На воре шапка горит - Преображенский Александр - Страница 19
- Предыдущая
- 19/40
- Следующая
Перед Митей открылась пустота входа в пещеру, которую он пронзил вытянутой рукой. Так он двинулся дальше, ничего не видя и маленькими шажочками. „Как Ленин с огорода“, — невольно подумалось ему, и стало смешно. Митя даже хихикнул. Все равно он споткнулся, как всегда случается в полной темноте, сколько ни щупай дорогу руками или ногами. И больно споткнулся голенью о край ящика. Но эта боль отдалась в его душе радостью, потому что он понял, что дошел уже до стола.
— А по — другому и быть не могло, — произнес Митя вслух, усаживаясь на стол — ящик.
Он в это верил, он это знал, он не сомневался, но не мог не проверить после последнего разговора в огороде. Вот дура — Таська.
Зато теперь Мите стало почти хорошо, вот только Алены он так и не увидел. „А вдруг она еще не спит?“ — неожиданно подумал он. И тут же решил, что спешить в постель ему ни к чему. Бабушка легла поздно, проснется не скоро. Сам спать он абсолютно не хочет, значит, можно и прогуляться. И тут же он направился к выходу, смутно светлевшему в черноте мрака пещеры. С полпути он вернулся и обошел вокруг ящика — стола, еще два раза споткнулся о ящики — стулья. Все, теперь он на все сто уверен, что мотобайка здесь нет. Со спокойным сердцем Митя покинул „логово“.
До Зараева от карьера около полутора километров. Из них метров пятьсот по проселку мимо забора зверофермы, остальное шоссейкой. На этом пути Митя не встретил ни единого человека. И это в пятницу, когда многие уже выезжают за город. Неужели так поздно? Он по — прежнему не ориентировался во времени.
Зараево встретило его темными окнами. Действительно все спят. Только в большом, по сравнению с другими домишками, пятиэтажном доме светилось одно — единственное окно. И вообще освещения было маловато. Фонари на улицах стоят, но не горят, только вдали за домами какое — то неясное сияние в районе центральной зараевской площади, скорее всего это витрина магазина. Туда Митя еще придет, но сначала он хотел отыскать дом Алены.
В темноте это оказалось не таким уж простым делом. Глаза у Мити привыкли, да и Луна таращилась всем ликом на Землю, но мир удивительно изменился под ее холодным приглядом. Митя с трудом узнавал улицу, отыскивая знакомые детали — колонка, пожарный ящик с песком, „дорожный полицейский“ асфальтовой волной поперек улочки. Значит, уже где — то близко.
Нужный дом Митя узнал по скамеечке у неотличимого от других в ночи безликого забора. Здесь их компания обычно задерживалась на пару минут, прежде чем Алена, попрощавшись, заходила в маленький дворик. Сейчас дом тоже спал. „А может, она — то и не спит“, — вопреки очевидному, продолжал противиться Митя.
Оглядевшись и никого так и не увидев, он расхрабрился настолько, что осторожно отворил калитку и проскользнул во двор тихой тенью. По едва заметной в лунном свете дорожке прокрался до крылечка и пошел все так же крадучись вокруг дома. „Хорошо, что у нее нет собаки“. Скоро он оказался под первым окошком с закрытыми створками, но открытой форточкой, оттуда вырывались приглушенные рокочущие трели, вроде тех, что он слушал ночами из комнаты бабушки, только у нее все — таки позабористей.
„Не она, — решил Митя, — не может быть, чтобы она“. И пошел дальше.
Еще окно. Одна створка приоткрыта, так что можно, не задев раму, просунуть руку вовнутрь. Здесь храпа не слыхать. Вообще ничего не слыхать. Тишина. Митя тожг затаился и впервые подумал, зачем он сюда пришел'/ Ясно ведь, что в окно он не полезет. Разбудить Алену? По какому праву? Или попробовать? А вдруг за этим окошком тоже спит не она? Надо хотя бы проверить.
Очень осторожно Митя пошире отодвинул створку окна. Вцепившись пальцами в выступающий над подоконником край оконной рамы, отыскал ногой приступочку на стене дома, другой ногой оттолкнулся от земли, подтянулся и выпрямился. Его голова оказалась прямо напротив открытого окошка, вот только все равно ничего не видать через занавеску. Удерживаясь на носочках, судорожно цепляясь дрожащими пальцами за раму, одной рукой он постарался приподнять занавеску, и это удалось, потому что она оказалась короткой. Сразу же увидел кровать, и на ней кто — то лежит. Темный холмик — и все. Может быть, и Алена, холмик — то небольшой, А может, и не она, может, у нее в семье еще есть другие некрупные.
