Гадкие лебеди - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 12

• Предыдущая
• 12/47
• Следующая

– Сопляки паршивые, – сказал Тэдди, закуривая сразу две сигареты, – себе и Виктору. – Манеру взяли – каждый четверг буянить. Прошлый раз недоглядел – два кресла сломали. А кому платить? Мне!

Виктор щупал распухшее ухо.

– Племянничек ушел, – сказал он с сожалением. – Так я до него как следует не добрался.

– Это хорошо, – сказал Тэдди деловито. – С этим губастым лучше не связываться. Дядюшка у него знаешь кто, да и сам он… опора Родины и Порядка, или как они там называются. А драться ты, господин писатель, навострился. Такой, помню, хлипкий сопляк был – тебе, бывало, дадут, а ты и под стол. Молодец.

– Такая уж у меня профессия, – вздохнул Виктор. – Продукт борьбы за существование. У нас как ведь – все на одного. А господин Президент за всех.

– Неужели до драки доходит? – простодушно удивился Тэдди.

– А ты думал! Напишут на тебя похвальную статью, что ты-де проникнут национальным самосознанием, идешь искать критика, а он уже с компанией – и все молодые, задорные крепыши, дети Президента…

– Надо же, – сказал Тэдди сочувственно. – И что?

– По-разному. И так бывает, и эдак.

К подъезду подкатил джип, отворилась дверца, и под дождь, прикрывшись одним плащом, вылезли молодой человек в очках и с портфелем и его долговязый спутник. Из-за руля выбрался Голем. Долговязый с острым, каким-то профессиональным интересом смотрел, как швейцар выбивает через вертящуюся дверь последнего буяна, еще не вполне пришедшего в себя. «Жалко, этого не было, – шепотом сказал Тэдди, указывая на долговязого. – Вот это мастер! Это тебе не ты. Профессионал, понял?» «Понял», – тоже шепотом ответил Виктор. Молодой человек с портфелем и долговязый рысцой пробежали мимо и нырнули в подъезд. Голем неторопливо двинулся было следом, уже издали улыбаясь Виктору, но дорогу ему заступил Зурзмансор с белым свертком под мышкой. Он что-то ему сказал вполголоса, после чего Голем перестал улыбаться и вернулся в машину. Зурзмансор пробрался на заднее сидение, и джип укатил.

– Эх! – сказал Тэдди. – Не того мы били, господин Банев. Люди кровь из-за него проливают, а он сел в чужую машину и уехал.

– Ну, это ты зря, – сказал Виктор. – Больной несчастный человек, – – сегодня он, завтра ты. Мы с тобой сейчас пойдем и выпьем, а его в лепрозорий повезли.

– Знаем мы, куда его повезли! – непримиримо сказал Тэдди. – Ничего ты не понимаешь в нашей жизни, писатель.

– Оторвался от нации?

– От нации не от нации, а жизнь нашу ты не знаешь. Поживи-ка у нас: который год дожди, на полях все погнило, дети от рук отбились… Да чего там – ни одной кошки в городе не осталось, от мышей спасенья нет… Э-эх!

– сказал он, махнув рукой. – Пошли уж.

Они вернулись в вестибюль, и Тэдди спросил швейцара, уже занявшего свой пост:

– Что! Много наломали?

– Да, нет, – ответил швейцар, – можно считать, что обошлось. Торшер один покалечили, стену загадили, а деньги я у этого… у последнего отобрал, на вот, возьми.

На ходу считая деньги, Тэдди пошел в ресторан. Виктор последовал за ним. В зале опять установился покой. Молодой человек в очках и долговязый уже скучали над бутылкой минеральной воды, меланхолично пережевывая дежурный ужин. Диана сидела на прежнем месте, очень оживленная, очень хорошенькая, и даже улыбалась занявшему свое место доктору Р.Квадриге, которого обычно не терпела. Перед Р.Квадригой стояла бутылка рому, но он был еще трезв и потом выглядел странным.

– С викторией! – мрачно приветствовал он Виктора. – Сожалею, что не присутствовал при сем хотя бы мичманом.

Виктор рухнул в кресло.

– Красивое ухо, – сказал Р.Квадрига. – Где ты такое достал? Как петушиный гребень.

– Коньяку! – потребовал Виктор. Диана налила ему коньяку. – Ей и только ей обязан я викторией своей, – сказал он, показывая на Диану. – Ты заплатила за бутылку?

