Характеристика - Сабинина Людмила Николаевна - Страница 1

• 1/7
• Следующая

Урок математики подходил к концу, Аделаида Ивановна, математичка, собрала на своем столе тетради, классный журнал, засунула все в портфель, посмотрела на окно и сказала:

— Ребята! Торопитесь, побыстрее усваивайте учебный материал! Новый год у ворот!

Я оторопел прямо. Нечего сказать. Четырнадцатое сентября, на улице жарища, вон пацаны в одних майках мяч по улице гоняют, а она — про Новый год!

— Да, ребята, — продолжала маленькая, шустрая Аделаида Ивановна. Глазки ее забегали беспокойно по рядам, ребячья светлая челка запрыгала над сморщенным румяным личиком. Ни дать ни взять — пионерка, только пожилая. Недаром ребята прозвали ее «юный математик». — Да, ребята! Новый год на пороге. Неужели вы не чувствуете запах снега, запах елки?! Чувствуете, ребята? Елка! — вздохнула Аделаида Ивановна. — Я ее как будто вижу, нарядную, всю в лампочках!.. А материал у нас не пройден! Даже не начат, в сущности. Ужас, ужас! Ребята! Если так и дальше пойдет, это будет просто ужасно! Мы должны немедленно…

— Дает наш «юный математик», — шепнул я соседу по парте, Вадьке Белосельскому. — Шуточки, Новый год у ворот. А я купаться было собрался.

Вадька ничего не ответил, не шелохнулся даже. Только покосился на меня прищуренным карим глазом и слегка отвернул свою розовую скулу. Сидит прямо, руки на парте сложены. Слушает речь педагога внимательно, как и подобает прилежному ученику. И подумать только, я с ним раньше дружил… С третьего класса.

В сущности, Вадька просто чурка, а не человек. Особенно уши меня раздражают. Кругленькие, небольшие такие уши, к черепу аккуратно приставлены. Приличные, разумные уши. Бывает, отвернется Вадик, замолчит, вот как сейчас, что ли, а уши как будто за него говорят: «Это все меня не касается, делайте как хотите. Лично я уверен в себе и вообще попусту терять время не намерен…»

И все в таком роде. У меня иной раз руки так и зачешутся, вот бы влепить! Да нельзя. Не маленькие. Девятый класс, не до драк… Едва успеешь уроки выучить, а на другой день вдвое больше навалят… Ничего не поделаешь, двадцатый век, поток информации…

Я бы, между прочим, с удовольствием пожил бы где-нибудь в начале девятнадцатого: бредешь себе тихонько по улице, извозчик плетется, пара-другая прохожих, ну, там, Онегин какой-нибудь катит — «морозной пылью серебрится его бобровый воротник». У забора свинья разгуливает, куры с петухом… Красота! На досуге помечтаешь о том о сем. Что такое вообще человек, чем дышит личность, и всякая такая заумь, о чем сейчас и вспомнить некогда.

Конечно, надолго я бы там задерживаться не стал, но все-таки побывал бы основательно. Отдохнул бы душой, что ли, самоуглубился бы, полюбовался бы на всякие там закаты и восходы, на весну и осень, погрелся бы на солнышке.

А то все некогда. Утром — в школу, в два часа из-за парты выскочишь да дома за уроки засядешь. И вкалываешь чуть не до самой ночи. Уроки выучишь — спать пора. Скукота, словом. Только и живешь, что в каникулы.

Вот и сейчас: звонок уже был, а математичка вроде и не собирается нас отпускать: на доске график начерчен, вот она и принялась восхищаться им:

— Ребята, глядите, как плавно ниспадает эта линия! Я просто не понимаю инертности вашей, вашего равнодушия! Ведь это… Это красота! Глядите, какая в этом поэзия, какая музыка! Да, да, Горяев, не улыбайся, именно музыка!

От доски отступила, руки развела, издали любуется. Голову — то к одному плечу, то к другому. На класс поглядывает, глазки голубенькие блестят, на щеках — ямочки. Юный математик, да и только.

Еще бы не музыка. Мне бы, если один-единственный предмет изучать, тоже, наверное, музыка слышалась бы. У нее ведь одна математика, и все. И та уж давно знакомая. Чем не музыка!

В общем, продержала нас чуть не полперемены: В буфете — очередь, не протолкнешься. Наши постояли немного и — назад, в класс. Я через головы заглянул — недаром рост мой 192 см, — вижу, чего только нет: и пирожки, и мандарины, на бутерброды уж и смотреть не могу, съел бы все разом. И пить хочется.