Обе ноги сорвались с приступочки одновременно и очень быстро коснулись земли, вот только Митя уже успел ободрать колени и треснуться подбородком о карниз, лязгнув зубами. Открытая створка, которую он задел — таки при падении, стукнула по стене дома, задребезжав невыбитым стеклом. Опустившись на карачки, Митя тут же пополз от окна к углу дома. Холодящий нервы звук скольжения колечек или подвесок для занавески по металлической струне заставил его броситься ничком на землю и замереть.
— Проклятая кошара! — с раздражением четко произнес знакомый Аленин голос, и послышался стук закрываемого окна, все с тем же дребезжанием стекла.
„Ну, хоть услышал ее“, — подумал Митя.
Тут же зажегся свет, не в Аленином окне, а в соседнем, откуда до этого рвался храп через форточку, теперь из этой же отдушины доносились голоса — обрывки негромкого ночного разговора, какой случается между разбуженными родителями и проснувшейся дочкой. Очень скоро голоса смолкли, свет в окне погас, но Митя уже и не думал возвращаться к окошку. Вернувшись в положение на четвереньках, он дополз до угла и встал в полный рост, только уже у другой стенки.
Эта стена дома была „слепой“, совсем без окон. Поэтому Митя спокойно перевел дух и решительно двинулся вдоль нее уже без особых предосторожностей. Следующего угла дома он достиг очень быстро.
— И кто это? — чуть не свалил его с ног неведомый голос.
Митя замер на полушаге, слушая скрипы сжавшегося и от неожиданности сердца.
— Какая тебе разница, — ответил кто — то кому — то. — Он тебя тоже не знает.
Этот кто — то ответил намного тише, вполголоса, тогда как первый говорил, почти не скрываясь. С полминуты молчания. И опять громогласно:
— А ты меня с ним познакомь.
— Я не въеду, тебя не устраивают бабки?
— Познакомь, иначе ни хрена не будет. Понял? Ни хрена. Ты меня знаешь. Все! Беса ми мучо!
Митя не сразу понял последнюю фразу, прозвучавшую в устах этого невидимого ему человека грубым ругательством. Он распознал присказку только со второго раза.
— Ну какая тебе разница? — просительным тоном выстрадал тоже невидимый, но уже другой.
— Беса ми мучо! — твердо повторил первый.
Разговор покатился дальше быстрее.
— Чего шумишь — то? Сейчас повылазят из окон.
— Пусть повылазят. Я здесь ночевать не намерен. И слово свое сказал. Беса ми мучо!
— Заладил. Ты можешь подождать до понедельника, до вечера.
— Почему так долго?
— Потому что раньше он здесь не появится. А в понедельник в Бузырино…
— Беса ми мучо. Сам знаю, что будет в Бузырино.
— Ну ладно, значит, в понедельник в двадцать ноль — ноль.
— Как он будет?
— Что значит „как“?
— Ну, один, с кем — то, на чем приедет?
— Да не знаю я, с кем. Приедет… Приедет на автобусе. А уедет…
— Это я решу, как уедет. Беса ми мучо. Если надо, как приедет, так и уедет. Понял?
Молчание.
— Понял?
— Ну понял.
— Все, пошли. Беса ми мучо. Телке твоей тоже спать надо.
Митя увидел их. Над невысоким забором, как раз там, где со стороны улочки скамеечка, появились одна за другой две темные головы. Почти на одном уровне, и тут же стали удаляться. Они опять заговорили, эти двое, но Митя уже не мог разобрать слов.
Он покинул свое убежище только тогда, когда на улочке вновь воцарилась полная тишина. Незаметно вышел через калитку и быстрым шагом устремился прочь из Зараева. Теперь уж точно надо было спешить, слишком долго он отсутствовал. Выйдя из поселка, Митя пробежал еще один кросс и, поймав ритм, пошутил для себя: „Этак я спортсменом стану, с ночными — то тренировками“.
- Предыдущая
- 19/40
- Следующая
