Европа - Азия - Пресняковы Братья - Страница 7

«Мать». Слушай, пони! Вот ты мне скажи – почему вот говорят – «переспать с мужиком», а? Вот я имею в виду, что когда осущсляется половая связь, – говорят – «переспать с мужиком»..? Вот у меня – сколько уже этих связей было – а так, вот, знаешь – ни один мужик со мной не спал. Так всё – по быстрому... и разбежались,.. опять же в ТЮЗе, прямо среди декораций, – а на репетициях-то тем более спать нельзя (Поник всё это время молчит и пристально смотрит на «мать»; в одном его глазу, который не моргает, «мать» просто-таки торчит, как заноза, а в другом, что моргает, – она скачет как взбесившийся баскетбольный мяч). Гм! «Переспать с мужиком», – странно!

Тут дерущиеся свадьбы стали как-то меньше елозить по земле; в общей куче уже можно было разобрать отдельные фигуры – вот кто-то потянулся к валяющейся бутылке, смыл с себя кровь, выпил из горла и передал другому, приговаривая: «Ты не обижайся, друг, – но я как подумал, ведь же она только с Генкой, понимаешь, с самого садика они вместе, а она, – она ни с кем без него, – понимаешь, а тут вы со своими сплетнями...». Тот, к кому была обращена эта речь, берёт бутылку, пьёт, передаёт «эстафету» дальше, отвечая: «Да ладно...». Кто-то в распадающейся куче рычит охрипшим голосом: «Горько!»; пары, ещё недавно яростно душившие друг друга, теперь плавно переходят к поцелуям, те же, кто посмелей – от борьбы переходят к петтингу. Иностранцы медленно поднимают головы, привстают и, вконец осмелев, начинают щёлкать фотоаппаратами, запечатлевая на плёнку смешавшиеся в порыве любви и всепрощения «russian свадьбы». Среди всей этой любвеобильной кучи с раскроенным черепом ползает Боца – он что-то ищет; что ищет – он уже не помнит, так как кто-то, кто знал, что за вещь Боца должен будет найти, сделал всё, чтобы этот «Боца» вообще ничего не помнил, а именно – разбил об его голову бутылки 2-3 шампанского.

«Мать» (обращаясь к Понику). Капитан твой ужрался, – давай и мы хряпнем! (Поднимает с земли бутыль со спиртом, пьёт и протягивает Понику – Поник подносит бутыль ко рту, пьёт, не переставая пристально вглядываться в «мать» глазами, дающими разную перспективу её образа.) Рука-то жжётся, – не стыдно? А? Ну, ладно, – пей-пей – я не злопамятна. (Садится на землю и начинает мурлыкать себе под нос какую-то народную песню, Поник продолжает смотреть на неё и пить уже пустую бутылку, отряхиваясь, к «матери» подходит «свидетель».)

«Свидетель». Блин, все деньги профукали,.. ладно хоть живы остались! («Мать» всё мурлычет засевшую ей в голову мелодию.) Давай, надо валить отсюда, пока эти не очухались...

В этот самый момент к огорчённому потерей денег «свидетелю» подбегают несколько иностранцев, жмут ему руку и фотографируют.

1-ый иностранец. Thanks, thanks!

2-ой иностранец. Спа-сы-бо, good! Ка-ра-шо!

3-ий иностранец. Ма-лат-цы!

4-ый иностранец. Ну, слушай, спасибо, браток! Порадовал.

«Свидетель». А... вы – с ними?

4-ый иностранец. С ними – с ними. Я, вишь, эмигрант, так сказать. Давно уже – так получилось – 7 ноября с друзьями праздновали, ну, и – по пьяни я зарезал, значит, там – двоих... И – в этот же день – в Посольство – мол – прошу политическое – туда – сюда – убежище. Прижимают, мол, свободного художника – картины свои показал – я их тут же по дороге купил – в книжном магазине – там, помнишь, про боярыню Морозову. Она же там крестится – вот, я им, дурашкам, и сказал, что, мол, прижимают из-за религиозных мотивов в творчестве. Вот, и они, значит, и визу, и загранпаспорт – чтобы, значит, насолить нашим-то, и интервью сразу в их газете, и, значит, пока меня в розыск не объявили, я уже туда и переметнулся.

3-ий иностранец. Ка-ра-шо!

