Приключения 1985 - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/106
• Следующая

— Смотри, — Алпа указывал на заплывший смолой знак на стволе: стрела, перекрещенная двумя другими. — И вон, и вон…

Они сделали несколько неуверенных шагов по тайге, и направление тропы явственно обозначилось цепью катпосов, теряющейся в чащобе.

— Ну вот, — облегченно сказал Иван и, поставив ногу в стремя, взялся за луку седла.

— Подожди, — Алпа положил ему руку на плечо и заглянул в глаза. — Побожись, что не обманешь…

— Иссуши меня, господи, до макова зернышка, если… — начал Иван и остановился. Принялся расстегивать ворот рубахи. — Давай вот что: крестами поменяемся. Тогда уже неотменно друг другу пособим: ты мне к Золотой Бабе пробраться, а я тебе зазнобу твою добыть.

Алпа просветлел лицом и тоже вытянул из-за пазухи крест. Стащил заношенный гайтан через голову.

— Если ты так… Если… — и задохнулся от переполнявших его чувств.

— Не бойсь, все любо-мило будет, — бормотал Иван, надевая крест вогула. — Еще заживете в нашей деревне — подмогнем избу сложить, чай, не чужие.

Евдя сидел у входа в свое жилище и выстругивал из чурки топорище. Лицо его было мрачно, он то и дело вздыхал. Прикрикнул на жену, когда она неловко задела его, выбираясь из землянки.

Когда же на дальнем краю травянистой поляны, окружавшей пауль, показался всадник, вогул порывисто вскочил и, приложив ладонь к глазам, стал вглядываться в гостя. Сокрушенно покачал головой и опустил руку.

К землянке подъехал коренастый мужик в выгоревшей красной рубахе и измятой шляпе-грешневике. В смоляной бороде его поблескивали серебряные нити. Черные глаза смотрели насмешливо и недоверчиво.

— Здоров, хозяин!

— И ты здравствуй, гостенек богоданный! — явно подлаживаясь к раскольничьей манере, ответил Евдя.

И подхватил под локоть бородача, слезавшего с лошади.

— Привет тебе от крестового, — каким-то заговорщическим тоном сказал чернявый.

Вогул с тревогой воззрился на него.

— Был у тебя Ванька?

Евдя, не дрогнув ни одним мускулом, продолжал молча смотреть на гостя.

— Антипа меня послал — сродником ему прихожусь. Сам-то в гошпитали заводской лежит. Велел Ивашку возвернуть: все, мол, отменили приписку…

Евдя сокрушенно хлопнул себя по бедрам и покачал головой. Кивнул бородачу в сторону землянки: заходи.

Когда уселись на расстеленной шкуре, вогул сбивчиво заговорил:

— Грех… грех мой… отказал парню… Второй день маюсь, что отпустил. Он, видать, вверх по речке пошел… Разве что из наших кто ему воргу-то показал… Ой, не знаю, живой ли…

— Так, может, догоним? — нетерпеливо спросил чернявый.

Евдя, не говоря ни слова, поднялся, повернул мешок с серебряным блюдом «ликом» к стене. Превозмогая страх, пробормотал:

— Тайгой если идти… По речке-то далеко… Лошадь, однако, здесь придется оставить.

— Я и по-пешему привычный, — странно усмехнулся бородач. — По тайге-то верст тоже намерено…

Фогель сидел рядом с Анной на деревянном диване и задыхающимся голосом говорил:

— Анете, мое счастье в твоих руках. Если ты скажешь «да», я увезу тебя в Саксен, в самый красивый город в целый свет — в Дрезден.

Он опять путал падежи и примешивал в русские фразы немецкие слова. Оттого, что девушка упорно молчала, терзая пальцами конец красной ленты, выпущенной из косы, он еще больше волновался. Да и желание говорить попроще делало его речь более «немецкой», чем обычно. Он сознавал, что выглядит глуповато, но ничего не мог поделать с собой и оттого злился, краснел.

— О, ты не понимаешь, как это красив. Фонтаны… Ты слышал, что это?

Анна отрицательно покачала головой.

— Как тебе изъяснить?.. Это когда из много-много железных трубка бризгает вода. О-ошень красиво. Возле дворец курфюрста о-ошень много фонтан.

Но девушка оставалась холодна к прелестям Саксонии.

