Я люблю другого (Глубинное течение, Темный поток) - Картленд Барбара - Страница 2
- Предыдущая
- 2/47
- Следующая
– Здесь просто отлично! – невольно вырвалось у майора Рэнсома.
– Мой папа совсем не похож на других художников, – сказала Фенела. – Он любит работать, когда все домашние толпятся рядом.
– Ей-богу, удивительно приятное место! – не переставал восхищаться майор. – Надеюсь, мне посчастливится познакомиться с вашим отцом. Для меня это большая удача – ведь я его давний поклонник и горжусь, что одна из его работ находится у меня.
– Которая? – с любопытством осведомилась Фенела.
– «Смеющаяся девушка». В тридцать шестом считалась лучшей работой года.
– О, помню, помню, – ответила Фенела. – Айниз позировала для этой картины. Сразу после этого папа женился на Айниз.
Фенела говорила спокойно и бесстрастно, но майор Рэнсом искоса смерил девушку быстрым, внимательным взглядом, прежде чем заявить:
– А она действительно очень красива; никогда раньше не случалось видеть волосы такого удивительного цвета.
– Да, папа всегда выбирает рыжеволосых натурщиц. Впрочем, скорее всего, вы и сами знаете.
– Да, это общеизвестно, – отвечал майор Рэнсом. – Но я думал, может, просто слухи?
– О нет-нет, чистая правда! – заверила его Фенела. – Папу всегда восхищают именно рыжеволосые женщины. Я и My в этом смысле оказались для него страшным разочарованием.
– My? – не понял майор.
– Моя сестра. Она сейчас в школе, вернется к чаю.
– Я и понятия не имел, что у Саймона Прентиса есть семья, оттого и любопытствую.
– Да, и в некотором смысле немалая. Ну а теперь вы, наверное, хотите взглянуть на спальни?
Фенела повела его наверх. Как она и говорила, дом оказался маленьким, но при этом просто очаровательным! Все спальни имели скошенные потолки, окошки с частым переплетом открывались наружу под островерхими козырьками мансард, откуда дом и получил свое прозвище Фор-Гейблз, что значит «четыре островерхих козырька».
– Спальня Саймона Прентиса находилась в передней части дома: самая большая и более роскошная по сравнению со всеми остальными комнатами, она вдобавок имела смежную ванную. А в остальных двух спальнях – поменьше, с недорогой мебелью – обитали Фенела и ее сестра. В задней части дома располагались две детские комнаты и небольшая спальня, увешанная фотографиями футбольных и крикетных команд.
Здесь живет мой брат Реймонд, – объявил. Фенела. – Сейчас он в море, так что если уж вы непременно хотите подселить к нам кого-нибудь, то им всем придется спать здесь.
– Интересно, а если я лично займу его комнату, Реймонд сильно обидится?
– Значит, вы сами собираетесь поселиться у нас?
– Ну, только если вы не возражаете…
– Что ж, жизнь у нас не очень-то комфортная. Вы уже, наверное, поняли, что слуг сейчас нет, все хозяйство ведем мы с Нэнни.
– Неужели некого нанять?
Фенела отрицательно покачала головой с самым суровым видом.
– Поблизости – некого. Сказать по правде, нас не очень-то жалуют в Криперсе. И если уж совсем начистоту, – добавила она, – то останавливаться в нашем доме просто небезопасно для вашей репутации.
– Надеюсь, моя репутация такова, что ей ничто не повредит, – заявил в ответ на это майор, и тон его был не менее серьезен, чем тон Фенелы. – Но за заботу о ней – спасибо. Я этого не забуду.
– Я всего лишь хотела заранее предупредить. Ведь вы, по-моему, здесь чужой и с местными нравами не знакомы.
Близко – нет, но подозреваю, что они не сильно отличаются от нравов во всех остальных сельских местностях Англии: предрассудков хоть отбавляй.
Фенела засмеялась.
– О да! Не мешало бы убавить хоть самую малость. Саймону Прентису с семейством пришлось от них порядочно натерпеться…
– А я-то думал, что художникам позволено больше, чем остальным смертным…
– О, только не в деревушке Криперс!
Они пожали друг другу руки, и Рекс Рэнсом пообещал вернуться попозже.
