Падение Иерусалима - Картун Дерек - Страница 75

• Предыдущая
• 75/77
• Следующая

— Ты же на КГБ работаешь!

— Только на свой народ я работаю, на дело его освобождения — и ни на кого другого.

— Так это обман — насчет КГБ?

Она улыбнулась — снова та прежняя, жесткая, ненавистная ему улыбка. Гадина!

— Как это у вас там называется? Двойной агент? Да, я стала двойным агентом, — только благодаря этому и удалось попасть в Израиль. Сработало.

— Ханиф знает?

Расмия отрицательно покачала головой:

— Ханиф к женщинам относится свысока — он бы мне никогда не разрешил выполнить мой план. Пленник собственных предрассудков — как и ты…

— А русские?

— Ну, эти атомного взрыва боятся пуще смерти. Поддерживать наше движение на словах — это пожалуйста, только бы правила соблюдались. Какой-нибудь вооруженный конфликтик там-сям — куда ни шло. Но реальное действие — атомный взрыв, к примеру, — ах, нет, ни за что! Это, видите ли, испортит их имидж. А что тут такого? В конце концов не было бы преступлений — полиция сидела бы без работы. Если бы не стало угнетенных, так куда бы делись ваши великие идеологи, где бы они повод взяли для своих вечных драк?

— Чушь все это!

— Нет, это реальность. Обездоленные — только они атомного взрыва не страшатся, им нечего терять.

— Отсюда не скроешься. Убьешь меня — тебя все равно поймают.

— Не собираюсь убегать. Какое значение имеет моя жизнь? Главное, убедиться, что Армагеддон — величайший и самый поэтичный в истории акт возмездия — состоялся. Именно в Мегиддо. В том же месте!

— Бомба здесь?

— Так я тебе и сказала, бедняжка мой Эссат!

Левой рукой она дотянулась до радиоприемника — переключатель программ у этого приемника, заметил Эссат, выглядит как обычно, только зачем вот эта красная кнопка?

— Мы взорвем ее здесь, если наши условия не будут приняты.

— Они же приняты!

— Теперь решаю только я одна. Ты меня отыскал — а ничего от этого не меняется. Зря старался.

Эссат предпринял новую попытку:

— Так вы спрятали ее в руинах?

— Этой штуке абсолютно безразлично, далеко бомба или рядом. Нажму кнопку, и привет — нет нас обоих, и вашего грязного государства нет.

— Ты сошла с ума, — Эссат безуспешно пытался перехватить ее взгляд.

— Допустим. А что свело меня с ума, знаешь? Несправедливость, которую вижу повсюду.

— Сейчас солдаты сюда явятся.

— Застрелю первого же, кто войдет.

— Всех не перестреляешь. Тебя схватят и заставят говорить. Ты не представляешь, как это делается, — никто не выдерживает. Хочешь, расскажу, как добиваются признаний?

Напугать ее, хотя бы отвлечь не секунду… Но Расмия слушала невнимательно, она будто бредила:

— Боли я не боюсь, с чего ты взял? — усмехнулась она небрежно. Тонкий длинный палец уже лежал на красной кнопке. Видишь, все в моих руках. Могу взорвать весь мир — и взорву. Тебе меня уже не достать…

Мысль Эссата билась лихорадочно — должен же быть шанс на спасение!

— Та бомба в Иерусалиме, — вспомнил он. — Она оказалась пустышкой. Ее вывели из строя еще до нас.

На мгновение маска перед ним стала лицом: Расмия удивилась. Но тут же глаза ее снова сузились:

— Не верю!

— Как хочешь. Только это правда.

— Врешь. Та бомба была на всякий случай. Для страховки — профессор же не знал, что я собираюсь ее выдать. Его план был прост. Бомба в Иерусалиме оставляла 36 часов для выполнения требований. Если бы к этому сроку их исполнили, то вам бы сообщили, где она, и вы собственноручно могли ее обезвредить, а заодно поверить в серьезность наших намерений. И тут на сцену выступает вторая бомба — для нашей уверенности в вашем послушании, — Расмия засмеялась жестко. — Это план профессора. А у меня — совсем другой. Его идея отправить меня в Израиль с фальшивым паспортом была глупа — риск огромный. Меня задержали бы в аэропорту, наверняка у пограничников есть мои фотографии. Мне не хотелось рисковать. И я решила использовать свою связь с советской разведкой. Это они посоветовали пропустить меня через границу, правда ведь?

— Ты что, и раньше на них работала?

