Тысячекрылый журавль - Кавабата Ясунари - Страница 26

• Предыдущая
• 26/41
• Следующая

Альбом появился в большой комнате, когда Юкико и Кикудзи сидели в маленькой. Должно быть, его принесла горничная, закрывавшая ставни.

— Вы не переоденетесь? — Спросила Юкико, еще раз просматривая альбом.

— А вы?

— Я же в кимоно. Пока вы будете купаться, я распакую вещи, достану подарки, печенье, конфеты.

В купальне пахло свежим деревом. Бассейн, мойка, стены и потолок — все было обшито досками, мягко поблескивавшими естественной желтизной и сохранившими рисунок древесины.

Издали донеслись голоса горничных, спускавшихся по длинному коридору.

Когда Кикудзи вернулся в комнату, Юкико там не было.

Стол сейчас стоял у стены, постель была приготовлена. Должно быть, Юкико вышла в соседнюю комнату, пока горничная все устраивала. Оттуда донесся ее голос:

— Интересно, можно на ночь оставить огонь в очаге?

— Думаю, можно, — ответил Кикудзи. Юкико тотчас вошла, глядя прямо на него, словно ни на что другое она смотреть не могла.

— Удобное?

— Кимоно?.. — Кикудзи оглядел на себе стеганое гостиничное кимоно. — Искупайтесь, очень приятная вода.

— Хорошо…

Юкико вышла в соседнюю комнату, открыла чемодан и стала доставать какие-то вещи. Потом, раздвинув сёдзи, появилась снова и, положив позади себя несессер, села и склонилась в поклоне, чуть касаясь пальцами татами. Ее щеки залились краской. Она встала, сняла кольца, положила их на трюмо и ушла.

Поклон был столь неожиданным, что Кикудзи сначала чуть не вскрикнул от удивления, а потом умилился до слез.

Он встал и начал разглядывать кольца Юкико. Не прикоснувшись к обручальному, взял другое — с мексиканским опалом. Он снова сел у хибати. Кольцо на его ладони вспыхнуло от яркого света и заиграло красноватыми, желтоватыми и зелеными огоньками. Мерцающие крохотные точки казались радостными, излучающими свет живыми существами. Кикудзи смотрел как зачарованный.

Вернувшись из купальни, Юкико снова прошла в маленькую комнату, справа от главной. По левую сторону находились еще две комнаты — в три и четыре татами, тоже оборудованные для чайной церемонии. В комнате справа горничная сложила их чемоданы.

Юкико, очевидно, занялась вещами.

Через некоторое время она сказала:

— Разрешите, я раздвину сёдзи, а то страшно как-то… Она раздвинула сёдзи между маленькой и большой комнатой, где был Кикудзи. И Кикудзи подумал, что ей, должно быть, действительно страшновато, ведь они вдвоем в четырехкомнатном номере, далеко от главного здания. Посмотрев в образовавшийся проем, Кикудзи спросил:

— А там тоже чайный павильон?

— Да. Круглый чугунный очаг в деревянной раме… Круглый очаг…

Прозвучал голос, и в проеме мелькнул подол нижнего кимоно, которое складывала Юкико.

— Кулики…

— Да… Кулики — птицы зимние, потому мне и захотелось такое кимоно…

— Кулики на волнах…

— На волнах?.. Просто на фоне волн.

— Кажется, такой рисунок называется «Кулики на вечерних волнах». Вы помните стихи «Крылатые кулики на вечерних волнах…»?

— «Кулики на вечерних волнах»?.. Разве так называется рисунок? — медленно проговорила Юкико.

Кимоно мелькнуло еще раз и исчезло.

Посреди ночи Кикудзи проснулся. Может быть, его разбудил поезд, прогрохотавший по рельсам где-то вверху над гостиницей?

Кикудзи понял, что еще глубокая ночь, потому что все звуки были удивительно близкими и четкими, совсем другими, чем вечером, — колеса прогрохотали над самой головой, гудок резанул ухо.

Кикудзи проснулся, хотя в действительности шум был не такой уж сильный. Но он все-таки проснулся. Странно. А самое странное, что он вообще спал. Как он мог заснуть раньше Юкико?

Но Юкико, оказывается, тоже заснула и сейчас ровно дышала во сне. Кикудзи почувствовал некоторое облегчение.

Наверно, Юкико страшно устала от предсвадебных хлопот, от свадебной церемонии, от поездки. А он совсем измучился за последнее время, из ночи в ночь не мог уснуть — все думал, колебался, раскаивался. И Юкико, видно, тоже что-то мучило.

