Охота на медведя - Катериничев Петр Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/89
• Следующая

— Знаешь, Борис, у шотландцев есть хорошая поговорка: лучше иметь врагом льва в пустыне, чем бешенную кошку в соседней комнате. А Владимир Кириллович Банников, которому ты остался должен названную сумму, вовсе не кошка. Это лев.

И — в соседней комнате.

Чернов улыбнулся, развел руками:

— Предъяв не было.

— А это потому, что рядом с господином Банниковым не было приличного финансиста, способного разъяснить, что же он такое упустил.

— Не юродствуй, Медведь! Сейчас я могу оплатить по этому долгу тысячу процентов! Для шантажа ты выбрал плохое время.

— Время не бывает хорошим или плохим, Борис. Оно такое, каким его делаем мы. Чернов поморщился:

— Свои сентенции оставь для журналистов. А эти бумажонки можешь с кашей съесть, а можешь — отослать Владимиру свет Кирилловичу: он деловой человек, я деловой человек, мы как-нибудь разберемся без... глупых посредников. — Кстати, о журналистах, Борис. По-моему, ты недооцениваешь людей этой нужной и кропотливой профессии. А вот интересно, что будет, если какой-нибудь позитивно мыслящий борзописец опубликует вот эти вот документы, да со славными комментариями типа: «Сказ о том, как Борис Михайлович кинул Владимира Кирилловича, или Не так страшен криминальный авторитет, как его малюют». Ведь для красного словца господа щелкоперы и отца с матерью не пожалеют, чего ж им жалеть неведомого Чернова? Как ты думаешь, Борис, сумеют другие «деловые люди» понять мягкотелость господина Банникова? Кажется, кто-то из твоих знакомых любит повторять: смерть финансиста хороша только тогда, когда имеет воспитательное значение. Это будет как раз такой случай.

Чернов побледнел, но лицо осталось невозмутимым, словно маска:

— Ты пришел меня валить, Медведь?

— Вовсе нет.

— «Ты нарушил правила, Борис». Я тебе сказал, что именно я сделал и почему. Это, по крайней мере, л о г и ч н о. А ты? Что сейчас делаешь ты?

— Я ввязался в игру. Ты прав: она не моего уровня. — Олег задумался, взгляд его стал совершенно нездешним. Он молчал с полминуты, потом произнес медленно:

— А может быть, все-таки моего? — Помолчал, добавил:

— В такой игре соблюдения правил недостаточно для того, чтобы сохранить жизнь. А чтобы победить — и подавно.

Чернов раздвинул губы в улыбке, но оттого лицо его стало еще более напряженным.

— Знаешь, что хуже всего? Что-то происходит в твоей голове такое... Я перестал тебя понимать, Медведь. Совсем. И это непонимание бесит меня. Я чувствую несвободу. Беспомощность. Страх. Зачем тебе это нужно, Олежек?

— Что именно?

— Покупать неизвестно что, терять при этом все.

— Я финансист, Борис.

— Ты — игрок! И правит тобой даже не азарт, а глупая гордыня!

— Я хочу, чтобы люди в моей стране жили лучше. Я хочу, чтобы заводы заработали и люди жили достойно. Я хочу...

— Ты решил стать спасителем Отечества?! — взвился было со стула Чернов, но тут же сел обратно. Улыбка его сделалась язвительно-брезгливой, лицо — желчным.

— «В моей стране...» Страну продали. На корню. В розницу. По кусочкам, — сплевывал он слова, как клочки сухого пергамента. — Потому что оптом никто бы сожрать не смог — удавился!

— Борис...

— А люди... — перебил его Чернов. — Лиши их правил, установлений, ритуалов... Обезьяны на ниточках — вот кто такие люди.

— Мы — тоже?

Лицо Чернова стало жестким.

— Да. Мы тоже.

— Вот этого я и не хочу.

Горькая улыбка скривила губы Чернова. С минуту они сидели молча, потом Борис Михайлович встал и вышел. Тянулась минута, другая, третья... Появилась мулатка, с дежурной улыбкой поставила на стол горячий кофейник, графин с коллекционным коньяком, две рюмки. Олег налил себе, выпил. Закурил. А в голове крутилась пушкинская строчка: «Я пью один, со мною друга нет...»

Олег уже допивал кофе, когда появился Чернов. В руках его был «лэптоп» и тонкая кожаная папка. Он сел напротив. Посмотрел на рюмку Гринева:

— Пьешь в одиночестве? Тревожный признак.

