Господин двух царств - Тарр Джудит - Страница 3

• Предыдущая
• 3/86
• Следующая

Весьма вероятно, что он умрет. Она не принадлежала к храму Имхотепа и не могла совершать чудеса исцеления. У нее был только этот маленький дар успокаивать, и она умела пользоваться им, если было достаточно света и места.

Великан, который остановил ее, был все еще рядом, удерживая плечи гиганта одной рукой. Двое других поддерживали тело. Она заметила, что все они ранены. Один из них хромал. Они шли медленно, время от времени останавливаясь, чтобы перевести дыхание.

Палатка врачей была похожа на ад, как его представляют себе персы: тусклый свет ламп, мечущиеся тени, крики, стоны и предсмертные хрипы. От невероятного зловония у Мериамон перехватило горло.

– Кладите сюда, – торопливо сказал кто-то. Свободное место было у дальней стенки, тесное даже для человека обычных размеров и почти не освещенное, но это можно было поправить. Мериамон показала подбородком на лампу.

– Несите ее сюда.

Двое из носильщиков уже ушли, причем один – почти бегом. Третий тоже был готов удрать. Однако он принес лампу и стоял теперь, слегка покачиваясь и хмуро глядя на Мериамон.

Она оказалась как раз под ним, когда великан вдруг рухнул, но успела подхватить лампу, приняв на себя тяжесть его тела. Но она была маленькой даже для страны Кемет, а он был македонцем. Они упали вместе, в проходе среди тел, задев лежащего гиганта.

Мериамон с трудом освободилась из-под его тела. Лампа была цела. При ее свете Мериамон осмотрела упавшего. Не вся кровь на нем была кровью его товарища. Его правая рука – раньше она этого не заметила – выглядела весьма скверно.

Гигант еще может подождать. Она принялась стаскивать доспехи великана. Это оказалось проще, чем она ожидала, хотя пришлось его немного потрясти. Она была рада, что от этого он не пришел в себя.

На нем не было других серьезных ран: только порезы, ушибы, ссадины – ничего опасного. Рука была грубо обмотана лоскутами чьей-то туники, пропитанными кровью, засохшей и свежей. Стиснув зубы, она отодрала повязку.

Могло быть и хуже. Рана тянулась сверху вниз, узкая и не особенно глубокая. От удара мечом, к тому же скользящего. Довольно маленькая. Однако заканчивалась она очень нехорошо: кость была перебита у запястья, кисть безжизненно болталась. Перелом выглядел чистым, без осколков в ране, но мышцы были повреждены, а сломанная кость их просто изорвала. Еще немного, и руку уже нельзя было бы спасти.

Может быть, она сможет это сделать. Срочное лечение, молитвы, время и защита богов от лихорадки – и он не будет одноруким. Правда, только боги знают, сможет ли он владеть этой рукой полноценно.

Она заметила поблизости мужчину, нет, мальчика, хотя он был крупнее любого мужчины в стране Кемет: расширенные от любопытства глаза, ничем не занят.

– Лубки, – сказала она. – Бинты, нитка, иголки. Воды, и как можно горячей. Целебных трав, чтобы промыть рану.

Мальчик оказался послушным и быстро обернулся. Может быть, на него подействовала ее тень и блеск глаз.

Когда Мериамон сделала все, что было в ее силах, для раненого, она огляделась. Перед ней открывалась внутренность палатки. Крыша и столбы, боковины можно поднимать и опускать, когда нужно, – сейчас они опущены, ограничивая вид, запах и звук боли. Слишком много боли. Мериамон повернулась к ближайшему раненому, напрягла внимание, стараясь сосредоточиться на нем одном. Как ни мало знала она от жрецов-целителей, но знала все-таки много, больше, наверное, чем греческие врачи. Она могла сказать, где нужно наложить швы, что сломано и что повреждено, удастся ли спасти руку или ногу или придется отнять, как извлечь из раны стрелу. Раз или два люди пытались заговорить с ней. Наверное, они спрашивали, что делает эта женщина в палатке врачей. Она не отвечала. У них есть глаза, сами могут увидеть, что она делает.

Никто не вмешивался. Ее тень заботилась об этом.

Хлынула новая волна раненых – задержавшиеся на поле битвы, вернувшиеся из погони, те, кто получил раны и только теперь обратил на них внимание. Они принесли новость: враг отброшен, персидский лагерь захвачен, и царь победителей вступил в шатер Великого Царя персов.

