Звездные самураи - Като Кен - Страница 35

• Предыдущая
• 35/152
• Следующая

А американец все продолжал бормотать:

— Одним словом, совсем неважно, где я родился. В американской колонии Бунгуран, в секторе, который мы называем Нейтральной Зоной и где обитают японоговорящие беженцы из…

Кажется, он решил заговорить меня до смерти, подумал Синго, снова впадая в ярость. В жизни не слыхивал подобной чуши!

Затем, когда Хайден Стрейкер наконец выпрямился, самурай заметил у него за поясом рукояти двух бластеров и снова покрепче сжал меч. Клянусь Императором, подумал он, мне надо было быть повнимательнее. Американец украл их у меня так же, как до этого — у своего отца. Разве они не потерялись во время крушения? Разве я не приказал отыскать их? И разве не мои крестьяне на моей земле нашли это оружие — опять же, по моему приказу? И неужели чужак не понимает, что теперь оно принадлежат мне?

Синго уставился на великолепные бластеры, не в силах поверить в подобную наглость со стороны американского вора. Должно быть он утащил их ночью, когда я пил чай, и теперь носит так, будто они его собственные.

Хотя постой-ка! Что там на индикаторах? Да в оружии же не осталось энергии для стрельбы, следовательно, бластеры совершенно бесполезны. Значит, мне нечего бояться. Меч в энергии не нуждается, разве что в потоке чи, протекающем через держащую его руку! Клянусь Императором, я, пожалуй, сейчас вытащу бластеры у него из-за пояса, а потом вволю поиздеваюсь над ним!

— Короче. Ты явился сюда, чтобы драться?

— Драться? Нет. Вовсе нет, Синго-сама. Но вы окажете мне большую честь, если согласитесь позавтракать со мной.

Ты смотри, несчастный гайдзин готов унизиться, подумал самурай в ярости. Вежливость — всего лишь повод снова оскорбить меня. А его тон, а его потупленный взор! Он не будет драться, потому что у него нет чести. Варвары-американцы, стоит им только остаться без своих кораблей, фортов и лучевых орудий, начинают пресмыкаться, точно грязные крестьяне. Вы мне омерзительны! Все вы! Вот стану префектом Квадранта Кюсю, а не простым правителем никчемного континента, и тут же отправлю восвояси всех чужеземных любителей совать нос не в свои дела! Можешь оставить бесполезные пукалки себе, американец, — или кто ты там на самом деле. Пусть эти бластеры будут символом твоей беспомощности, и только. Все равно и они, и тот разумный кристалл, что ты украл у своего отца, скоро станут моими.

Самурай развернулся и скрылся в доме. С потаенной усмешкой Хайден Стрейкер смотрел ему вслед. Что, не смог со мной совладать? — удовлетворенно подумал он. Вот, значит, как просто тебя обезоружить. Ты достаточно хорошо понимаешь, когда перед тобой пресмыкаются, стараются услужить. А как насчет лести? Голову даю на отсечение, лесть — еще одна твоя слабость. И — благодарение пси за эту американскую куртку. Самураи уважают звания так же, как солдаты — форму, и ничего не могут с собой поделать.

Когда солнце уже стояло в зените, в деревню с грохотом влетело пятьдесят всадников на взмыленных, выбившихся из сил скакунах. Отряд привел с собой четырех коней без седоков и одного, к седлу которого был привязан покрытый ранами и запекшейся кровью гонец, посланный в Мияконодзё с известием о спасении.

Люди Розея — мужчины, женщины, дети, — едва заслышав стук копыт, оторвались от свои дел и простерлись ниц на земле. Ни один человек, за исключением Хайдена Стрейкера, не осмеливался пошевелиться или взглянуть на окровавленное тело.

— Староста! Ко мне!

Предводителем отряда, одноглазый воин, пустую глазницу и щеку которого пересекал синевато-багровый шрам, был одет в доспехи в стиле «ёрой» и носил угрожающего вида длинный меч дайто. К седлу было пристегнуто копье. То был хатамото — один из личных телохранителей даймё, огромный, мускулистый, страшный. Когда никто не отреагировал на его команду, он спешился и медленно двинулся к скорчившемуся в пыли старосте, на ходу снимая крылатый шлем. Обнажилась седоватая, как и борода, лоснящаяся от масла шевелюра. Хатамото задвинул забрало в шлем и огляделся.