— Ты думаешь, почему Фогель сидит в этом глюпый холодный страна? Никто не знает музик, не знает политес. А Фогель сидит. Может быть, он тоже глюп? Думмкопф? — Он постучал себя костяшками пальцев по темени. — Не-ет, Фогель приехал заработать гельд. Деньги. Уже пятнадцать лет работал — кое-что есть, хе-хе-хе…

— Мишка-то тоже все деньгами прельщал, — вдруг вырвалось у Анны.

Но, сказав это, она сама испугалась и даже прикрыла рот ладошкой. Поспешно заговорила, явно стремясь загладить впечатление от своих слов:

— Да нешто я вам пара, нешто я в этих фонтанах чего уразумею? Не-ет, не по нашей сестре честь. Вам по барской-то стати другую надобно — чтоб язык ваш понимала, чтоб…

Немец слушал ее, мелко встряхивая головой в знак протеста. Глаза его смятенно шарили по залу. Наконец взгляд его упал на блюдо со сластями. Фогель с каким-то отчаянно-радостным выражением бросился к нему. Поднес Анне.

— Вот, вот… Скушай штрудель, милая. Или вот этот красивый пирожок…

Когда девушка начала без аппетита жевать, управитель заговорил с боязливо-упрашивающей интонацией, как бы взывая к ее милосердию:

— Ты думаешь, Фогель богач, Фогель гордый? Не-ет, Фогель был совсем бедный… — Немец даже всхлипнул и достал из кармана камзола платок. — Он был студент и не имел ничего… Тогда он любил одну девушку, но ее родители не позволили ему жениться. И Фогель поехал в Россию, чтобы…

Управитель замолчал, увлажнившимися глазами глядя куда-то в бесконечность, словно пытаясь различить далекую Саксонию.

На минуту он унесся воображением в холмистую зеленую долину Эльбы. Увидел щегольскую карету запряженную четверней, себя самого в окошке экипажа, сидящую рядом Анну, одетую в изящное платье, со столь любезным его сердцу белым капором на голове. Вот они подъехали к городским воротам Дрездена, покатили по мощеной улице мимо высоких зданий, украшенных лепниной.

И вдруг он встретился глазами с Нею — с той, чей портрет стоял у него на клавикорде. Но боже, как она постарела, поседела. Какая невысказанная боль была в ее взгляде, когда она узнала Фогеля, с какой завистью смотрела она на свежее личико Анны. А эта развалина рядом с ней — ее муженек, — да он казался просто насмешкой над человеком в сравнении с цветущим Фогелем…

И люди, шествовавшие по улице, проезжавшие во встречных экипажах, — все они узнавали Фогеля, снимали в знак приветствия шляпы, что-то говорили своим женам, указывая глазами на Анну…

Но голос юной раскольницы вернул его к действительности.

— Нет, не сходно мне с вами уехать, — тихо, но твердо говорила Анна. — Не брошу я суженого да родителей его в заводской неволе… Благодарим за честь великую, а только я слову своему верна…

Но Фогель словно бы не услышал последней фразы. Какая-то мысль осенила его, и он, не в силах совладать с охватившим его возбуждением, встал и несколько раз прошелся по залу. Остановившись у дальнего окна, произнес, не глядя на девушку:

— Анете, если пойдешь за меня замуж, освобожу твоего… Ивана и его родных. Дам им бумагу… А не согласишься — будут до конца своих дней в заводе работать. И за Ивана не выйдешь — обратно в деревню отправлю. Там Мишка тебя давно поджидает…

По мере того как он говорил, смертельная бледность заливала лицо Анны. Наконец, не выдержав, она вскочила и, закрывшись руками, выбежала за дверь.

Узкая тропа по временам терялась в густом подлеске. Алпа то забегал вперед, то, поотстав, шел за лошадью. Иван, сидя в седле, напряженно вглядывался в чащу. Но то, что произошло, было полной неожиданностью для них обоих.

Едва лошадь углубилась в поросль молодых сосен, как раздался короткий возглас Ивана, послышался треск ветвей и глухой удар о землю. Алпа бросился за товарищем и, продравшись через сплетение ветвей, увидел, что на траве бьется лошадь, а придавленный ею Иван пытается освободиться от стремени. Из конвульсивно раздувающегося бока и шеи животного торчали несколько стрел с двойным оперением.

На мгновение вогул оторопело замер, потом бросился на выручку побратиму.

— Еще бы вершок — и в ногу, — потерянно проговорил Иван, выбравшись из-под тяжелого корпуса лошади.

• Предыдущая
• 8/106
• Следующая