– Захвачены и женщины Великого Царя, – сообщил человек, потерявший руку. Он отбросил свой щит, перетянул обрубок руки веревкой и продолжал сражаться, безумный, как все, кому кровь ударяет в голову. Теперь он был пьян – и от вина, и от шока; победа вскружила ему голову. Он оскалил зубы в улыбке; отличные зубы, заметила Мериамон. – Просто не верится! Они берут на войну своих жен. И любовниц. И всех своих рабов, и все свое отродье. И целую толпу евнухов.

Он уставился на Мериамон, запнулся и внезапно замолчал.

Мериамон чуть не рассмеялась: она забыла, что под плащом на ней штаны и рубашка – одежда персов, безобразно варварская, презренная, но теплая. Может быть, поэтому никто не узнал в ней женщину и не выгнал?

Бедняга залился краской. Как и тот, кем она сейчас занималась, с раной от меча во всю грудь, неглубокой, но сильно кровоточившей.

Мериамон закончила перевязку и хлопнула его по плечу.

– Ступай, – сказала она, – и смотри, чтобы грязь не попала. Приходи через пару дней, я дам тебе мазь, и все быстро заживет.

Он пробормотал слова благодарности и скрылся в темноте. Так поступали все, кто мог, оставались только совсем беспомощные, умирающие или те, кто был без сознания.

Никто не оставался без внимания. Во всем был порядок, ритм, выработанный долгой практикой, четкость, которая не удивляла: Мериамон видела, как умеет биться эта армия. Никакой магии, никакого пения гимнов, которые были древними еще тогда, когда боги были молоды, но для варваров они и так неплохо справлялись с делом.

Мериамон повернулась к выходу. Ей нужно было поесть и выспаться, да и Сехмет куда-то делась. Здесь слишком много шума и неприятных запахов для кошки. Слишком много и для женщины, особенно такой усталой, какой была она после долгого пути.

Что-то – может быть, то, как лежали тела, может быть, необходимость обойти толпу врачей, пытавшихся утихомирить мечущегося, кричащего раненого, – заставило ее пойти длинным путем и вернуться к тому месту, откуда она начала свою работу.

Гигант был без сознания, но его дыхание стало ровным и глубоким. Великан уже очнулся. Рядом с ним блеснули золотые кошачьи глаза. Сехмет зевнула, потянулась и принялась вылизывать хвост.

Каким-то образом македонец ухитрился помыться. Судя по бледности его губ, ему это было нелегко.

После всех мужчин, с которыми ей пришлось недавно возиться, он уже не казался таким огромным. Был невысок, но легок в кости, худощав и строен. Как большинство молодых воинов, которых она видела, он не носил бороды; щетина на щеках была цвета ячменной соломы, светлее волос. Его глаза, даже затуманенные болью, были светлыми, светло-серыми, как небо ранним-ранним утром. Мериамон удивилась: светлые глаза – цвета неба – не встречались в стране Кемет.

Он смотрел сердито.

– Я не могу встать, – сказал он, как будто она была виновата в том, что у него рука искалечена.

– И не надо, – ответила Мериамон, – кости могут сдвинуться.

– Но я должен встать, – настаивал он. – Я должен идти на свой пост.

– Ты никуда не должен идти отсюда.

Раненый сел, и лицо его посерело. Мериамон снова заставила его лечь, слегка задохнувшись: он был очень тяжел. И взбешен.

– Я же просто нес Аякса к врачам, ты не можешь держать меня здесь.

– Я и не держу, – сказала она. – Это твое тело держит тебя.

Здоровой рукой он схватил ее за одежду. Капли пота выступили у него на лбу, но он держал крепко.

– Выпусти меня отсюда!

– Это еще что? – раздался резкий голос позади Мериамон. – Что это такое, Николаос?! Отпусти мальчика!

– Мальчика? – Воин – Николаос – засмеялся, словно подавился. – Ты думаешь, это мальчик?

Мериамон взглянула через плечо. Она и раньше видела этого человека, он появлялся тут и там, отдавая необходимые распоряжения. Он был немолод, но и не стар; волосы тронуты сединой, борода коротко подстрижена. На нем была сильно испачканная, но дорогая одежда, и плащ, когда-то малиновый, но сильно выцветший. Нахмурившись, он глядел на Мериамон. Во взгляде его появился гнев.

• Предыдущая
• 3/86
• Следующая