Кричу:

— Это что за красная жидкость, вон в той колбе? Это, случайно, не В₂О₂?

— Нет, это вишневый напиток, — отвечают.

Пока очередь подошла, буфет совсем опустел. Съел два с колбасой, один с сыром, выпил вишневый напиток…

Выбегаю — в коридоре пусто. Опоздал. Из класса слышен голос физика:

— Нет, это просто полная умственная деградация. Слушай, я тебя про Ерему спрашиваю, почему ты мне все про Фому? Чему равен вектор?..

Заглянул в щелку — у доски торчит Сидоров. Спрашивать с него, все равно что с парты. Молчит да рыбьим глазом на класс поглядывает. У него манера такая, как-то сбоку поглядывать, и всегда одним глазом. Молчит, патлы рыжие за ухо заложил, сразу понятно — подсказки ждет.

— Ну? Из конца вектора проводи горизонтальную составляющую! — подгоняет физик.

А голос подрагивает. Я понимаю: лучше не входить. Нарвешься на неприятность. Подожду звонка. Заглянул еще раз, вижу: Сидоров получил шпаргалку. Физик-то не видит, за столом сидит, зато мне отлично видно, как Сидоров развернул бумажку и крутит над ней своей длинной шеей — изучает. Я отошел от двери. Пожалел, что нет учебника химии, подучил бы пока. Целый урок пропадает.

Впрочем, время прошло быстро, прозвенел звонок. Я отскочил за шкаф, подождал, пока из класса выйдет педагог, и тут отмочил такую штуку, которая ребятам надолго запомнилась. Мне-то шуточка эта вышла боком. С нее и начались мои мытарства.

Знаете, как изображают Фантомаса? Собственно, это я придумал. Надо всего-навсего натянуть горловину свитера на лицо, вроде маски, рукава тоже спустить, чтобы руки как в перчатках были, нос, щеки свитером обтянет — чем не Фантомас? Благо, свитер-то у меня под пиджаком темно-зеленый, с длинной горловиной, подходящий как раз… Потом надо медленно войти в помещение и передвигаться там плавным шагом, загребая то одной, то другой лапой, как аквалангист под водой. Главное, движения должны быть замедленные, как на рапидной съемке.

Когда неожиданно к вам входит детина ростом в 192 см, с зеленой рожей и начинает этак вкрадчиво, но вместе с тем и стремительно носиться по комнате, будьте уверены, впечатление получается умопомрачительное… Я уж проверял не раз. Девчонки прямо-таки визгом исходят, ребята с хохоту падают. Словом, выходит здорово. Только в нашем классе я еще не дебютировал. Как-то не до этого было.

Едва физик повернулся спиной и пошел по коридору, я натянул свитер до самой макушки и нырнул в класс. Прошелся скользящим шагом вокруг стола раз, другой… Что такое? Вместо визга и хохота — тишина, сдавленное фырканье.

Я еще больше стараюсь, чуть не летаю по классу. Указку схватил, «антенну» к столу пристраиваю… В чем дело? Все сидят на местах, тихонько посмеиваются.

Сдернул тогда свитер с лица, гляжу. И что же? На последней парте сидит завуч, Анна Леонтьевна, и этим спектаклем любуется… Тут все грохнули, и хохотали битых полчаса. Видно, лицо у меня такое было…

С Анной Леонтьевной шутки плохи, все это знают. Перед ней Сидоров стоял, как раз с него стружку снимали. Ясное дело, теперь все внимание перешло на меня. А Сидоров так смеялся, что все патлы с затылка свесились на лицо и прыгали, как бахрома на штанах ковбоя, когда тот чешет на мустанге по прерии.

Главное, на уроке-то я отсутствовал. Уважительных причин никаких не было, а хулиганская выходка налицо. Досталось мне основательно, я потом сто раз пожалел, зачем затеял всю эту кутерьму. В конце концов Анна Леонтьевна объявила, что школа ни в коем случае не сможет дать мне удовлетворительную характеристику. А без характеристики просто невозможно поступить в институт. Словом, куда бы я ни сунулся со своими документами, всюду мне теперь — от ворот поворот.

Нечего сказать, влип. Настроение у меня совсем испортилось. Уроки кончились, я и этому не рад. Сижу, в портфеле роюсь. А Вадик, сосед, и говорит:

• 1/7
• Следующая