– Бутылка не разбилась, – сказала Диана. – За кого ты меня принимаешь? Но как он упал! Боже мой, как он чудесно свалился! Все бы так…

– Приступим, – мрачно сказал Р.Квадрига, и налил себе полный стакан рому.

– Покатился, как манекен, – сказала Диана. – Как кегля… Виктор, у тебя все цело? Я видела, как тебя били ногами.

– Главное цело, – сказал Виктор. – Я специально защищал.

Доктор Р.Квадрига со скворчанием всосал в себя последнюю каплю рома из стакана, совершенно как кухонная раковина всасывает остатки после мытья посуды. Глаза у него сразу же осоловели.

– Мы знакомы, – поспешно сказал Виктор. – Ты – доктор Рем Квадрига, я писатель Банев…

– Брось, – сказал Р.Квадрига. – Я совершенно трезв. Но я сопьюсь. Это единственное, в чем я сейчас уверен. Вы не можете себе представить, но я приехал сюда полгода назад абсолютно непьющим человеком. У меня больная печень, катар кишок и еще что-то с желудком. Мне абсолютно запрещено пить, а я теперь пьянствую круглые сутки… Я абсолютно никому не нужен. Никогда в жизни этого со мной не бывало. Я даже писем не получаю, потому что старые друзья сидят без права переписки, а новые – неграмотны…

– Никаких государственных тайн, – сказал Виктор. – Я неблагонадежен.

Р. Квадрига снова наполнил стакан и принялся прихлебывать ром как остывший чай.

– Так лучше действует, – сообщил он. – Попробуй, Банев, пригодится… И нечего на меня смотреть! – сказал он вдруг Диане бешено. – Попрошу скрывать свои чувства. А если вам не нравится…

– Тихо, тихо, – сказал Виктор, и Р. Квадрига остыл.

– Они ни черта во мне не понимают, – сказал он грустно. – Никто. Только ты немножко понимаешь. Ты меня всегда понимал. Только ты очень груб, Банев, и всегда меня ранил. Я весь израненный… Они теперь боятся меня ругать, они теперь меня только хвалят. Как похвалит какая-нибудь сволочь – рана. Другая сволочь похвалит – другая рана. Но теперь все это позади. Они еще не знают… Слушай, Банев, какая у тебя замечательная женщина… Я тебя прошу… Попроси ее, пусть придет ко мне в студию… Да нет, дурак! Натурщица! Ты ничего не понимаешь, я такую натурщицу ищу десять лет…

– Аллегорическая картина, – пояснил Виктор Диане. – «Президент и Вечно Юная Нация…»

– Дурак, – грустно сказал Р. Квадрига. – Вы все думаете, что я продаюсь… Ну, правильно, было! Но больше я не пишу президентов… Автопортрет! Понимаешь?

– Нет, – признался Виктор. – Не понимаю. Ты хочешь писать свой портрет с Дианы?

– Дурак, – сказал Р. Квадрига. – Это будет лицо художника…

– Моя задница, – объяснила Диана Виктору.

– Лицо художника! – повторил Р. Квадрига. – Ты ведь тоже художник. И все, кто сидит без права переписки, и все, кто лежит без права переписки… и все, кто живет в моем доме… то есть не живет… Ты знаешь, Банев, я боюсь. Я ведь тебя просил: приди, поживи у меня хоть немножко. У меня вилла, фонтан… А садовник сбежал. Трус… Сам я там жить не могу, в гостинице лучше… Ты думаешь, я пью, потому что продался? Дудки, это тебе не модный роман… Поживешь у меня немного и разберешься… Может быть, ты даже их узнаешь. Может быть, это вовсе не мои знакомые, может быть, это твои. Тогда бы я знал, почему они меня не узнают… Ходят босые… смеются… – Глаза его вдруг наполнились слезами.

– Господа! – сказал он. – Какое счастье, что с нами нет этого Павора. Ваше здоровье!

– Будь здоров, – сказал Виктор, переглянувшись с Дианой. Диана смотрела на Р. Квадригу с брезгливой тревогой. – Никто здесь не любит Павора, – сказал он. – Один я урод какой-то.

– Тихий омут, – произнес доктор Р. Квадрига. – И прыгнувшая лягушка. Болтун. Всегда молчит.

– Просто он уже готов, – сказал Виктор Диане. – Ничего страшного…

– Господа! – сказал доктор Р. Квадрига. – Сударыня! Я считаю своим долгом представиться! Рем Квадрига, доктор «гонорис кауза».

• Предыдущая
• 12/47
• Следующая