Мэйдзин - Кавабата Ясунари - Страница 21

• Предыдущая
• 21/29
• Следующая

Действительно, при такой тактике чёрные неизбежно втягиваются в “детальную” игру. Наверное, Отакэ Седьмой дан хотел сохранить каждое очко, на которое сделал заявку, и это позволило белым добиться перевеса. Мэйдзин не проводил никаких дальних замыслов. Не делал он и расчета на ошибку чёрных. Чем плотнее играли чёрные, таи с большей естественностью, подобно облаку, на нижней стороне распространялся контур позиции белых, и то, что игра незаметно приобрела красоту, видимо, объясняется совершенством мастерства Мэйдзина. Сила игры Мэйдзина с возрастом ничуть не уменьшилась, и даже болезнь не нанесла ей ущерба.

Когда Мэйдзин выписался из больницы Святого Луки и вернулся в свой дом в квартале Унао в токийском районе Сэтагая, он обронил:

— Подумать только, я уехал из дому 8 июля и не был здесь дней восемьдесят, до самой осени.

В этот день Мэйдзин вышел прогуляться неподалеку от дома и прошел два-три квартала. Это был самый дальний его выход за последние два месяца. В больнице он все время лежал и ноги его очень ослабли. Выйдя из больницы, он лишь две недели спустя смог сидеть на пятках, по-японски.

— Я за пятьдесят лет привык сидеть по-японски, вот так, прямо, а сидеть, скрестив ноги, мне наоборот, трудно. Но в больнице я только лежал, поэтому когда выписался, сидеть по-японски на пятках никак на мог. За столом приходилось опускать скатерть и сидеть, скрестив ноги. Но это одно лишь название — “скрестив ноги” — только вытянуть я их и мог. Такого со мной ещё не бывало. Если до начала игры не научусь снова сидеть на пятках подолгу, то беда. Изо всех сил тренируюсь, но пока ещё не получается как надо.

Наступил сезон скачек, которыми Мэйдзин увлекался, но у него будто бы пошаливало сердце, и после больницы он серьезно относился к своему состоянию. Тем не менее он все же не утерпел.

— Попробовал выехать в город, ведь это помогает готовиться к игре. Посмотришь скачки — и радостно становится на душе, откуда-то берутся силы — могу играть! Но вернешься домой — опять слабость, будто тебя сварили. И я съездил на скачки ещё раз.

Теперь, вроде, ничто не должно помешать игре. Сегодня решили, что доигрывание начнется числа с восемнадцатого.

Эти слова Мэйдзина записал Куросаки, репортер “Токио нити-нити симбун”. Упомянутое в репортаже “сегодня” — это 9 ноября.

Прощальная партия Мэйдзина была приостановлена в Хаконэ 14 августа и теперь должна была возобновиться ровно три месяца спустя. Близилась зима, и местом продолжения игры была выбрана гостиница Канкоо-кан в городе Ито.

Мэйдзин с супругой прибыл в Канкоо-кан 15 ноября, за три дня до начала игры. Его сопровождали бывший его ученик Симамура Пятый дан и секретарь Ассоциации Явата. Отакэ Седьмой дан приехал шестнадцатого.

На полуострове Идзу есть Мандариновая гора — Микан-яма, которая славится красотой, — сейчас там желтели мандариновые деревья и дички-апельсины. 15 числа было холодновато, небо затянули тучи, а 16-го заморосил дождь, и радио сообщило, что во многих районах выпал снег. Однако 17-го наступила золотая осень, и в воздухе разлилась сладость. Мэйдэин отправился на прогулку в край Отонаси и к пруду Дзёо-но-икэ. Он не любил прогулки, так что этот поход был для него целым событием.

В Хаконэ перед началом игр Мэйдзин пригласил в гостиницу парикмахера. В Ито 17-го числа он тоже попросил подбрить ему усы. Как и в Хаконэ, супруга поддерживала сзади голову Мэйдзина.

— Господин парикмахер сможет закрасить мне седину? — спросил Мэйдзин, обращаясь к парикмахеру, и посмотрел в окно на тихий после полуденный дворик.

Мэйдзин ещё в Токио покрасил волосы. Вообще говоря, красить волосы перед битвой — это плохо вязалось с Мэйдзином Сюсаем, но возможно, что он занялся своей внешностью как раз потому, что в разгар партии ему пришлось слечь.

Мэйдзин всегда стригся коротко, под ёжик, а сейчас отпустил длинные волосы, сделал пробор, да ещё перекрасился в черный цвет. В этом было что-то ненатуральное. На этом фоне под бритвой парикмахера особенно бросалась в глаза темная, желто-коричневая кожа Мэйдзина, обтягивавшая скулы.

