Инструмент богов - Соболева Лариса Павловна - Страница 7

• Предыдущая
• 7/71
• Следующая

Первый ее брак распался после двух лет совместной каторги. Он тоже был музыкант – скрипач, естественно, гений, с большими претензиями к ней и маленькими слабостями, которых оказалось слишком много, отсюда проистекали ссоры. Мила была девушка стройная, спокойная, светлоглазая, белокожая, с волосами, закрученными узлом на затылке, что ее совсем не портило, правда, строгости прибавляло, в общем, без внимания она не осталась. Встречалась после развода с мужчиной, он был женатым, много лгал и много обещал, дарил дешевые подарки, которые потом отправлялись Милой в мусорное ведро за ненадобностью, и вечно смотрел на часы. Она рассталась с ним без сожаления.

В этот момент и появился он. Сначала она заметила: где бы ни была, он оказывался неподалеку и старался держаться незаметно. Само собой, она задавалась вопросом: что ему нужно? Учитывая криминальную обстановочку в городе, первыми родились нехорошие мысли. Когда она видела его на концертах, пальцы становились холодными, не попадали на струны арфы. Чаще всего он сидел на одном и том же месте – в третьем ряду напротив Милы – и смотрел только на нее. После концертов на проходной ей передавали скромный букет. От кого? Неизвестно. Она понимала, что это он оставил цветы. Но ни одной попытки познакомиться не делал в течение трех месяцев, просто преследовал. Это пугало, его поведение виделось Миле странным и нелепым.

Однажды с виолончелисткой зашли в кафе, выпили по чашке кофе с пирожными, потом коллега умчалась к ученикам, а Мила задержалась, расплатилась с официанткой и вдруг, подняв глаза, увидела его прямо перед собой.

– Здравствуйте, – сказал он, улыбаясь и садясь на место виолончелистки.

Вблизи он оказался намного симпатичней, чем издали, хотя и не красавец. Скорей всего раньше Мила оптически обманывалась из-за убеждения, что ее преследует маньяк с весьма оригинальными особенностями. Его уже и весь оркестр приметил, а бывший муж просто из себя выходил, когда видел лицо в зале, уставившееся на Милу. И предупреждал: будь на стреме, психопаты сначала охмуряют, потом расчленяют. Вблизи он не был похож на психопата, тем более на маньяка. Но Мила решила держаться с ним холодно:

– Здравствуйте. Вы – кто?

– Серафим. А вы Мила.

– Простите, у вас проблемы?

– Да. Вы. Я не знал, где удобней с вами познакомиться.

– Зачем же знакомиться, если вы и так знаете, как меня зовут?

– Я хочу, чтоб вы познакомились со мной. Разрешите вас проводить?

Она подумала: когда он садился за столик, виолончелистка наверняка видела его, в оркестре этого человека тоже знают, в случае чего – составят фоторобот. И чуть не рассмеялась: кто же будет светиться, имея подлый умысел? Нет-нет, ее подозрительность чрезмерна и необоснованна.

– Ну, проводите, – разрешила она из любопытства.

Шли пешком – Серафим предложил прогуляться – и много говорили. Он оказался не то чтобы интересным, но занятным. Например: он не любил музыку и особенно в исполнении оркестра, в котором работала Мила.

– Зачем же ходите на концерты? – поразилась она.

– Из-за вас. Вообще-то я люблю слушать музыку, но когда это происходит попутно за каким-нибудь делом. А тратить время на сидение в филармонии, простите, – роскошь. Сейчас его следует использовать с максимальным уплотнением графика, зря потраченных минут не должно быть.

– Вам не кажется, что вы зря тратите минуты на меня? – поддела его Мила.

– Ни в коем случае. – Серафим возразил с серьезностью, с какой обычно обсуждают стратегические задачи где-нибудь на предприятии. – Я говорил о времени как о высшем благе, данном человеку, ведь его отпущено мало, слишком мало. Но помимо времени нам отпущен ряд эмоциональных категорий, ради которых мы живем и тратим время. Понимаете?

– Боже, как сложно, – рассмеялась она, останавливаясь у подъезда. – Моего ума не хватает объять ваши умозаключения. По-моему, вы рассудочный сухарь.

