Купол надежды - Казанцев Александр Петрович - Страница 94
- Предыдущая
- 94/95
- Следующая
И невольно я вспомнила моего бедного Бемса, его припадки, когда он, лежа на боку, натужно перебирал лапами, мчась куда-то, но оставаясь на месте…
Я подняла глаза на Танагу.
Доктор признал знакомый симптом. Подойдя к телефону, он вызвал Кати-тян с необходимой для анализов аппаратурой.
Ведь Танага как врач недавно обследовал сенатора и нашел его совершенно здоровым и лишь симулирующим болезнь. Но теперь…
Я напомнила доктору переданный Спартаком возглас сенатора:
— Он оцарапал меня! У него грязные ногти!
Мигуэля Мурильо мы нашли в соседней комнате в столь же плачевном состоянии, как и Броккенбергера.
Он лежал на полу и, словно стараясь убежать, скрыться, бешено загребал и руками и ногами, как четырьмя лапами, но только крутился на ковре.
Мне стало страшно.
Танага ухватил одну из беснующихся рук Мурильо, осмотрел его пальцы и сказал:
— Порез, Аэри-тян! Он старался вычистить траур из-под ногтей, извините. И порезал палец. Видите, измазано кровью.
— Разве это может быть причиной? — удивилась я.
— В том случае, когда траур под ногтями небезопасен.
Появилась Кати-тян. Взяла пробу крови у затихшего сенатора.
Танага же умудрился найти на столике среди маникюрных принадлежностей сенатора ножичек, на лезвии которого остался «траур», должно быть, из-под ногтей Мурильо.
Он передал находку Кати-тян, которая расположилась со своими аппаратами в третьей комнате.
Броккенбергер и Мурильо снова пустились в свой нескончаемый бег на месте, словно один старался догнать другого, чтобы отомстить за что-то, и оба не двигались, лишь исступленно перебирая конечностями и рыча как звери.
— Неужели ничем нельзя помочь несчастным? — в отчаянии спросила я.
— Извините, но только так, как я когда-то помог вашему истинному другу. Если я прав, конечно, в своих предположениях.
Танага оказался прав! В крови Броккенбергера и в крови Мигуэля Мурильо Кати-тян обнаружила яд гуамачи.
Он же оказался и в найденном Танагой «трауре» из-под ногтей Мурильо.
Броккенбергер умер первым. Его разбил полный паралич, захвативший потом и сердце.
Мурильо на короткий миг пришел в себя. Узнав, что сенатор скончался, он вытянулся, сведенный судорогой, потом с трудом произнес:
— О как я счастлив, сеньоры! Отомщен по законам мафии! Он предал меня и получил по заслугам.
— Вы пытались скрыть улики, делали себе маникюр, извините? — спросил Танага.
— Зря торопился… Вот и порезался… Достаточно небольшой царапины… на руке человека… Или на голове собаки… Помните? — Он гнусно улыбнулся. — И капельки крови… достаточно…
Я в ужасе смотрела на этого человека… Нет! Не на человека! Мне было больно, что он и мой Бемс умирали схожей смертью.
Припадок снова скрутил Мурильо, и он, не приходя в сознание, умер.
— У него очень толстые и остро заточенные ногти, которыми этот гангстер, как когтями, извините, наносил царапины своим жертвам. Очевидно, они по законам мафии и таким способом рассчитываются между собой.
Я вспомнила, что Мурильо при Спартаке и Остапе назвал сенатора Броккенбергера Брокком, главарем гангстерского синдиката «Броккорпорейшен». Мне трудно было в это поверить! Честное слово!
Не верили в это и на континенте.
В Вашингтоне, как только стали известны подробности всего случившегося, разразился очередной политический скандал. Сам президент США, в свое время поддержавший академика Анисимова и называвший работу Города-лаборатории «великим экспериментом», попросил сенат назначить сенатское расследование. И мне привелось беседовать с почтенными сенаторами, когда они прилетели к нам в Город Надежды. Им разрешено было курить, и я задыхалась от едкого сигарного дыма.
Дело велось весьма обстоятельно, опытные детективы дали мне сто очков вперед, было стыдно показывать им свои записки, признаваться в неумелых расспросах.
