Жубиаба - Амаду Жоржи - Страница 5

• Предыдущая
• 5/64
• Следующая

— Да уж не без этого. Раз какой-то солдат выследил его и задержал. Так знаете, чем это кончилось? Балбино отпустили, а солдат сел за решетку.

— Говорят, он приводил полицию туда, где праздновали кандомбле…[14]

Никто не заметил, как к собравшимся подошел Жубиаба:

— Он умер страшной смертью, — проговорил макубейро.

Все склонили головы, никто не смел ему противоречить.

— Он умер страшной смертью. У него закрылся глаз милосердия. И остался один только злой глаз. Но когда он умер, глаз милосердия открылся снова. — И он повторил еще раз: — Глаз милосердия закрылся. Остался один только злой глаз.

Голый до пояса негр протиснулся к Жубиабе поближе.

— Как это, отец Жубиаба?

— Никто не смеет закрывать милосердный глаз. Нехорошее дело закрывать милосердный глаз. Добра тогда не жди.

Тут он заговорил на своем наречии, и у всех по телу пробежала дрожь, — так всегда бывало, стоило Жубиабе заговорить на языке наго.

— Ожу анун фо ти ика, ли оку.

Вдруг полуголый негр бросился Жубиабе в ноги:

— Я тоже закрыл свой милосердный глаз, люди… Однажды я тоже закрыл милосердный глаз…

Жубиаба глядел на негра из-под опущенных век. Остальные, мужчины и женщины, неслышно расходились.

— Это случилось там, в сертане[15]. Была великая сушь. Падали волы, погибали люди, все погибало. Народ бежал от засухи, но почти все оставались лежать на дороге. Под конец мы шли уже только вдвоем с Жоаном Жанжаном. И наступил день, когда ему пришлось нести меня на спине, — идти я уже не мог. Жоан держал глаз милосердия широко открытым, но глотки у нас совсем пересохли. А солнце было такое злое… Пути нашему конца-краю не виделось, и где раздобыть воды, мы не знали. Все же на одной фазенде[16] удалось нам выпросить бутыль воды, и тогда побрели мы дальше. Жоан Жанжан нес бутыль и строго отмерял воду по глотку. И все равно мы помирали от жажды. И тут попадись нам на дороге белый человек — тоже уж совсем богу душу отдавал без воды. Жоан Жанжан хотел было поделиться с ним глотком, да я не позволил. Но клянусь, что воды у нас оставалось на донышке, самим бы едва по глотку хватило. А он хотел отдать ее белому. У него для всех глаз милосердия был открыт. А у меня жажда его иссушила. Остался только злой глаз… Жоан захотел отдать воду, я набросился на него, не помня себя от ярости… И убил его… А он целый день тащил меня на спине…

Негр смотрел в ночную тьму. На небе сверкали бесчисленные звезды. Жубиаба слушал его с закрытыми глазами.

— Он целый день тащил меня на спине. Его милосердный глаз всегда был широко открыт. Я хотел бы стереть его взгляд со своего лица, но не могу. Все время чувствую его, все время он на меня глядит…

Негр провел рукой по глазам, словно пытаясь избавиться от навязчивого виденья. Но оно не исчезало, и взгляд негра снова приковался к одной точке:

— Он целый день тащил меня на спине…

Жубиаба монотонно повторил:

— Злое дело закрывать глаз милосердия. Жди тогда беды.

Негр поднялся с колен и стал спускаться с холма, унося свою страшную историю.

Антонио Балдуино слушал и запоминал. Это была школа жизни. Единственная школа, которую он и другие мальчишки с холма могли посещать. Здесь они получали образование и выбирали себе профессию: мошенничество, воровство, разбой. Для этих профессий не требовалось большого образования. Можно было выбрать другое: рабство поденщика на плантациях или рабство у станка.

Антонно Балдуино слушал и запоминал.

Однажды на холме Капа-Негро появился приезжий. Он остановился в доме доны Марии, толстой мулатки, разбогатевшей, как говорили, за счет клиентов Жубиабы. Приезжий хотел, чтобы макумбейро вылечил его: вот уже много лет он страдает от невыносимой боли в правой ноге. Врачи давно уже от него отказались после того, как ими было поставлено множество разнообразных диагнозов и выписана целая куча дорогих лекарств. Болезнь прогрессировала, с ногой было все хуже, и от постоянной боли он уже не мог больше работать.