Лицо Мэйдзина не было уже таким бледным и отечным, как в Хаконэ, но все же и вполне здоровым ещё не выглядело.

Только-только приехав в Канко-кан, я сразу же отправился проведать Мэйдзина и спросил, как он себя чувствует.

— Хм, так себе… — безучастно ответил он.

— Перед отъездом сюда я сходил на медосмотр в больницу Св. Луки, так доктор Иида все время старался не смотреть мне в лицо. С сердцем не все в порядке. В плевре скопилось много воды. Вдобавок ко всему ещё и в Ито здешний врач нашел у меня бронхит. Простыл вроде…

— А-а

Мне нечего было сказать.

— Старая болезнь ещё не прошла, а к ней добавились две новых. Всего получается три.

Там же были люди из Ассоциации и из газеты:

— Сэнсэй, пожалуйста, не говорите ничего о своем самочувствии господину Отакэ…

— Почему? — Мэйдзин взглянул на них с подозрением.

— Господин Отакэ опять начнет нервничать, опять осложнения…

— Оно-то верно… но все же скрывать как-то неудобно…

— Лучше, если бы вы не говорили с господином Отакэ на эту тему. Если вы скажете, что больны, он опять начнет упираться, как в Хаконэ.

Мэйдзин промолчал.

Если его спрашивали, как он себя чувствует, он, нисколько не смущаясь, рассказывал о своем самочувствии кому угодно.

Мэйдзин совсем бросил курить и перестал пить вечернюю рюмку сакэ. Он, который в Хаконэ почти никуда не выходил, здесь в Ито, регулярно ходил гулять, есть старался побольше. Может быть, и покраска волос тоже была одним из проявлением решимости довести партию до конца.

Когда я спросил Мэйдзина, что он собирается делать после окончания партии, уедет на зимний отдых в Атами либо в Ито, или же ещё раз ляжет в больницу, Мэйдзин вдруг ответил мне с доверительной интонацией:

— Хм, говоря по правде, неизвестно, продержусь ли я вообще до конца… может быть, снова слягу…

И ещё он сказал, что доиграть до нынешней стадии и не заболеть ему удалось, должно быть, только благодаря привычке не обращать внимания на свои болезни.

В гостинице Канко-кан накануне игры в комнате сменили циновки. Когда утром 18 ноября мы вошли туда, сразу ощутили приятный запах свежих циновок. Знаменитую доску для Го из гостиницы Нарая привёз Осуги Четвертый дан. Когда Мэйдзин и Отакэ сели за доску и открыли чаши с камнями, то оказалось, что чёрные камни покрылись летней плесенью. Служащие гостиницы, включая и горничных, кинулись на помощь и сообща протерли все камни.

Конверт с записанным 100 ходом белых был вскрыт в 10.30. 99 ходом чёрные атаковали, угрожая разрезать тройку белых камней в центра доски, сотым ходом белые соединились, защищаясь от разрезания. В последний игровой день в Хаконэ был сделан только этот ход. После окончания партии Мэйдзин так прокомментировал этот ход:

— Соединение белых на сотом ходе было последним ходом перед тем, как я лег в больницу, — тогда обострилась моя болезнь, этот ход к сожалению был не очень продуманным. Вместо того, чтобы ответить в этом месте, следовало бы прижать чёрных ходом в пункт 12. Это укрепило бы позицию белых в правом нижнем углу. Хотя чёрные и выступили с угрозой разрезать в центре, вряд ли они пошли бы на разрезание; а если бы даже и разрезали, то все равно особого ущерба белые не понесли бы. Защити белые на сотом ходе свою позицию, — черным не удалось бы так легко победить.

Тем не менее, раскритикованный сотый ход белых был вовсе на так уж плох. Ни в коем случае нельзя сваливать на него проигрыш белых. Отакэ Седьмой дан сказал потом, что атаковал в центре именно в расчёте на то, что Мэйдзин соединится. Да и все остальные были уверены, что белым, само собой понятно, следует соединяться.

Если говорить начистоту, то надо признать, что “тайно записанный” — сотый ход белых наверняка был известен Отакэ Седьмому дану ещё три месяца назад. Ему при этом ходе не оставалось ничего другого, как вторгаться 101 ходом в позицию белых справа внизу. Даже нам, любителям, было ясно, что для вторжения годится лишь один ход — тоби (прыжок через один пункт), который и был сделан в партии. И этот, такой очевидный ход Седьмой дан до двенадцати часов, то есть до обеденного перерыва, так и не сделал.

• Предыдущая
• 21/29
• Следующая