— Конечно. Профессор при всем своем уме — человек зацикленный на одной идее: ислам против сионизма. А я смотрю на вещи шире: можно использовать и русских в нашей игре, вот как я решила. Они не такие уж дураки, эти русские, но не умнее же, чем дочка торговца из Тебриза. Два года назад я с ними заключила контракт.

— Но ты вывела нас на бомбу только, когда мы начали исполнять условия.

— Нет, раньше. Я же знала, что за мной следят. Надо было избавиться от этой слежки, для того я и уверила вас, будто я заодно с КГБ. Я точно знала, что Армагеддон состоится, что бы там ни случилось в Иерусалиме. — Она снова усмехнулась. — Ту бомбу я отдала ради вот этой, — она кивнула на свой прибор. — Ради полной уверенности. Мой сценарий лучше, правда? Потому что в нем есть символика. А Иерусалим — он все равно погибнет. Евреи покинут его навсегда.

— Падение Иерусалима — как в Библии… — Сказав это, он вдруг подумал: а зачем она со мной разговаривает? Мы оба тянем время. Не хотим умирать.

— Освобождение угнетенных…

— Это безумие! — крикнул Эссат, не в силах больше слушать. — И ты безумная. Ты не человек, все, что ты говоришь, — бесчеловечно!

И в этот миг снаружи послышался шум — кто-то шел к дому.

— Останови их, — приказала Расмия.

Но дверь уже распахнулась и на пороге появился израильский солдат. Выстрел был оглушителен в тесном помещении. Солдата откинуло назад, к двери, и он тяжко рухнул на пол: пуля вошла между глаз. Рука стрелявшей оказалась не по-женски твердой.

В тот же миг, рванувшись вперед, Эссат схватил эту руку. И, выкручивая тонкую кисть, с ужасающей отчетливостью увидел, как палец другой руки давит, давит на красную кнопку…

Револьвер упал, Расмия вся дергалась, он обхватил ее и бросил на пол, навалился сверху, весь напрягшись в ожидании взрыва, — вот сейчас, сейчас… Что он делает? Спасает ее, эту гадину, убийцу, прикрывая собой… Где-то на грани сознания прошло воспоминание: в Риме, давно, в убогой гостинице, за разделяющей их тонкой перегородкой… Он слышал тогда ее дыхание, он мечтал о ней… И Расмия вдруг перестала сопротивляться, замерла…

В комнате уже были какие-то люди, он опомнился, отпустил ее, рывком поднял с пола — и тут же Расмию схватили. На запястьях клацнули наручники.

— Где твой взрыв, а? — крикнул Эссат. — Твой Армагеддон? Отвечай же! У бомбы часовой механизм? Отвечай!

Она не отрывала от него глаз и вдруг расплакалась совсем беспомощно, слезы так и хлынули, губы отчаянно задергались, она с трудом вымолвила:

— Это конец. Кто-то предал…

— Обыщем все вокруг. Пойдешь с нами, покажешь место.

— Ступай, — Расмию толкнули к двери. Она вышла, не оглянувшись больше на Эссата, остановилась на пороге — солнце ослепительно сияло над городком, который носил некогда громкое имя Армагеддон, а сегодня зовется Мегиддо. И тут ударила автоматная очередь, пули зацокали по каменной кладке стены — еще мгновение Расмия стояла, будто дожидаясь, пока отгремят выстрелы, — и медленно опустилась на колени. Шедший рядом солдат попытался ее подхватить, но схватился за плечо — пуля рикошетом ударила и в него. Жизнь меркла на лице девушки, глаза под вскинутыми изумленно бровями, секунду назад влажные и блестящие, угасали… Эссат тупо смотрел, как она клонится к земле, падает и, наконец, легла, вытянувшись, будто собралась спать. Только тут он выхватил у солдата автомат и дал очередь в ту сторону, откуда прозвучали выстрелы. Пустой номер — часового из «Шатилы» уже и след простыл.

По холму к дому поднималась группа людей, среди них — Бен Тов.

— Сюда, — крикнул Эссат. — Окружайте холм — надо поймать его. Как же это вышло? — он был угнетен и растерян. — Тот, кто ее убил, наверно, подслушал наш разговор. Поверил, как и мы, будто она работает на КГБ. Всех она обманула, всех. И себя…

Вдвоем с Бен Товом они вошли в дом.

— Похоже, и вторую разрядили заранее, — сказал Эссат и принялся рассказывать о происшедшем в доме.

• Предыдущая
• 75/77
• Следующая