Темная любовь (антология) - Кинг Стивен - Страница 37

• Предыдущая
• 37/89
• Следующая

Дальше трудно было расслышать. Они включили в моей комнате какую-то машину, которая гудела, как пылесос. Думаю, они говорили следующее:

— Соседи не сообщали ни о каком шуме, но…

— Ты думаешь, он убил первого, и тут зашла вторая, увидела тело, и…

— Или "зашел" и "увидел"…

— Наверное, он сперва убил мужчину. С женщиной дальше легче.

— Что за ребенок может жить в такой комнате?

— Блин, да что за ребенок может такое сделать?

— Эта комната похожа на келью. Ни картинок, ни игрушек на столе. Черное одеяло и подушки. Спорить могу, его вещи аккуратно сложены в ящиках и развешаны по ниточке в шкафу.

Звук открываемого шкафа.

— Что я вам говорил?

Кто-то выдвинул ящик в шкафу точно подо мной. Я затаил дыхание.

— Надо было спорить, — сказал человек с грубым голосом точно подо мной. — Это работа пацана.

Новый голос, дрожащий:

— Сержант, приехал фургон за телами. Их уже можно паковать?

— Спроси у дока, — ответил грубый голос, закрывая дверь шкафа и заставляя меня прислушиваться, что происходит в моей комнате. Но у закрытой двери было одно преимущество — она отсекла запах.

— Звонок от Коммера и Стайлза. Они нашли одну из машин семьи. Определили по содержимому отделения для перчаток. В Корбеллз-Вудс, за Хайленд. Водительская дверца открыта. Еще через полквартала на север нашли на обочине дороги шляпу. Вроде рыбацкой шляпы с именем отца на ленте.

— Он направляется из города. Пешком.

— Шляпа зачем? Зачем он ее взял? Зачем бросил? Почему оставил машину? спросил сержант с грубым голосом.

Все это были хорошие вопросы.

— Можно нам идти, сержант? Я имею в виду, спуститься вниз.

— Давайте. Я еще чуть побуду.

Шаги прочь из комнаты. Дальний вой сирен "скорой помощи". Сирены-то зачем? Куда спешить?

Сержант дышал так шумно, что мне было слышно сквозь дверь шкафа и потолок. Он что-то сказал слишком тихо, чтобы я разобрал, но что-то сердитое. Потом послушаю ленту, может, недели через две, когда можно будет включить погромче. Да, я любопытен. Вы меня за это осуждаете?

Люди внизу разговаривали, спорили, звонили по нашему телефону. За стеной в двух футах от меня в комнату Линн вошли две пары ног. Я приложил глаз к узкой щели между листами штукатурки и планками. И поймал мелькнувшую полицейскую форму на теле женщины.

— Красивая девушка, — сказал молодой мужской голос.

Я точно знал, что он смотрит на фотографии Линн с подругами, которые у нее на подзеркальнике. А женщину-полисмена я не видел, когда она ответила:

— Уже нет.

В комнате Линн они оставались недолго. Не больше, чем через две минуты я услышал новые голоса снизу:

— Боже мой…

— Тебе же рассказали, каково это, Нейт.

— Да, но…

Шаги ушли вниз по лестнице.

— Мы приготовили мешки и каталки, и…

— В комнате сняты отпечатки и взяты пробы, — сказал доктор. — Это тело и голову в один мешок, девушку и руку — в другой. Женщина в углу… я вам помогу.

— Никогда такого делать не приходилось, — сказал тот, кого звали Нейт. — Понимаешь, Раш? Умершие во сне старики. Застреленные дети. Жены, зарезанные мужьями… а такого не было. В этом городе — никогда.

— Помогите-ка, — сказал врач.

Звук застегнутой молнии. До свидания, папа?

Одиннадцатичасовые новости я смотрел очень внимательно. Они не будут убирать комнату еще день или два. Закроют дверь, убрав тела, а комнату опечатают, наверное, весь дом опечатают. Потом печати будут срывать различные полицейские службы, может быть, даже полиция штата Южная Каролина или ФБР, будут открывать двери, делать еще фотографии, глядеть на кровь и искать следы, указывающие, куда я подевался.

И они найдут у меня во втором ящике комода под свитерами справа записки и карты Нью-Йорка. Я обвел отдельные районы разными цветами и записал в блокноте, как места, куда надо поехать или где искать квартиру. В Нью-Йорке я никогда не был и не хочу. Там опасно. Там грязно. Там я хочу, чтобы они меня искали.

