Мэйдзин - Кавабата Ясунари - Страница 7

• Предыдущая
• 7/29
• Следующая

Может быть достоинство, которым дышит фигура профессионала за доской, приходит с возрастом, или, может быть, сейчас молодые игроки меньше обращают внимания на свои манеры? Как бы там ни было, но Отакэ за доской производил странное впечатление: он все время подергивался, делал какие-то непонятные жесты. Однако сильнеё всех меня поразил как-то один молодой игрок четвёртого дана, участник квалификационного турнира Ассоциации. Пока его противник обдумывал свой ход, этот четвертый дан разложил у себя на коленях литературный журнал и, как ни в чем не бывало, читал какой-то роман. Когда противник делал ход, он ненадолго отрывался от книги и делал ответный ход. Когда же противник вновь начинал думать, он снова углублялся в свое чтение. Говорили, что противник был до предела возмущен такой бесцеремонностью. Впоследствии я слышал, что этот Четвёртый дан вскоре сошел с ума. Может, и в той злополучной игре уже давало себя знать его душевное заболевание, и он просто не мог спокойно ждать, когда противник сделает ход?

Отакэ Седьмой дан и его друг Ву Циньюань однажды обратились к гадателю с вопросом, что нужно для победы в Го? Говорят, он им ответил так: “Выключайте сознание, пока противник думает”.

Онода шестой дан, арбитр в прощальной партии Мэйдзина Хонинбо, несколько лет спустя, незадолго до своей смерти, вдруг разгромил всех противников на большом квалификационном турнире Отэай, устраиваемом Ассоциацией Го. Его игра была блестящей, а я бы даже сказал — пугающе великолепной. И за доской он держался не так, как обычно: при ходе противника тихо сидел с закрытыми глазами. Потом он объяснял, что в это время старался побороть в себе жажду победы. После турнира он почти сразу лег в больницу, где вскоре скончался от рака желудка, о котором и сам не подозревал. Точно так же Кубомацу Шестой дан, у которого одно время учился Отакэ. Незадолго до смерти он показал выдающиеся результаты в турнире Отэай.

Мэйдзин и Отакэ были несхожи между собой во всем: по-разному они вели себя в напряженные моменты, разными были у них и неподвижность, и жесты, и нервные реакции, непохожими были и выражения лиц. Когда Мэйдзин погружался в игру, он не только не отлучался в туалет, но и вообще, казалось, забывал обо всем. Как идет партия, обычно можно понять по лицам и поведению игроков, но, глядя на Мэйдзина нельзя било понять ничего. Впрочем, игра Седьмого дана тоже не носила отпечатка его нервозности, наоборот, была исполнена силы — таков был его игровой стиль.

Отакэ по характеру был тугодум и ему вечно не хватало времени, но когда он попадал в цейтнот, и секундант начинал вести отсчёт времени (даётся минута на ход), то Отакэ за считанные минуты успевал сделать и сто, и сто шестьдесят ходов. Его необычайное самообладание в такие минуты действовало на противника устрашающе.

Непоседливость Седьмого дана, наверное, настраивала его на сражение и, должно быть, играла ту же роль, что и глубокое дыхание Мэйдзина. Однако когда я глядел на узкие покатые плечи Мэйдзина, у меня щемило сердце. И вовсе не в жалости здесь дело. Я чувствовал себя так, словно украдкой подсмотрел запретную для посторонних тайну — приход вдохновения, в чем не отдавал себе отчета, видимо, и сам Мэйдзин.

Правда, когда я потом вспомнил об этом, то мои ощущения показались мне надуманными. Может быть, у Мэйдзина уже тогда начались боли в груди. Чем дальше продвигалась партия, тем стремительнее развивалась его сердечная болезнь. Может быть, как раз тогда и проявились её первые признаки. Я не знал, что у Мэйдзина больное сердце, и поэтому моё преклонение перед ним, пусть неосознанно, но могло представить в воображении все именно так.

Впрочем, возможно, в то время и сам Мэйдзин ничего не знал о своей болезни. Может быть, он не замечал и того, как он дышит. Но как бы там ни было, по его виду нельзя было догадаться ни о болезни, ни о возможных приступах, и ни разу он не прижал руку к груди, как это часто делают сердечники.

Над пятым ходом черных Отакэ думал двадцать минут, а Мэйдзин на шестой ход затратил сорок одну минуту. В этой партии он впервые надолго задумался. Сегодня в четыре часа пополудни нужно было записать ход. Седьмой дан свой одиннадцатый ход сделал без двух минут четыре, и теперь, если Мэйдзин за оставшиеся две минуты не сделает ход, то партия будет отложена при его ходе.

