сестер. Потом я поехал в лазарет Ольги; там теперь немного раненых; видел Там. Андр. и других знакомых, докторов, сестер милосердия и пр. из Ровно, — а перед самым заходом солнца подъехал к ген.-губ. дворцу. Там был выстроен фронтом эскадрон моих лейб-казаков. Бобринский повел меня в свои комнаты, некрасивые и неудобные, нечто вроде большого вокзала, такого же стиля, без дверей, если не считать дверей в спальне. Если хочешь знать, так я спал в кровати старого Франца-Иосифа.

• Предыдущая
• 45/282
• Следующая