За порогом смерти - Роолингз Мориц - Страница 11

Следующий пример не относится к моей практике - это произошло с человеком, которого сумел на некоторое время оживить врач из Калифорнии:

«Никогда я не видел, чтобы на вершине своего успеха человек мог быть настолько подавленным. Он говорил мне, что пережил сейчас более, чем за всю прошедшую жизнь. Я не понимал его. Мне следовало бы выслушать его, поскольку той ночью меня вызывали к нему домой на Байверли Хиллс, и я нашел его там распростертым на полу с пулевым ранением через рот. Он пришел в сознание и за некоторое время до смерти реагировал на реанимацию. Я спросил, больно ли ему. Он отрицательно покачал головой. Я сказал, что попытаюсь спасти его. Он одобрительно кивнул. Его последние слова были: „Я вне себя от страха. Не дайте мне снова попасть в ад. Я могу видеть его сейчас". Не знаю, что же такое он тогда видел».

Поскольку мы не можем видеть бессмертного духа, выходящего из тела, то мы считаем, что духа не существует, ибо наше восприятие действительности ограничено пятью телесными чувствами, с помощью которых мы можем видеть, осязать, слышать, обонять и ощущать вкус.

Поскольку мы не видим духа, то говорим, что его не существует. Но если мы и можем видеть, мы не всегда можем понять: «потому что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют» (Мф. 13:13). Это был один из моих недостатков.

Однако многие из переживших клиническую смерть рассказывают нам, что видели самих себя действительно и вполне явственно отделенными от своего умершего тела, существуя в духовном образе, и затем удивлялись, отчего мы не можем их слышать, когда они обращались к нам. Как уже говорилось выше, их смущало то, что все находящиеся в комнате рассматривали умершее тело и не могли видеть собственно их. «Отделившиеся» души могли видеть и слышать людей в комнате, но не могут в свою очередь быть видимы и слышимы сами. Очевидно, что все мы «слепы» к духовному миру, если пребываем в этой жизни.

Возможно, это происходит вследствие того, что когда мы обозреваем умершее тело, то полагаем, что умерла и обладавшая им личность, тогда как в действительности личность именно оставила тело, которое в этом случае стало безжизненным.

Соломон, по-видимому, верно описал свое представление о смерти для верующего, когда тело обращается в прах, «и дух возвратится к Богу, Который и дал его» (Еккл. 12:7). Превращение гусеницы в бабочку могло бы быть следующей параллелью завершенного перехода из одной формы жизни в другую, из чего-то обыденного в более прекрасное, из чего-то земного в нечто независимое от нее.

Книга Бытия свидетельствует, что человек создан из праха: «И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2:7). Отсюда, стало быть, взяты и погребальные слова: «Из пыли в пыль, из праха в прах».

В Библии много говорится о происхождении человека и его уделе - проблемы, до сих пор неразрешимые. Тело стареет и разлагается, обращаясь в пыль. Но дух, созданный Богом, продолжает жить. В книге Даниила упоминается, что «и многие спящие пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять как светила на тверди, и обратившие многих к правде -как звезды, вовеки, навсегда» (Дан. 12:2,3).

Подобное откровение о происхождении человека и о будущей жизни есть и у Исайи. Созданные из пыли, мы возвратимся в пыль, но с уверенностью, что «оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные во прахе: ибо роса Твоя - роса растений, и земля извергнет мертвецов» (Ис. 26:19).

Как видно, эти тексты говорят о разлучении тела и духа в момент смерти и о последующем воскресении человека в новой форме воссоединения духа и нового тела. В Ветхом Завете больше внимания уделено воскресению, тогда как в Новом Завете - жизни вечной. Апостол Павел говорит о месте поселения духа христианина после наступления смерти, особо подчеркивая: отсутствовать в теле - значит присутствовать у Господа (см. 2 Кор. 6:8). Раскаявшемуся на кресте преступнику Христос сказал, что тот будет с Ним в Раю не на следующей неделе, и не на будущий год, но «ныне же» (см. Лк. 23:43).

И все же смерть в своей грубой реальности не вызывает энтузиазма. Никакое самое фешенебельное похоронное бюро не может сделать ее привлекательной. В момент смерти тело становится просто трупом, покинутой протоплазмой, в которой некогда кто-то обитал; холодным, безжизненным каркасом, которому предстоит возвратиться в пыль, из которой оно и возникло. Этот атрибут смерти - потрясающая реальность. Это великий уравнитель, ни во что не ставящий человека. Отсрочку нельзя ни купить, ни заслужить. Все мы в свое время окажемся под ее пятой. Отсюда представляется парадоксальным, что те, кто живет деятельной жизнью, менее страшатся смерти, нежели люди легкомысленные. Если последние не смогли отыскать настоящего смысла жизни, то казалось бы и смерть для них должна представляться легкой и незначительной, поскольку они не будут в большом проигрыше от перестановки.

Никому не дано знать назначенного ему часа. Годы летят незаметно, и когда мы оглядываемся на прожитое, то наше пребывание здесь и в самом деле представляется кратким. Павел предостерегает нас: «наступил уже час пробудиться нам от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Ночь прошла, а день приблизился...» (Рим. 13:11-12). Другие тексты Писания подчеркивают, что время этой жизни ограничено, и возвещают о необходимости наших раскаяний, если жизнь прожита дурно:

В Псалме 89 читаем:

Все дни наши прошли во гневе Твоем;

Мы теряем лета наши, как звук.

Дней наших - семьдесят лет;

А при большей крепости - восемьдесят лет;

И самая лучшая пора их - труд и болезнь.

Ибо проходят быстро, и мы улетаем (стт. 9-10).

Иов излагает это более впечатляюще:

Человек, рожденный женою,

Краткодневен и пресыщен печалями,

Как цветок он выходит и опадает;

Убегает как тень и не останавливается (14:1-2).

И еще сильнее:

...он как гниль распадается,

Как одежда, изъеденная молью.

Вселяет надежду то, что Христианство более проповедует жизнь, нежели смерть. Для личности нет ничего более значительного, чем ее смерть. Поэтому тот, кто ожидает смерть, сознает, насколько прекрасна жизнь. Шекспировский Гамлет в одной фразе взвешивает плюсы и минусы земного бытия: «быть или не быть?» О том же самом спрашивает и Иов в своей книге, которая, очевидно, является самой древней книгой Библии: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?» Этот вопрос Иов разрешает позднее так:

А я знаю, Искупитель мой жив,

И Он в последний день восставит из праха

Распадающуюся кожу мою сию,

И я во плоти моей узрю Бога.

Мои глаза, не глаза другого, увидят Его.

(Иов. 18:25-27)

У христианина, даже если он, подобно любому из нас, и представляет смерть со сверхужасной физиономией, эту мысль можно превозмочь уверенностью в победе будущей жизни. Ибо Христос побеждает всякую смерть и за гробом обещает нам новую жизнь: «...ибо Я живу, и вы будете жить» (Иов. 14:19).