И тогда он предпринял это путешествие к знахарю Жубиабе, который своим врачеванием излечивал все болезни на холме Капа-Негро.

Человек этот приехал из Ильеуса, богатейшей столицы какао, и его появление почти вытеснило из сердца Антонио Балдуино прежнего кумира Зе Кальмара.

В два приема Жубиаба почти вылечил приезжему ногу, и в воскресенье тот пришел к дому старой Луизы. Все обращались с ним уважительно: ясно было, что деньги у него водятся, — разбогател на юге, да и Жубиабе отвалил за лечение миллион рейсов. Одет был приезжий в дорогой кашемировый костюм, но когда ему принесли письмо, присланное синье Рикардине, и попросили прочесть, он сказал:

— Я не умею читать, дона…

Письмо было от ее брата, умиравшего с голоду на Амазонке. И человек из Ильеуса дал ей сто мильрейсов. Когда он подошел к собравшимся у дома Луизы, все почтительно смолкли.

— Не желаете ли присесть, сеу Жеремиас. — Луиза пододвинула ему соломенный стул с дырявым сиденьем.

— Премного благодарен, дона…

И поскольку никто не отваживался нарушить молчание, он спросил:

— Ну, о чем вы тут беседовали?

— По правде говоря, — ответил Луис-сапожник, — говорили мы здесь о вашем крае, где все само в руки плывет, где любой кучу деньжищ огрести может…

Человек опустил голову, и все в первый раз заметили, что его жесткие курчавые волосы сильно тронуты сединой, а лицо все в глубоких морщинах:

— Ну, это не так… Работать там приходится много, а заработки плохие…

— Но ведь вы, сеньор, нажили немало…

— Ничего я не нажил. У меня крошечный клочок земли, а я в тех краях живу уж тридцать лет. Трижды в меня стреляли. Там никто не может быть спокоен за свою жизнь.

— Но там, верно, все храбрецы? — допытывался Антонио Балдуино.

— Взгляните на него, еще одному храбрецу не терпится туда уехать…

— Там ведь все смелые, да? — упорствовал Антонио.

Приезжий погладил курчавую голову мальчика и сказал, обращаясь ко всем:

— Дикая земля… Земля, где стреляют и убивают…

Антонио Балдуино не сводил с него глаз, вот сейчас он услышит удивительные вещи.

— Там убивают на спор. Спорят, куда упадет подстреленный: направо или налево. Бьются об заклад… А потом стреляют, чтобы узнать, кто выиграл…

Он обвел взглядом собравшихся, желая уловить произведенное впечатление, снова опустил голову и продолжал:

— Был там один негр, вытворял он черт знает что… Жозе Эстике… Таких отчаянных я в жизни своей не видывал. Дальше уж, как говорится, ехать некуда… Но и злодей, однако, первостатейный. Настоящая чума в образе человеческом.

— Небось из банды жагунсо?[17]

— Никакой не жагунсо, а богач фазендейро. Земли у него под какао было — ног не хватит обойти. А покойников за ним числилось и того больше.

— И ни разу в тюрьму не угодил?

Рассказчик взглянул на спросившего с кривой усмешкой:

— В тюрьму? Этакий-то богач…

Его саркастическая ухмылка досказала остальное. Собравшиеся недоуменно смотрели на него. Затем, уяснив смысл сказанного, продолжали молча слушать человека из Ильеуса.

— Знаете, что он однажды выкинул? Приехал в Итабунас верхом и, завидев одного местного богача, спешился и говорит: а ну-ка, подставь мне свой карман, я туда помочусь… И что же? Тот подставил, как миленький… Знал, что Зе Эстике любого уберет с одного выстрела. А в другой раз приехал в Итабунас и встретил там белую девушку, дочку чиновника. И что вы думаете, он сделал? «Девушка, говорит, давай-ка расстегни мне штаны, я хочу помочиться…»

— Ну и что же, расстегнула она? — Зе Кальмар громко захохотал.

• Предыдущая
• 5/64
• Следующая