Словенка (СИ) - Романовская Ольга - Страница 20

Сигунвейн Гореслава увидела на рассвете. Её разбудил Эрик, велел на палубу подняться.

Солнце бледно-золотое вставало над водой по левому борту, лениво, не торопясь; бескрайнее Нево ещё дремало; мелкой рябью гулял по нему ветер. Впереди чернел скалистый берег с высокими соснами, издали напоминавшими чудовищ.

Бьёрн умелой рукой правил к берегу; казалось, что снеккар плывёт над водой, словно птица. Гребцы дружно налегали на вёсла; плеск воды терялся где-то среди окружающего безмолвия.

Гаральд в сером опле стоял на носу, вглядываясь в знакомые очертания берега. Его тёмно — русые волосы, связанные сзади узлом, казались бронзовыми в золотом свете восходящего солнца.

Наумовна остановилась у свёрнутого паруса, с недоумением посматривая на суровую фигуру на носу.

Эрик, пригрозив ей пальцем, подбежал к Гаральду, нашептал ему что-то на ухо. Свей обернулся, отыскал глазами девку, сказал: "Подойди". Ног под собой не чуя, подошла к нему Гореслава, остановилась в двух шагах, глаза потупила.

— Видишь ли берег? Там Сигунвейн, где жить будешь.

Наумовна промолчала.

— Я тебя Герслой звать буду, твоё имя больно мудрёное. Будешь дочери моей Эймунде прислуживать.

— Помогать буду, но не служить.

— Воля твоя далеко осталась, а здесь только услужение. Коли из тебя хорошая служанка выйдет, то как родная сестра Эймунде будешь, а коли нет, то продам тебя. А теперь ступай, в стороне постой. Эрик, проследи, чтобы не убежала.

Сигунвейн оказался небольшим свейским поселением, раскинувшимся за маленьким сосновым ерником на плоских камнях по берегам узкой протоки. С моря его не заметишь, да и с берега увидать не просто.

Бьёрн провёл снеккар вдоль отвесных берегов, не задев подводных камней и мелей, и пристал к небольшой площадке из камней и брёвен. Здесь берег был не так крут, а скалы отступали к морю. Корабль ударился носом о брёвна и остановился. Ари спрыгнул в воду и крепко связал снеккар с землёй. Свеи не торопясь спустили сходни и начали разгружать трюм. Гюльви, опираясь на меч с потемневшим от крови клинком, прошёл мимо Гореславы, спрятавшейся под парусом.

— Вылезай, ясноглазая, а то Гаральд за косу вытащит, а она у тебя длинная.

Наумовна видела, как Эрик подбежал к старику и помог сойти на берег.

Снеккар опустел, лишь несколько гребцов мерили шагами палубу, разминая спины и ноги.

— Пошли, Герсла, — тяжёлая рука Гаральда легла девушке на плечо. — От меня не спрячешься, да и бесполезно.

Гореслава покорно встала и пошла за свеем; сзади неё шёл кормчий.

— Вы вернулись, отец! Как я рада, — голос с берега зазвенел колокольчиком. — Эдда сказала мне, что видела ваш снеккар, но я не поверила.

— Значит, не ждала ты меня, Эймунда?

— Боги море взбаламутили; сам Тор над ним потрясал своим молотом, потому не думала я, что корабль раньше завтрашнего дня приплывёт.

Наумовна осмелилась поднять голову и увидела девушку с пшеничного цвета волосами в синей рубашке с ожерельем, коротких такого же цвета штанах, из-под которых выглядывали тёмные чулки. На поясе поблёскивали нож и ножницы; рядом с ними была подвешена кожаная сумочка. О, чур, сколько же на ней было жуковиньев, гривен и обручей, и все медные да золотые! Ах, как чудно блестел обруч в её волнистых волосах! Но Гореслава ужаснулась необычной одёже свейки и её распущенным волосам, которые она специально выставляла на показ.

— Эймунда, быстро домой! Надень киртель и вели Эдде разжечь очаг.

Снова блеснули на солнце все её украшения и исчезли вместе с девушкой.

Сигунвейн построил на берегу Нева ещё дядя Рыжебородого, изгнанный из родного края ярлами. Он поселился среди словенских, чудских и карельских племён и вместе с преданными ему людьми начал торговать и грабить. Его быстроходный корабль поглотили воды Нева, но Сигунвейн не опустел. Жители его по-прежнему занимались грабежом, торговлей и земледелием одновременно, не отдавая предпочтения ни одному из занятий.

