Тысячекрылый журавль - Кавабата Ясунари - Страница 37

• Предыдущая
• 37/41
• Следующая

Простите меня, недостойную!

И спите спокойно!

Еще будучи в пути, я написала Вам, чтобы Вы женились на Юкико-сан. Но это, конечно, Ваше дело. Вы вольны поступать, как Вам заблагорассудится. Знайте лишь одно: ни мама, ни я не помеха Вашей свободе и вашему счастью. И никогда, ни за что не ищите меня.

Шесть дней, на протяжении всего моего пути, я продолжаю писать о пустяках. Какие женщины назойливые! Мне, распростившейся с Вами, хотелось, чтобы Вы меня поняли. А теперь я думаю — пустые это слова, и женщине важно другое: быть рядом даже непонятой. Кто знает, о каком понимании я сейчас мечтаю… Может быть, совсем противоположном…»

Вернувшись с Юкико из свадебного путешествия, Кикудзи перечитал это письмо. Сейчас он иначе воспринимал слова Фумико, чем тогда, полтора года назад, когда прочитал их впервые.

Но как иначе, для него было неясно. «Пустые слова…»

Кикудзи вышел в палисадник перед домом, где он теперь жил. Ничего похожего на сад — узкое голое пространство, огороженное дощатым забором. Он положил на землю письмо Фумико — довольно объемистую пачку — и поджег его.

Бумага отсырела и горела плохо.

Кикудзи разворошил листочки и все вновь и вновь чиркал спичками. Бумага желтела, чернила Фумико меняли цвет, но на истлевших страницах все еще проступали письмена.

— Горите, горите, слова!..

Кикудзи теперь бросал в пламя по одному листочку. Да, письмо сгорит, сгорят написанные чернилами слова… Но все ли он сожжет?.. Повернувшись спиной к дому, Кикудзи скользнул взглядом по забору. В одном месте сквозь щель между досками падало косое зимнее солнце.

— Ну как, благополучно съездили?

Этот голос… Внезапный, как струя ледяной воды… Кикудзи весь похолодел. На галерее стояла Тикако Куримото.

— Да как же вы так?.. Без спросу, без предупреждения… Врываетесь в дом…

— А что делать, если никто не встречает, на стук не отзывается? Вот уж верно так верно: квартиры молодоженов — райское местечко для воров! У вас что, и прислуги еще нет? Впрочем, это неплохо поначалу — пожить вдвоем, в полном уединении. Небось Юкико-сан отлично за вами ухаживает…

— И как вы только узнали!

— Что? Где вы живете-то? Пустяк! Знаете поговорку: «У змеи змеиная тропка».

— Вы и есть змея, самая настоящая! — выпалил Кикудзи. К внезапным появлениям Тикако в общем-то Кикудзи привык. Когда умер отец, она тоже являлась в их дом незваной, но ее сегодняшнее появление — в этом доме! — пробудило в нем все былое отвращение.

— Я думаю, — как ни в чем не бывало продолжала Тикако, — непосильное это занятие для Юкико-сан — в холода возиться с водой на кухне. Хотите, я буду приходить помогать по хозяйству?

Кикудзи даже не обернулся.

— Что это вы жжете? Письмо Фумико-сан?

Кикудзи сидел на корточках, спиной к ней, остатки письма лежали у него на коленях, и Тикако не могла их видеть.

— Если письмо Фумико-сан, вам, должно быть, жарко. Славное занятие!

— Я, как вы заметили, стал небогат и ни в чьих услугах теперь не нуждаюсь. Особенно в ваших! В ваших, понятно?

— А я и не собираюсь докучать вам. Я свое дело сделала — перекинула мостик между вами и Юкико-сан. Вы и представить не можете, как я счастлива! Теперь-то уж я спокойна, и мне остается только служить вам…

Сунув остатки письма за пазуху, Кикудзи поднялся. Тикако, стоявшая на самом краю галереи, взглянула на Кикудзи и сделала шаг назад.

— Да что это вы в самом деле? Какое лицо у вас страшное! Я ведь просто… помочь хотела… Небось Юкико-сан еще и вещи свои не разобрала…

— Не ваша забота!

— При чем тут забота! Неужели не понимаете — душа моя так и рвется к вам, жаждет вам услужить.

Тикако бессильно опустилась на пол там, где стояла. Ее левое плечо вздернулось. Она тяжело дышала и выглядела испуганной.