Краткосрочный план: быть осторожным. Спускаться в ванную только по ночам, когда я уверен, что дом пуст.

Долгосрочный план: когда кончится еда и чистая одежда — недели через три, — я среди ночи слезу, большим тюбиком строительного клея приклею фальшивый потолок, потом достану велосипед и шлем, которые спрятал за пять кварталов под задним крыльцом у Клайнов. Подожду до утра, а потом, одетый как велосипедист, в шлеме и в очках, вооруженный только-бутылкой с водой, буду крутить педали подальше от Плацтауна, перекусывая в закусочных всю дорогу до Джексонвиля, а там накуплю одежды — где рубашку, где джинсы. У меня в бумажнике 2356 долларов. Большую часть я заработал в "Кэш-энд-кэрри". Остальное из кошелька матери и бумажника отца. Я даже знаю, как мне добыть новые документы — карту социального страхования, водительские права. Я это видел по телевизору и в книжках читал.

Все пошло именно так, как я планировал. Первые три дня толпится полиция. Потом какие-то женщины, русские или польки, или кто-то еще, приходят убрать комнату. После уборки народу все меньше и меньше, пока в один прекрасный день не остается никого. Читать днями и ночами, смотреть телеигры, ток-шоу, кино и новости, слушая через наушники. В новостях по седьмому каналу сказали, что сделанное мной "отвратительно" и что в это "невозможно поверить". Население Плацтауна запирает двери и спит, положив рядом ружья, опасаясь, что я таюсь где-то в ночи. Показывают фотографии там я в виде застенчиво улыбающегося зубрилы, мои родители и Лини обычные люди, как любые ваши соседи.

На следующий день в пресс-конференции участвовал сержант с грубым голосом. Был он толстый и усталый. Волосы у него были седые и курчавые, а по спортивной куртке и не подходящим к ней штанам плакала мусоросжигательная печь.

Сначала выступал мэр, атакуемый репортерами и телекамерами отовсюду, даже из таких дальних городов, как Чарльстон и Роли. Мэр заверил весь мир, что "лицо или лица, совершившие это чудовищное злодеяние, скоро будут пойманы". Начальник полиции на вопросы репортеров отвечал осторожно. Он сказал, что я определенно главный подозреваемый, но может быть, я окажусь четвертой жертвой, похороненной где-то в лесах или похищенной, как он намекнул, для удовольствия похитителя. Репортер с седьмого канала спросил:

— А что если ему помогали?

— В городе никто не пропал, — ответил начальник полиции с многозначительной улыбкой.

— Тогда тот, кто ему помогал, может быть, до сих пор в городе? спросил репортер. — Один из наших детей?

— Маловероятно. Мы думаем, что Пол Уэйнрайт сейчас в Нью-Йорке или скоро там будет, — сообщил начальник полиции.

— Откуда вы знаете?

— Почему в Нью-Йорке?

— Документы, найденные в комнате подозреваемого, — сказал сержант с грубым голосом, обозначенный на табличке как Джеймс Роарк.

— Какие документы?

— Он оставил дневник?

— Он оставил свою семью. Мертвую, голую и разрезанную на мелкие куски, — каркнул Роарк.

В этот момент седьмой канал снова переключился на Элизабет Чанг в студии. Как она сказала, существуют "вполне достоверные" сообщения, что полиции известно о том, что я уже в Нью-Йорке и они сузили область поиска до определенных районов города.

Но самое приятное — чуть не пропустил — было на десятом канале. Интервью с людьми, которые меня знали.

Мистер Ханикат, директор школы, с которым я и двух слов не сказал, заявил:

— Спокойный мальчик. Выдающийся ученик. Друзей немного.

Мисс Терримор, консультант по семейным проблемам — обвисший кусок жира, который старается подтянуть себя сшитыми на заказ костюмами:

— Не раскрывая конфиденциальных сведений, я могу только сказать, что это был талантливый, очень обидчивый и очень проблемный ребенок.

Она разговаривала со мной дважды, и оба раза лопала мятные таблетки от кашля и еле поднимала на меня глаза от заполняемых бумаг. Прием в кабинете: как себя чувствуешь? Хорошо, следующий. У нее можно было автоматом помахать перед глазами — она бы только вытерла нос и спросила: "Как себя чувствуешь?"

• Предыдущая
• 37/89
• Следующая