… Дом Гаральда окружал большой двор с конюшней, и по всему было видно, что он богатый хозяин. На становике возле дома сушились горшки; полуседая женщина развешивала неподалёку бельё.

— Эдда, дома ли Гевьюн? — спросил Гаральд, проталкивая во двор Гореславу.

— Где ж ей быть, коли не дома, — ответила женщина, вешавшая бельё, даже не повернув головы.

— Позови её, Эдда.

— Зачем? Она сама идёт.

Из дома вышла стройная женщина с необыкновенно большими глазами и маленьким пятнышком над верхней губой. Она была уже не молода, но волосы, заплетённые в несколько тугих кос, не утратили ещё своего цвета.

— Эймунда сказала, что снеккар вернулся, — сказала хозяйка. — Рано вы возвратились. Не случилось ли чего?

— Море нынче неспокойно, Гевьюн, Сигурд велел пристать к берегу. Позови дочь, хозяйка, я ей помощницу привёз.

Эймунда вышла сама в киртели из моренде, навострила уши.

— О ком говоришь, Гаральд, не о той ли голубице, что за твоей спиной прячется да на лес посматривает? — спросила Гевьюн.

— О ней. Рыжебородый в Черене её нашёл, да удержать не сумел. Что ж, дочь, веди её в дом, расскажи про порядки наши. Тебе отныне служить будет.

— Да как же звать мне её?

— Герслой.

… Гореслава сидела у очага на медвежьей шкуре и отогревала руки. Эймунда в сундуках рылась, подыскивала её что-нибудь из одёжи: у девки рубашка совсем прохудилась. Сидела Наумовна у огня в чужом доме и думала, что же поделывают сейчас отец с матерью, сёстры милые, Добрынина семья, Эльга… И до боли жалко ей себя стало, невезучую, словно зверю лесному выть захотелось. На жуковинья свейкины глядучи, вспомнила она о подарке князевом, о доброй кузнечихе и заплакала. Ой, не уберегли кони — уточки, отвернулся от неё ее Бог. Позвякивали на поясе у хозяйки ключи, совсем как у Гореславы когда-то обереги звенели. А теперь молчали. Обереги, да не уберегли

— Нашла я тебе вадмалувую рубаху, штаны мои старые и материн фельдр. Эдда подберёт тебе что-нибудь на ноги и накормит. А теперь — брысь переодеваться. Эдда, проводи её.

— … Ничего, ничего, привыкнешь, плакать перестанешь, — Эдда зашивала разорванный рукав хозяйской рубахи и одновременно подливала молоко девушке в кружку. — Выпей, согрейся, я его специально для тебя подогрела.

Эдда мало походила на свейку, скорее на корелку. Она могла говорить и делать что-то одновременно. С хозяевами Эдда говорила немного насмешливо и холодно, всегда спокойно и безразлично, однако, к Гореславе она благоволила, была с ней даже ласкова.

Кроме неё в доме прислуживала глухая Норма, которая редко появлялась на кухне и выполняла всю чёрную работу.

Наумовна с удовольствием выпила ещё молока и посмотрела на огромное медное блюдо, висевшее над очагом.

— Значит, родные тебя Гореславой кликали.

Девушка кивнула и спрятала лицо в мокрых волосах.

— А хозяин Герслой назвал. Ты его пойми, имя у тебя мудрёное, не всяк и произнесёт. Не обижайся.

— Я и не обижаюсь, только не будет мне здесь житья.

— Почему же? Хозяева добрые, а хозяйская дочь только с виду такая важная, а на самом деле она даже Вьяна пожалеет, если его хозяин ударит.

— А кто этот Вьян?

— Пёс наш. Стар он уже, под ногами вертится, а пользы от него нет. Ну, согрелась?

— Согрелась.

— Иди теперь в конюшню, дай лошадям сена и приходи к Гевьюн. Она скажет, что делать.

Когда Гореслава входила в конюшню, она чуть не столкнулась с коротко стриженным корелом в старом сером кафтане. Он посторонился, давая ей дорогу. "Какой молчаливый", — подумала девушка.

В конюшне пахло сеном и лошадьми, которых было пять, и все крепкие, длинногривые. Гореслава быстро отыскала сено и принялась кормить лошадей. Один жеребец, чёрно-пегий с широкими ноздрями, попытался укусить её за руку; девушка отшатнулась и рассыпала сено. Она бросилась собирать его и снова увидела корела.

— Что ж так с сеном-то поступила, — засмеялся он. — Гвен всегда кусается, когда дует сивер. Да как зовут тебя, красавица? Меня Даном кличут.