— Тревог много в последнее время.

— В последнее? — Чернов включил компьютер, спросил:

— Деньги кинуть на те же счета?

— Да. Коды я поменял.

Чернов кивнул. Некоторое время сосредоточенно стучал по клавишам. Повернул «лэптоп» экраном к Гриневу:

— Проверяй.

— Я верю.

— Ты ведешь себя, как обиженный подросток. Проверяй!

Олег ввел ключи и пароли.

— Все в порядке. — Он вышел из системы и выключил компьютер.

— Еще не все. — Чернов пододвинул папку. — Здесь бумаги по конторе.

Забирай. Вот эти листочки я оставлю у себя. Где расписаться, ты знаешь.

Олег внимательно просмотрел бумаги. Спросил:

— Ты не хочешь оставить за собой ничего?

— Зачем мне семь миллионов долга?

— Как знаешь.

Олег размашисто расписался на разложенных листках, взял папку, пододвинул Чернову ту, что принес с собой.

— Это единственный экземпляр. Я не хочу, чтобы что-то испортило твой отдых. — Вынул из кармана чековую книжку, вписал в листок сумму, расписался, передал Чернову:

— За битое стекло.

— Чек? Откуда такой анахронизм?

— Твоя школа. Всегда полезно иметь на крайний случай что-нибудь старое, проверенное. Забытое. У меня сейчас как раз такой случай.

— Школа... Знаешь, что горше всего, Медвежонок? Я убил на тебя пять лет. А ты так ничего и не понял. Может быть, это наследственность? Ты одержим.

Лицо Гринева стало жестким. С полминуты он сидел молча, потом произнес спокойно, упрямо:

— Борис, когда рынок взлетит...

— Я финансист, Медведь, а не летчик. Фи-нан-сист. Ты не сможешь этими деньгами поднять рынок. Ты их сожжешь. И сгоришь сам.

— Борис, девяносто пять миллионов — это только запал! Детонатор! Если вбросить их в один день — рынок отреагирует однозначно! На подъем!

— Рынок — может быть, — спокойно ответил Чернов. — А мир — нет. Он сыграет с тобой по своим правилам и не оставит тебе будущего.

— А у тебя оно есть? — Олег остановился у двери, обвел взглядом комнату. — Будущее? — И вышел.

Борис Михайлович остался один. Сидел, смотрел невидящим взглядом в пустоту. Взял трубку, набрал номер, произнес на плохом английском:

— Мне нужен билет до Нью-Йорка, на сегодня, первый класс. Чернофф.

Наличные.

Нажал отбой, подумал с полминуты, набрал другой номер, длиннее.

— Это Чернов. У меня есть новости для вас. — Выслушал собеседника, скривил губы — его оскал весьма отдаленно напоминал улыбку. — Времена как деньги: не бывают плохими или хорошими. Они такие, какими их делаем мы.

Человек сидел на стуле прямо. Зашторенное окно, широкий письменный стол на массивных тумбах. Здесь ничто не менялось.

— Мы нашли Гринева, — доложил сидящий перед ним подчиненный.

— Да? И где он?

— Ночью он взял билет до Барселоны. Мы послали туда своего человека.

— Барселона — не Бердичев.

— Мы и не собирались его там искать. Наш человек ждал объект в аэропорту.

И — дождался. Гринев взял билет на Москву.

— Значит, он ни о чем не догадывается.

— Думаю, нет.

— Из Барселоны больше трех часов лета.

— Мы его встретим.

— Этот ваш человек... Он... опытный?

— Более чем.

— Пусть попытается разговорить Гринева. Пес знает, что у этого малого на уме. Он способен на немотивированные поступки?

— На немотивированные — нет, а на спонтанные — вполне.

— И чем отличаются эти два варианта?

— Когда тот или иной поступок кажется нам спонтанным, у индивида всегда есть, пусть и подсознательные, мотивировки его действий. Просто мы их не сумели просчитать.

— Длинно и умно. Будет лучше, если мы сможем не столько предугадывать, сколько влиять на его действия.

— Так или иначе, мы это делаем.

— Три часа — это три часа. Наши соотечественники легко сближаются в дороге. Ваш человек сумеет «подойти» к Гриневу? Грамотно и аккуратно?

— Полагаю, да. Я инструктировал его на этот случай.

• Предыдущая
• 23/89
• Следующая