— Ваша супруга, Кикудзи-сан, сейчас ведь к родителям поехала? Они там встревожены, что это вдруг вы из свадебного путешествия один в дом вернулись…

— И там успели побывать!

— Зашла поздравить, как же иначе? Если вы недовольны, приношу мои глубокие извинения, — сказала Тикако, внимательно следя за выражением лица Кикудзи.

Кикудзи, подавляя гнев, сказал:

— Да, кстати, та чашка… черный орибэ… все еще у вас?

— Подарок вашего отца? Да, у меня.

— Я бы попросил продать ее мне.

— Хорошо! — Взгляд Тикако, подозрительный, недоуменный, вдруг стал колючим от злости. — Хорошо… Не хотелось бы мне расставаться с этой вещью, все-таки память о вашем отце, но, если вы настаиваете, Кикудзи-сан, пожалуйста, я принесу чашку. Хоть сегодня, хоть завтра… Желаете снова заняться чайной церемонией?

— Прошу принести сейчас же!

— Бегу, бегу, все поняла! Что ж, самое время отведать чаю из черного орибэ, теперь, когда вы сожгли письма Фумико-сан…

Тикако ушла, вытянув шею, словно пробиваясь сквозь какую-то незримую преграду.

Кикудзи снова вышел в палисадник, но руки у него дрожали и спички не зажигались.

Кикудзи начал замечать, что иногда Юкико, обычно живая и стремительная во всех своих движениях, сидит за роялем с отсутствующим видом.

Рояль в этой квартире выглядел громоздким.

Он был изготовлен в мастерской, к которой Кикудзи с некоторых пор имел отношение. Его отец был акционером фирмы музыкальных инструментов. Во время войны эта фирма, как и все прочие, переключилась на производство оружия. Несколько лет назад один из инженеров фирмы задумал наладить выпуск роялей новой марки. На правах старого знакомого отца он стал захаживать к Кикудзи, рассказывал о своих делах. И Кикудзи после продажи дома вложил деньги в это предприятие.

В его новой квартире сейчас как раз и стоял один из опытных образцов роялей новой марки. У Юкико был рояль, но она подарила его своей младшей сестре и оставила в доме родителей. Родители могли купить младшей дочери другой рояль, и Кикудзи несколько раз говорил об этом Юкико.

— Если тебе на этом рояле неудобно играть, взяла бы свой, старый. Может, ты из-за меня не хочешь, боишься, что обижусь?..

Кикудзи подумал, что Юкико их рояль не нравится, поэтому она частенько и сидит за ним с рассеянным видом.

— Зачем? Этот рояль меня вполне устраивает, — Юкико, кажется, удивилась. — Вообще-то я в этом не очень разбираюсь, но ведь настройщик его хвалил.

Честно говоря, Кикудзи и сам понимал — рояль тут ни при чем. Да и Юкико не настолько хорошо играла, чтобы предъявлять повышенные требования к инструменту.

— А я подумал, он тебе не нравится. Ты ведь часто садишься за рояль и не играешь, а просто сидишь с отсутствующим видом.

— Это не имеет никакого отношения к роялю, — откровенно сказала Юкико и, кажется, хотела добавить еще что-то, но раздумала. — Значит, вам показалось, что я сижу с отсутствующим видом. Когда же это было?

Рояль стоял в гостиной — стандартно, по-европейски обставленной комнате, находившейся внизу, рядом с передней. Ни из столовой, ни из своей комнаты на втором этаже Кикудзи не мог увидеть, как ведет себя Юкико, садясь за рояль.

— Да, я задумываюсь иногда… У нас дома ведь было очень шумно. Посидеть спокойно, подумать возможности не было.

Кикудзи представил себе дом, где выросла Юкико. Там всегда было шумно и весело. Еще бы, счастливая семья — отец, мать, братья, сестры. И полно гостей.

— А у меня, когда я с тобой встречался до женитьбы, создалось впечатление, что ты молчаливая.

— Я? Да что вы, я ужасная болтушка. Правда, правда. Бывало, сидим мы с мамой и младшей сестрой и болтаем без умолку. Ну, не знаю, может быть, из всех троих я меньше говорила. А уж мама совсем молчать не может, как начнет говорить, при гостях особенно, так и не остановишь. В таких случаях я старалась говорить поменьше, а то даже неудобно как-то. Вам, наверно, тоже надоедала ее светская болтовня. Если подумать, то, пожалуй, при такой матери дочь может стать молчаливой и замкнутой… А вот младшая сестра изо всех сил подражает маме…

• Предыдущая
• 37/41
• Следующая