Приключения 1985 - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 12

• Предыдущая
• 12/106
• Следующая

— Морока с вами. У нас просто: один всех выше…

Иван сидел на чурбачке возле чувала, смотрел, как огонь лижет закопченные бока котелка. И, не оборачиваясь к побратиму, ничком лежавшему на нарах, вполголоса говорил:

— Да уймись ты, ничего тебе не будет… Хоть то в соображение возьми, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ну, остались бы мы в кустах сидеть — только и выждали б, что кто-нибудь на нас наскочил…

Поднялась шкура, закрывавшая вход, и в избушку, согнувшись под низким косяком, вошла Пилай.

— Выспались? — В глазах ее притаилась тревога.

— Я-то слава богу. А он, — Иван кивнул в сторону побратима, — он жалится: всю ночь продрожал-де. Вот сижу увещеваю…

— Я и сама-то… — призналась Пилай. — Днем-то не так страшно.

После короткой паузы сказала — уже другим повеселевшим голосом:

— А гости уже подходят — пелымских шестеро на той стороне речки показалось. Сейчас поедут за ними.

— У вас что, лодка есть? — заинтересовался Иван.

— Не одна еще.

— А говорили, что к вам по воде не подняться.

— Наши вниз и не плавают — здесь поблизости. Да на озера ходят — лодки-то берестяные, на плече унести можно…

Весь день Иван и Алпа сменяли друг друга возле крохотного окошка, прорубленного над входом и следили за тем, что делается в пауле.

— На миг не отходит, — наконец сокрушенно произнес Иван. — Поди подберись тут к статую… От кого он только бережет-то его. К вам ведь только свои добираются.

Алпа с усмешкой посмотрел на вооруженного вогула, сидевшего у входа в «рогатую» полуземлянку, и сказал:

— От своих и берегут. Сколько драк между шаманами из-за Золотой Бабы было. Украсть несколько раз пытались — кто ею владеет, тому вся тайга дары несет… Вот Воюпта и бережет ее пуще глаза.

Вдруг откуда-то с реки послышался частый вороний грай. И почти сразу же отозвались невидимые из мань-кола птицы в самом пауле. Со всех сторон неслось карканье. Когда Иван с недоумением прильнул к оконцу, чтобы понять, чем вызван вороний переполох, Алпа бесстрастно сказал:

— Не птицы кричат, люди кричат.

Побратим повернулся к нему с вопросительной миной на лице.

— Значит, увидели лодку — медведя убитого везут…

Иван не стал задавать вопросов и весь обратился в зрение и слух.

На травянистой поляне тем временем появились люди — их было несколько десятков. Одни в шаманских одеяниях, обшитых лентами, галунами и бляхами, с татуировкой на лице, другие — в обычных охотничьих доспехах из звериных шкур. Все они двигались к берегу реки, размахивая руками и каркая на разные лады.

Вот на узкой полоске воды, видной из окошка, появилась берестянка с тремя гребцами. Едва лодка ткнулась в берег, как к ней кинулись все многочисленные обитатели пауля. Поднялся целый фонтан брызг — люди что есть силы колотили по воде, обдавая друг друга, весело крича по-вороньи. Потом несколько десятков рук подхватили тушу медведя, бурой массой возвышавшуюся на дне берестянки, и потащили добычу к священному кедру, украшенному шкурами и цветными лоскутьями.

Иван и Алпа увидели, как старый шаман что-то бранчливо сказал Пилай, как она, вспыхнув, бросилась к мань-колу.

Войдя, она с обидой произнесла:

— Прогнал — грех, мол, тебе на медвежьем празднике вертеться…

— Что ж у них тут такое важное будет? — с усмешкой спросил Иван.

— У зверя убитого прощенья просить будут. Обманывать его станут — тебя не мы убили, тебя олени, или менквы, или птицы заклевали… — очень серьезно ответила Пилай.

Иван недоверчиво слушал.

— Правду говорит, — подтвердил Алпа. — Личины понадевают. Сам-то Воюпта, видно, журавлем оденется — так уж положено… Голову да шею журавлиную из деревяшки приладит…

Караульный, приставленный к «рогатой» землянке с берестяной крышей, с завистью глядел в сторону кедра, где все уже было готово к празднеству. Перед головой медведя, уложенной поверх свернутой его шкуры на помосте, пылал большой костер, выхватывая из тьмы нижние ветви священного дерева и часть поляны. От котла, черневшего среди пламени, стлался пар. Шаманы, собравшиеся на праздник, сидели на земле полукольцом, почтительно глядя на морду убитого зверя. Позади них расположились сопровождавшие их служки в охотничьей одежде.