4-ый иностранец. Yes, yes, гоу туда – дай поговорить землякам!

3-ий иностранец. Ладно (уходит).

4-ый иностранец. Ага, тьфу блин, забыл, чё говорил-то... А, вот – и слушай, щас такая ностальгия по Родине – 2 года бабки копил – съездить, повидать. И вот – приехал – и чё, – до сегодняшнего дня, что тут, что там – никакой разницы. В гостинице – шлюхи, на улице – бомжи, наркоманы, – в кино – боевики! Даже магазины такие же, как у них – «бутики», мать их! А тут – наконец-то – наше – родное! Спасибо, брат! Эти чучмеки думают, – блины, икра, самовар – это и есть Россия – а нет! Россия это вот! Тут, брат, блинами не отделаешься – тут приехал на блины – и тебя вперёд ногами вынести могут – эх! Кровь кипит! Руки трясутся! Кайф, мать вашу! Спасибо! На вот тебе! Заработал! Думал – не увижу Родину, а тут, – надо же! (Протягивает «свидетелю» стодолларовую бумажку, плачет, остальные иностранцы тоже протягивают купюры, но уже помельче, похлопывая «свидетеля» по плечу и приговаривая: «Western! Cool! Ма-лад-цы! И тут из кустов появляется – Касик, о котором многие присутствующие просто забыли, ну а многие даже и не представляли себе, что где-то здесь, в придорожных кустах, затаился ещё один „свадебный“ гость – Касик, – и вот он выходит и оглядывается. В руках Касик держит одноразовый стаканчик, который, – насколько можно судить, разглядывая его издали, – наполовину заполнен какой-то странной жидкостью. Замечая „мать“, Касик подходит к ней и подсаживается рядом, причём делает это осторожно, громко сопя, – боясь пролить хоть каплю своего необычного „напитка“.)

«Мать» (переставая мурлыкать). О, Касьян, а ты где был, купчина?

Касик. Я это, мама, – слушай – тут вот все вам деньги дарят, это...

«Мать». Да, Касик, – один ты...

Касик. Да ты дослушай, я вот тут подумал, – что вот все деньги-то вам придётся потратить – на «это»...

«Мать». Да, Касик, – деньги-то они на «это» и нужны...

Касик. Ну так вы не тратьте, потому как я вам «это» и дарю (протягивает стакан «матери»).

«Мать» (ничего не понимая, берёт стакан, бормочет). Это, Касик, как это?..

Касик. Да вы не беспокойтесь, я здоровый, и, можно сказать, друг семьи, не чужой, так сказать, ну, а как «это» ввести, вы уж лучше в женской консультации узнайте, – я тут уже не знаю...

«Мать». Ой, Касик, так ведь...

Касик. Так что будете вы с внуками, мама, – можете не сомневаться! Только вы осторожней, не пролейте – я целый час тут в кустах парился!

«Мать» (хочет встать). Это...

Касик (останавливает её, усаживает, сам встаёт). Я пойду, мать, к гостям, а ты сиди – подарок потом молодым отдашь – всё-таки интим – лучше уж когда домой приедете, – хорошо?

«Мать». Э... хорошо, Касик, – хорошо!

Касик кивает ей, идёт к «свадьбам» и присоединяется к всеобщей оргии, в которой уже не понятно, кто наш, кто их, – где липовая свадьба, где настоящая, – кто преступники, кто жертвы, – все пьют, танцуют под песню «детей», которые, почувствовав запах денег, «вышли» из своего цирка и вновь затянули свою «Ветер с моря дул...». Одна оставалась только «мать» – она сидела на лужайке впереди всех и разглядывала странный подарок Касика. К ней подбежал иностранец и стал фотографировать её. Сделав несколько снимков, он подсел к ней, уставился ей в глаза, пытаясь, видимо, навсегда запечатлеть в своём сознании эту необычную и непонятную для него физиономию, – наверное, он думал в этот момент, что вот она – загадочная русская душа, и надо бы её хорошенько разглядеть, чтобы потом рассказать о ней своим друзьям по работе. А «загадочная русская душа» подмигнула ему и протянула стаканчик...

«Мать». За здоровье молодых!

Иностранец (принимая стаканчик и добродушно улыбаясь). За здо-ро-вье мо-ло-дих! (Пьёт, «мать» смеётся – занавес.)