Результат сенатского расследования ошеломил не только меня.
Маньяком и преступником-одиночкой был признан Мигуэль Мурильо. Оказывается, одолеваемый жаждой убийства, он похищал чемоданы пассажиров, чтобы тем или иным способом вызвать гибель самолета в районе Бермудского треугольника. Доказательством его невменяемости сочли его упрямое стремление устроить катастрофу в одном и том же месте. Прибор же, выводящий из строя электронное оборудование, в качестве вещественных доказательств не фигурировал. Несколько стран, к которым имел отношение Мигуэль Мурильо, настаивали на передаче им прибора «для изучения». Советская страна предложила отнести его к числу запрещенных международными соглашениями разработок.
Николаю Алексеевичу пришлось слетать в Вашингтон, выступить в комиссии сената. Он снова был принят в Белом доме.
Вернувшись, он сказал мне:
— Нет, Америка — это не Смит и Броккенбергер. Это О'Скара, Стилл и миллионы простых американцев. И те передовые их представители, которые так же ненавидят голод, как и мы.
Сенатское расследование было закончено. Газетная шумиха улеглась.
Сенатор из штата Айова Дэвид Броккенбергер был посмертно оправдан, и в галерее Капитолия, где он так долго и успешно влиял на законодателей, поставлен его мраморный бюст.
В особняке Броккенбергера в штате Айова множество пригретых им ребятишек искренне горевали о кончине дедушки Дэви.
На заключительном заседании Особой комиссии ООН в Нью-Йорке после бурных дебатов восторжествовала точка зрения доктора Стилла, к которой присоединился в конце концов и профессор Энтони О'Скара, председатель комиссии.
Эксперимент в Городе-лаборатории признавался недостаточным. Рекомендовалось вынести его из-под ледяного купола Антарктиды и создать под эгидой ООН множество центров пищевой индустрии, используя при этом разработанную нами технологию.
Перед Николаем Алексеевичем и всеми его соратниками встали новые, еще более грандиозные задачи».
ЭПИЛОГ
Моя мечта, самая фантастическая,
всегда остается жизненной, земной,
никогда не мечтаю о невозможном.
Я закрываю рукопись романа, романа-мечты о том, как человечеству справиться с грозящими ему бедами, как победить голод на Земле, как сохранить богатства окружающей среды, избежать энергетического кризиса, связанных с развитием энергетики климатических катаклизмов, как не бояться демографического взрыва.
Конечно, искать в фантастическом произведении рецепты от всех существующих или возможных невзгод нельзя. В нем лишь отражены и развиты некоторые идеи, разрабатываемые ныне наукой, воплощение которых не должно заменить, скажем, сельское хозяйство в тех странах, где оно стало передовым, прежде всего в нашей стране. Но подумать о том, как в помощь сельским труженикам, слишком зависящим от погоды, дать государственный резерв питательных продуктов, получение которых не связано ни с какими внешними условиями, конечно же, стоит.
И можно понять проявление большого внимания со стороны партии и правительства к проблеме искусственной пищи (то есть получаемой не традиционным для наших предков способом). Ученым у нас предоставлен широкий простор для исследований, часть которых и легла в основу моего повествования, где додумано уже известное или увеличены по праву мечты реальные достижения лабораторий и опытных производств.
По мере развития романа-мечты меня окружила плеяда героев, черты которых взяты из жизни и которые обрели в произведении собственную жизнь. Некоторых из них я полюбил, и не представляю, как же я расстанусь с ними, некоторых возненавидел, стараясь передать это чувство и читателям.
Но я понимаю, что читатель вправе спросить меня, что же стало с этими людьми. Ведь я стремился, чтобы читатели поверили в их существование, да и сам поверил в это.
Попробую представить себе их судьбы.
Академик Анисимов и его молодая жена Аэлита.
Они вернулись в Москву. Академик снова возглавил родной институт, где решаются новые и новые проблемы обеспечения людей пищевыми продуктами с помощью химии. От микробиологического уровня предстоит подняться до воссоздания фотосинтеза, чтобы непосредственно превращать энергию солнечных лучей в энергию пищевых продуктов, усваиваемых человеком.
- Предыдущая
- 94/95
- Следующая