Страж Золотой Бабы ощутил болезненный тычок в спину. Суетливо повернулся. Перед ним стоял Воюпта, только что вышедший из землянки.

— Зеваешь? — прошипел шаман и, отстранив караульщика, направился к костру, позванивая монистом.

Увидев его, сидевшие у костра замерли, сложив руки на коленях. А Воюпта, глядя поверх голов, прошествовал к помосту, взял лежавший рядом со шкурой бубен и стал нагревать его над огнем. Потом отошел от костра и на минуту замер, словно давая гостям возможность насладиться созерцанием его костюма. Тут и впрямь было на что посмотреть. На голове у колдуна топорщилась шапка из меха росомахи, обшитая бубенцами. Балахон из оленьей кожи украшали десятки, а может быть и сотни, блях, монет, лент, деревянных фигурок; гирлянды медвежьих и волчьих зубов опутывали шею.

Сухо и величаво поклонившись зрителям, Воюпта поднял над головой бубен, обтянутый кожей, и задергал им со всевозрастающей скоростью. Колокольцы на обруче бубна залились тонко и тревожно. Резким движением шаман выхватил из-за пазухи лапку гагары и что есть мочи стал бить в бубен. И вдруг присел, закрыв лицо руками. Но через несколько мгновений ладонь его снова колотила по инструменту, вызывая глухие угрожающие звуки.

А потом кудесник начал крутиться на одной ноге, визжа и причитая, заклиная и будто бы жалуясь кому-то. Словно вихрь, носился он по поляне, то подпрыгивал, вздымая полы своего балахона, то начинал кататься по траве, как в припадке.

Когда камлание закончилось, Воюпта дал знак одному из постоянных обитателей пауля, сидевшему во втором ряду зрителей. Тот резво поднялся и кинулся в одну из юрт. Спустя полминуты появился оттуда вместе с Жиляем.

Пленник остановился возле костра, опасливо озираясь по сторонам. И замер, услышав голос шамана, звучавший с грозно-пророческими интонациями:

— Рущ! Ты помогал. Тебе верю. Хочу совсем вера иметь. Клятва даешь?

— Да нешто я… — с подчеркнуто преданным видом начал Жиляй.

— Я говорю! — Воюпта зыркнул на него глазами, в которых отражались языки пламени. — Клятва даешь?

— Даю, даю, — поспешно согласился цыган.

Последовал новый знак шамана одному из его служек, и на траву перед Жиляем упали две половинки собачьего трупа.

— Пройди между разрубленный собак!

Цыган, боязливо семеня ногами, прошел, как ему было указано.

— Садись! Праздник смотри! Верю тебе!

И шаман отошел в сторону.

Из темноты немедленно вынырнули двое вогулов, ведя на кожаном аркане белого оленя. Когда тот замер возле костра, едва приметно поводя своими синеватыми глазами, из полукруга зрителей поднялся один — молодой шаман — и с криком вонзил нож оленю под лопатку. Жертвенное животное рванулось вперед, но двое его поводырей крепко держались за концы тынзяна. Повалившись на бок, олень забился, закусив язык.

Прошло всего несколько мгновений, а сердце оленя, его почки, мозг, печень уже дымились в расписных деревянных чашах, и один из шаманов поливал их кровью. Воюпта взял в руку трепещущий глаз и сунул ладонь к лицу Жиляя. Тот в ужасе отшатнулся, но старый шаман умело впихнул ему в рот студенистую массу. И пока цыган, перемазанный кровью, содрогаясь от отвращения, пытался проглотить глаз, Воюпта с ласковыми интонациями повторял:

— Е-ешь, рущ! Е-ешь, гость дорогой!..

Когда гости немного подкрепились оленьим мясом, Воюпта поднялся и сказал:

— Пляска, однако, начинать надо.

И пошел к рогатой полуземлянке. Шаманы и их служки последовали примеру хозяина и разбрелись по чумам и землянкам.

Через некоторое время стали появляться вновь. Но теперь было невозможно узнать, кто есть кто, — каждый был одет в какой-нибудь необычайный костюм и с маской на лице. Одни в вывороченных мехом наверх малицах и берестяных колпаках, с длинными деревянными носами, другие в лохматых париках из размочаленного луба, скрывавших все лицо, третьи в звериных шкурах, с рогами на голове, четвертые в женских одеяниях и шалях. У многих в руках были различные инструменты — у кого сангультап, похожий на гусли, у кого суп-думран — свирель, у кого — кат-думран — нечто вроде скрипки. У других — палицы, копья.

• Предыдущая
• 12/106
• Следующая