– Бесполезно, Нэнни, – устало заметила Фенела, – если военным заблагорассудится, они все равно смогут распоряжаться всем в доме, а майор Рэнсом хотя бы производит впечатление порядочного человека. Он будет здесь только завтракать и обедать и сказал, что пришлет своего денщика убирать его комнату.
– Когда-то мы жили в свободной стране… – буркнула Нэнни.
– Во время войны свободных стран не бывает, – в ответ на это резонно заметила Фенела.
– Что верно, то верно! – фыркнула Нэнни, снимая с плитки горячие тарелки и направляясь с ними в столовую!
Фенела вернулась к печи и, вытаскивая оттуда наконец-то подрумянившуюся картофельную запеканку с мясом, улыбалась сама себе слегка горестной улыбкой.
Мало кто знал, что детей у Саймона Прентиса насчитывалось целых шестеро. По правде сказать, только Кей – его старшая дочь, единственный ребенок от первого брака с некой Флавией – действительно пошла в отца: она посвятила себя ремеслу театральной, а позже – киноактрисы.
Брак с Эрлайн – Саймон женился на ней в 1920 году – был менее импозантен, что, впрочем, и неудивительно: Эрлайн ненавидела самодовольных людей, из суетного тщеславия собирающих вырезки из газет и фоторепортажи из журналов, посвященные их выдающимся персонам.
Дочь уважаемого и зажиточного шотландского семейства, она тем не менее в возрасте всего лишь девятнадцати лет открыто пренебрегла запретом родителей на брак с человеком, уже успевшим прославиться своим богемным, вызывающим образом жизни.
И как это ни странно, но супруги прожили на удивление счастливо! Эрлайн, несмотря на молодость и неискушенность в жизни, на деле оказалась чрезвычайно здравомыслящей и самостоятельной женщиной.
Она сумела принять Саймона таким, каков он есть, не пытаясь ни перевоспитать его, ни заставить вести общепринятый образ жизни. И если он когда и был ей неверен за двенадцать лет супружества, то она ни разу ни словом, ни жестом не дала понять, что догадывается об его изменах.
Эрлайн мало с кем дружила, а уж не откровенничала вообще ни с кем, однако самые проницательные из знакомых порой с изумлением догадывались, что львиной долей своего успеха Саймон обязан собственной жене.
После смерти Эрлайн бесконечно много женщин в той или иной роли появлялись в жизни Прентиса и уходили; так что одной больше, одной меньше – какая разница? Пускай даже отцу и вздумалось надеть на ее безымянный палец золотое колечко…
Разумеется, в округе ходили слегка скандальные слухи о Саймоне Прентисе, но человеку с его именем заранее прощалось все: ведь он имел репутацию гения.
Однако трогательному дружелюбию жителей графства пришел конец, стоило самому Саймону Прентису поселиться в Фор-Гейблз. Сразу же по его прибытии возникла масса сплетен, одна невероятнее, фантастичнее и злее другой.
На самом деле большинство из них не имело под собой ни малейших оснований, но некоторые, к сожалению, были правдой.
Одна из таких историй, от которой у каждого нового слушателя неизменно захватывало дух, произошла с местной видной церковной деятельницей, леди Коулби. Эта престарелая дама, владелица ближайшего поместья и одна из влиятельнейших персон в округе, однажды решила навестить соседа.
Ее встретила служанка и по неопытности провела прямо в мастерскую, где в это время работал Саймон.
Он писал, как обычно, в окружении большинства своих домочадцев. В углу просторного помещения Реймонд и Фенела играли в настольный теннис. My укачивала кукол и, как могла, аккомпанировала себе на игрушечном пианино.
В момент появления гостьи Саймон как раз только что оторвался от мольберта и немного отступил назад. Служанка что-то пробурчала, стоя в дверях, да так, что толком никто ничего и не понял.
Прентис вполоборота взглянул на посетительницу, и, без сомнения, при виде такого красавца мужчины та не могла сдержать возгласа восхищения. Может быть, полузабытое кокетство даже заставило чаще вздыматься ее увядшую грудь.
Тем не менее, когда она шагнула для приветствия вперед, на ее тонких губах играла более сладкая, чем обычно, улыбка. Но не успела дама протянуть руку и поздороваться, как случилось нечто непредсказуемое.
- Предыдущая
- 2/47
- Следующая