– Разве иметь рассудок плохо? А насчет сухаря вы не правы, у меня много достоинств, если хорошо присмотреться. Мила, а почему арфа?

– Потому что это инструмент богов, – полушутя сказала она. – Звуки арфы, как воздух, нежные и прозрачные. Я уже дома. Спасибо за интересную беседу.

– Как! Вы не пригласите меня на чашку чая?

– Это уже чересчур для первого свидания.

– Вот видите, вы как раз и тратите время впустую, вместо того чтоб узнать меня ближе за более короткий срок. Вас сдерживает страх предрассудков. Мила, май – не самый теплый месяц в году, я немного продрог.

– Ну что с вами делать, – всплеснула руками она, снова рассмеявшись. Он необычен, необычны его взгляды, высказанные в непринужденной форме, будто это не устоявшаяся позиция, а всего-то способ понравиться оригинальностью. – Заходите, раз настаиваете. Предупреждаю: у меня не убрано и есть нечего.

Пока Мила согревала чайник на кухне и готовила бутерброды, Серафим неплохо освоился, во всяком случае, снял пиджак и рассматривал диски с записями музыки, взяв их с полки. В общем, чувствовал себя как дома. Что удивительно – его раскованность не была развязностью.

– У вас много джаза, – сказал он, когда Мила принесла чай. – Поставьте Армстронга, этот голос не спутаешь ни с одним. Он, как и его труба, выкручивает нутро наизнанку, застревает в каждой клетке.

– Вы же не любите музыку, – разливая чай, напомнила Мила.

– Джаз – не музыка, а состояние души.

Вот так и выясняется – мимоходом, – что скрыто в человеке. Мила уже более пристально изучала Серафима, достаточно неординарного, чтобы появилось желание узнать его ближе.

– Чем вы занимаетесь? – поинтересовалась она, включая проигрыватель и ставя диск.

– Всем понемногу. Я предприниматель, а мелкие лавочники обязаны заниматься всем, что связано с их делом. На паях с матерью мы держим два магазина, один в центре, где продаются вещи из Европы, за ними ездит моя мать. Мама потрясающая, она вам понравится. Во втором ассортимент скромнее – из Турции и Юго-Восточной Азии.

– Значит, вы богач?

– Вовсе нет. Я отношусь скорее к среднему классу. А это важно?

– Нет, – убежденно сказала Мила, садясь на диван рядом с ним.

Низкий голос Армстронга очаровывал страстью и силой, в то же время неимоверным жизнелюбием, внося волнение и уверенность, что с этой минуты все будет иначе, чем прежде. А прежде жизнь текла в заданном темпе, с расписанным распорядком, где не предусмотрены сбои ни в каком качестве. Между тем за всей этой размеренностью затерялся смысл, во всяком случае, у Милы. Откуда он должен был взяться – неизвестно, но предчувствие неизбежных перемен парило даже в воздухе. Сто раз она слушала эти мелодии, а таких мыслей не было. Возможно, потому, что Мила тоже не слушала дома музыку просто так, ради музыки, а включала, когда занималась чем-нибудь по дому. Тогда почему ее удивил Серафим, когда сказал: тратить время на филармонию – роскошь? Просто он честнее ее.

Серафим забрал чашку у Милы, поставил на стол и взял ее руки в свои. То, что он сказал в следующий миг, глядя прямо в глаза, огорошило Милу не меньше, чем его преследование в течение трех месяцев:

– Мила... вы не могли бы родить мне ребенка?

– Э... Как? Вы хотите, чтоб я стала суррогатной матерью? – Это была первая глупость, пришедшая ей на ум и навеянная жуткими передачами.

– Нет, – сказал он. – Просто матерью. А я стану отцом.

– Не понимаю, – выдавила она.

– Что ж тут не понять...

Серафим потянул ее на себя за руки, и, как странно, Мила даже не подумала оттолкнуть его, отчитать, мол, что вы себе позволяете. Кажется, именно в ту ночь и был зачат сын, который сейчас издевался над Милой. Наверное, ради тех счастливых минут, что были, стоит вытерпеть пытку.

• Предыдущая
• 7/71
• Следующая