— Эй, ты! Как называется эта деревня? Кто здесь главный? — рявкнул он и пнул трясущегося от страха крестьянина ногой. Затем, довольно улыбаясь, огляделся. — Вот тупые крестьяне-хини! Ни одного нормального человека. Какая от них польза? — Он возвысил голос: — Еще раз спрашиваю: куда мы попали и кто здесь главный? Переводчик, ко мне! Выясни, где мы находимся и сколько отсюда до Курихары.

Спешился еще один всадник — темноволосый, с красными от усталости глазами, и низко поклонился предводителю. При этом его полированные доспехи засверкали на солнце, точно рыбья чешуя. Выпрямившись же, он заприметил движение в дверном проеме одного из домов и замер.

В дверях, выйдя на солнце из полумрака, появился гайдзин — высокий неулыбчивый белый человек в форменной куртке и с парой бластеров за поясом. Он двинулся вперед, не выказывая ни малейшего страха и, казалось, уже собрался заговорить, когда на пороге соседней хижины показалась другая, коренастая фигура.

Оба всадника тут же опустились на колено. Одноглазый предводитель повел себя с неторопливым достоинством и необычайной официальностью:

— Благодарение богам, я нашел вас!

Ответ Синго был столь же официальным:

— Благодарение богам, что меня нашел именно ты, Годзаэмон-сан.

Но особого облегчения Синго отнюдь не испытывал. Нет, думал он, жестом разрешая всадникам подняться с колена, лучше бы меня отыскал кто угодно, только не ты. Ведь ты — человек моего отца, наемник, и, клянусь всеми богами, самый кошмарный сын юны во всем Квадранте.

— Что это за богом забытое место? Сколько отсюда до Мияконодзё? — спросил он.

— Дорога из Ниноката была трудной, а после Хараки стала еще хуже. Этот жалкий кусок собачьего дерьма, которого вы послали в качестве проводника, как выяснилось, не умеет ездить верхом. Сначала он задерживал нас, потом вывел не на ту сторону реки. Пришлось преподать ему урок. — Тут в голову хатамото пришла какая-то мысль, и на лице его появилось напряженное выражение. — Надеюсь он вам не нужен был живым?

Привязанное к седлу тело стало черным от полчищ мух. На глазах у всех одноглазый хатамото вытащил небольшой нож и перерезал ремни, притягивающие труп к седлу. Тело безжизненно рухнуло в пыль; Хайго Годзаэмон носком сапога перевернул его на спину. Затем опустился на колени возле тела и принялся отрезать трупу голову. Закончив эту страшную процедуру, он поднял ее за длинные волосы и полюбовался ею. Но с неровно перерезанной шеи капала кровь, и он небрежно отшвырнул голову в сторону.

Синго мимоходом поразмыслил, зачем Хайго Годзаэмону понадобилось забивать крестьянина до смерти. Несомненно, для того, чтобы поддержать репутацию безжалостного человека среди своих подчиненных, возможно, ради удовольствия тоже, но главным образом наверняка для того, чтобы сохранить всю эту историю в тайне. Синго подумал об амигдале, и его охватила гнетущая неуверенность. Ведь кристалл — это ключ к камню, что вставлен в священный дайто сёгуна, подумал он. И власти в нем сосредоточено больше, чем обычный воин может рассчитывать получить за сотню жизней.

— Да, господин, я скакал без остановки. Ни сон, ни привалы не задерживали меня в дороге, поскольку я знал, что должен найти вас. И вот я нашел.

— Ты очень быстро добрался сюда, но я еще раз спрашиваю, где мы?

— В Харусада!

Спешился еще один всадник, вытащил из седельной сумки свиток. Несмотря на японские обозначения, карта явно была составлена на основании данных американского спутника и выглядела на редкость подробной. На ней были указаны основные дороги и селения к югу от Канои до Нинокаты и к западу до побережья, но деревни в том месте, куда тыкал пальцем самурай, не оказалось.

— Отсюда до Мияконодзё никак не более двухсот пятидесяти ри, Ваше Высочество.

Хидеки Синго быстро прикинул: в одной американской миле две и семьдесят восемь ри. Значит, они находятся приблизительно в ста милях от Каноя-Сити.

• Предыдущая
• 35/152
• Следующая