Кикудзи не знал, какими духами пользуется Юкико, но запах этих духов, ее ровное дыхание во сне, ее кольца и даже кулики на подоле ночного кимоно — все было каким-то удивительно близким, родным, и все принадлежало ему. Чувство близости не исчезло даже сейчас, когда он внезапно проснулся посреди ночи. Ничего подобного он раньше не испытывал.

Ему очень хотелось взглянуть на спящую Юкико, но он не отважился зажечь свет. Кикудзи потянулся за часами.

Начало шестого!..

Да, с Юкико все было по-другому. То, что казалось вполне естественным, само собой разумеющимся с госпожой Оота и Фумико, в отношении Юкико представлялось абсолютно немыслимым. Почему? Ведь с ними двумя он не испытывал ни малейшего внутреннего сопротивления. Может быть, сейчас сопротивлялась его совесть, шептавшая, что он недостоин Юкико?.. Или госпожа Оота и Фумико все еще держали его в плену?..

Многое казалось Кикудзи зловещим. Особенно этот номер, заказанный по распоряжению Тикако Куримото, в котором он проводит эту ночь. Впрочем, Тикако же не ведьма. Ведьмой, по ее словам, была госпожа Оота.

Даже в одежде Юкико Кикудзи усмотрел влияние Тикако. Юкико обычно носила европейское платье, а в свадебное путешествие почему-то отправилась в кимоно. Перед сном Кикудзи как бы невзначай спросил ее:

— Почему вы в дорогу не надели обыкновенное платье?

— Не надела только сегодня… Решила в этот день быть в кимоно… Ведь говорят, что европейское платье придает женщине слишком официальный вид. Неуютно как-то… И потом… когда мы с вами впервые встретились в чайном павильоне, я была в кимоно. И при второй встрече, у вас дома, я тоже была в кимоно…

Кикудзи не стал уточнять, кто так говорит. В кимоно так в кимоно. В конце концов ему было приятно верить, что и кимоно с куликами на волнах Юкико выбрала по собственному вкусу.

Кикудзи перевел разговор на другую тему.

— Я очень люблю стихи «Кулики на вечерних волнах». Я уже говорил об этом…

— Стихи?.. Я их не знаю…

Кикудзи скороговоркой прочитал стихи Хитомаро. Он нежно прикоснулся к спине Юкико и невольно воскликнул:

— О, какое счастье!

Юкико, кажется, удивилась.

Но он мог быть с ней только нежным, не больше.

И сейчас, пробудившись перед рассветом, Кикудзи слышал ее спокойное дыхание, впитывал исходящий от нее аромат, и в его взбудораженном, растревоженном сердце жило только одно чувство — счастье, ниспосланное свыше блаженство. И была в этом такая чистота, словно он получил отпущение всех грехов. Только женщина — существо другого пола — может вызвать в душе высокий поэтический восторг, только женщина способна подарить самому закоренелому грешнику благо всепрощения, пусть минутное, но ни с чем не сравнимое благо.

Кто знает, может быть, ему суждено расстаться с Юкико. Может быть, наступит утро и она исчезнет. Но все равно он останется ей благодарным на всю жизнь.

Постепенно тревога в душе Кикудзи улеглась, и ему стало грустно. Ведь Юкико наверняка волновалась, ждала, боялась, а он… Нет, и сейчас он не рискнет разбудить ее и заключить в объятия…

Где-то совсем близко мерно шумели волны. Кикудзи слушал и думал, что теперь уж ему не уснуть. И вдруг снова погрузился в сон. Когда он проснулся, было совсем светло, на сёдзи играли яркие лучи солнца. А где же Юкико?

У него упало сердце — сбежала домой?..

Был десятый час.

Кикудзи раздвинул сёдзи и увидел Юкико. Обняв колени, она сидела на газоне и смотрела на море.

— Как я заспался… А вы рано встали?

— Часов в семь. Пришел слуга, наполнял бассейн, я и проснулась.

Юкико обернулась к нему и покраснела. Сегодня она была в европейском платье, со вчерашней красной розой на груди. У Кикудзи словно камень с души свалился.

— А роза-то не завяла!

— Да, я вчера поставила ее в стакан с водой над умывальником. Вчера, когда купалась. Вы разве не заметили?

— Не заметил, — сказал Кикудзи. — А сейчас вы уже искупались?

• Предыдущая
• 26/41
• Следующая