Двенадцатый ход белых Мэйдзин записал в четыре двадцать две.

Утреннее небо стало понемногу темнеть. Это потемнение оказалось предвестником сильного ливня, который позже вызвал наводнения на огромной территории от Токио до Осака.

Вторая встреча в павильоне Кёокан была назначена на 10 часов утра, но уже в этот раз возникло первое недоразумение, и начало игры пришлось отложить до двух часов. Я был всего лишь наблюдателем от газеты, и происходящеё меня впрямую не касалось, но я заметил какую-то нервозность у членов оргкомитета; пришло несколько профессионалов из Ассоциации, и у них состоялось, как мне показалось, нечто вроде “совещания при закрытых дверях”.

Утром у входа в Коёкан я столкнулся с Отакэ Седьмым даном, который как раз подходил к двери, таща за собой огромный чемодан.

— Отакэ-сан с багажом? — спросил я, на что Седьмой дан с ноткой раздражения ответил:

— Да. Сегодня прямо отсюда едем в Хаконэ. Консервируемся…

Седьмому дану сегодня предстояло играть.

Я тоже знал, что сегодня после игры, не заходя домой все должны выезжать в Хаконэ, прямо из Коёкана. Тем не менеё, необычный вид Отакэ с большим чемоданом, почему-то удивил меня.

Однако Мэйдзин не приготовился к отъезду.

— Ах, мы едем? — сказал он, — тогда я должен сходить к парикмахеру.

Отакэ Седьмой дан расстроился. Дело было не только в том, что он пришёл полностью готовым продолжать игру до конца, не возвращаясь домой: ведь партия могла затянуться месяца на три. Его расстроило то, что Мэйдзин нарушил условия встречи, причем неясно было, сообщили тому условия в точности или нет. Наконец, у Седьмого дана были основания беспокоиться о судьбе встречи вообще — ведь строгие условия, выработанные специально для этой партии, оказались нарушенными на первом же шагу. То, что Мэйдзину не объяснили всё, как следует, — явно оплошность организаторов. Однако как раз тогда не нашлось смельчака, который бы сообщил такой высокой персоне как Мэйдзин, об этой досадной оплошности, и поэтому все наперебой принялись уговаривать молодого Седьмого дана уступить. Но тот отказался.

То, что отъезд назначен на сегодня, Мэйдзин раньше не знал. Теперь ему это стало известно, и все время, пока люди совещались то в одной, то в другой комнатке, пока в коридоре то и дело раздавались шаги и пока искали Седьмого дана, который куда-то надолго исчез. Мэйдзин один сидел на своем месте и ждал.

Наконец уже после полудня было достигнуто соглашение: сегодня с двух часов до четырех — игра, а отъезд в Хаконэ — через два дня. Мэйдзин сказал:

— За два часа не разыграешься. Лучше бы играть не спеша, уже в Хаконэ.

Это было справедливое замечание, однако совершенно неосуществимое. Как раз такие реплики Мэйдзина были виной многих недоразумений, подобных сегодняшнему. О переносе игрового дня и речи быть не могло. В наши дни игра Го, как и многое другое, регламентирована до предела. И то, что для Прощальной партии выработали регламент, поражающий своей невероятной дотошностью, было сделано специально, чтобы блокировать старомодный деспотизм Мэйдзина и во что бы то ни стало обеспечить партнерам равные условия игры, не считаясь с особыми правами обладателя титула.

На эту встречу распространили правило “консервации”, а оно-то как раз и требовало, чтобы сегодня же, не заходя домой, противники отправились в Хаконэ прямо из Коёкана.

“Консервация”, можно сказать, охраняет святость партии и состоит в том, что участникам до конца игры запрещается покидать место состязания, запрещается встречаться с другими игроками, чтобы исключить подсказки. Но, с другой стороны, нельзя не признать, что она означает утрату уважения к личности. Правда, при этом участники могут быть уверены в незапятнанности друг друга. Болеё того, в игре с таким регламентом, когда доигрывание ведется каждый пятый день, партия должна растянуться на три месяца, поэтому возникает опасность вмешательства — третьих лиц, а стоит сомнениям возникнуть — им уже не будет конца. Конечно, среди профессиональных игроков ценится и совесть в своем искусстве, и соблюдение этикета, так что в играх с откладыванием вряд ли найдется безумец, который рискнет давать советы партнерам, но все же если нарушения начались, то бороться с ними бывает почти невозможно.

• Предыдущая
• 7/29
• Следующая