Темная любовь (антология) - Кинг Стивен - Страница 54

• Предыдущая
• 54/89
• Следующая

Ноготь окрасился моей кровью. Она сунула его мне в рот, заставив облизать. Потом стерла с моей груди другие капли и обтерла руку о мои губы. Опустила мою рубашку, и она пропиталась моей кровью. Мария схватила меня за носовое кольцо, вскочила с табуретки и сдернула меня тоже.

Куда ты меня ведешь? спросил я, уплывая в странной эндорфинной горячке. Она дала мне ощутить вкус того, чего я жаждал отчаянно, это пушер так бесплатно дает попробовать капельку товара, которым нагружен его грузовик. Она положила руку мне на штаны и ощутила твердость члена:

доказательство если оно ей было нужно, что я не притворяюсь.

Не хочу устраивать бесплатный спектакль для этих стервятников, шепнула она мне в ухо. И зубы ее впились в его мочку, будто она была готова его откусить. Я тебя отвезу к себе, Гэри. Тебе там понравится.

Я охотно шел за ней, а она тянула меня через толпу, вниз по чугунной винтовой лестнице, через заднюю дверь, через притон наркоманов в темной аллее, где толпились в тени кучки людей неопределенного пола, передающих друг другу резиновый жгут и старающихся покрепче затянуть его на руке.

Она отвела меня к своему "форду-маверик" семьдесят четвертого года, завела мне руки за спину и сковала их испанскими наручниками, заставила меня свернуться в багажнике, липкой лентой залепила мне рот, захлопнула крышку щелк! и оставила меня в небесной тьме В ночь убийства 22 апреля 1942 года жена Дональда Фирна была в больнице и рожала их третьего ребенка Сам Фирн был железнодорожным механиком двадцати трех лет от роду. Единственная причина, по которой он нам сегодня известен, заключается в том, что его потрепанный старый "форд" застрял в грязи утром двадцать третьего апреля по дороге с места убийства Алисы Портер. Его вытащил какой-то фермер на тракторе, и когда помощники шерифа, обшаривавшие местность, спросили, не видел ли он чего-нибудь странного, фермер дал им полное описание и машины, и водителя. Иначе убийство так и осталось бы тайной, и у Марии не было бы возможности привлечь мое внимание такой хлесткой фразой.

Дональд Фирн даже ни разу не разговаривал с Алисой Портер до того вечера, когда подобрал ее на улице Пуэбло по дороге домой в самый разгар грозы. Был свидетель, который слышал ее крик и сквозь дождь разглядел, как она оказалась в машине, где кто-то был и это был последний человек, кроме Фирна, который видел ее живой. Фирн отвез ее в заброшенную деревню и привязал к алтарю в старой мораде церкви, которую построили набожные испанские сектанты-католики, известные как Hermanos Penitentes[10]. Всю ночь он ее пытал, а снаружи бушевала гроза и вспыхивали молнии. Когда он закончил свою работу, Алиса не была мертва, но он никак не мог ей позволить его опознать перед полицией и потому ударил ее по голове молотом и сбросил тело в колодец. Тот самый дождь, который обеспечил ему прикрытие, чтобы ее похитить, поставил ему западню из раскисшей грязи, где он застрял, как муха на липучке, и привел к окончательному признанию, обвинению и вечному удушью.

В Страстную Пятницу того года мы с Марией посетили деревню-призрак, чтобы исследовать место преступления этакая жутковатая Нэнси Дрю с половиной Харди Бойз на буксире (в буквальном смысле она теперь всюду таскала меня за ошейник с висячим замком на коротком поводке). Я читал все книги про Харди Бойз еще до начала полового созревания, но даже и тогда вздрагивал почти сексуально от тех сцен, когда их связывали спина к спине и грубо затыкали рты кляпами из носовых платков Я всегда воображал, что они это я, я завидовал переплетам, в которые они попадали, всегда представлял себе гораздо худшее, чем с ними случалось на самом деле. Почему эти негодяи никогда даже не догадывались их раздеть, связать лодыжки и как следует пройтись девятихвостой кошкой по их девственной плоти?

Когда мы приехали, солнце все еще висело над Сагре-де-Кристос. Сухую землю уже согрело солнцем, хотя только недавно с плато сошел снег Вырывающийся из гор ветер нес арктический холод, но мы оба были одеты в кожаные куртки, а покусывание щек было мне приятно. Деревня представляла собой беспорядочное нагромождение деревянных лачуг и саманных хижин, окруженных наметами коричного цвета песка. Повсюду росли кусты шалфея.

По пустым улицам катались перекати-поле. Ни старого кинотеатра, ни магазина, ни заправки деревня была мертва уже почти столетие.

Сейчас Клинт Иствуд прискачет на коне, сказал я.

Чтобы тебя спасти, мало будет Клинта Иствуда с его лошадью, сказала Мария и резко дернула поводок Пошли, Гэри.

Морада стояла на холме в сотне ярдов от деревни, на куполе ее покосился старый деревянный крест. Она была посгроена не в стиле старых испанских миссий, а была низкой и приземистой, узкая спереди и сзади и длинная по сторонам точная форма и пропорции большого каменного саркофага. Одна амбразура окна, как пушечный порт, на длинной стороне, и ручной лепки саман в последних лучах солнца пылал огнем.

Мария провела меня по кладбищенской тропе мимо многих рядов торчащих из земли деревянных крестов, потрепанных ветрами и дождями, ко входу в мораду изъеденную древоточцами дверь из сплошных тесаных бревен.

Здесь, сказала она. Здесь это и случилось.

Солнце почти зашло, и я обернулся через плечо посмотреть на ушедшую в тень деревню, на нависший над ней силуэт Сангре-де-Кристос Здесь был Дональд Фирн Он точно знал, куда отвозит свою жертву. Он приехал подготовленный, точно зная, что он собирается делать, он, наверное, планировал это и представлял себе в воображении много дней, если не недель. Мария тоже давно ждала этой ночи, но она хотела дождаться Страстной Пятницы, чтобы разделать меня правильно.

И эта дата была важна. К Дональду Фирну это отношения не имело, а имело отношение к Кающимся, к священному братству, чьи тайные кровавые ритуалы происходили в этом необычном доме молитвы каждый год уже более столетия до тех пор, пока этот псих из Пуэбло не схватил бедную Алису, не притащил ее, вопящую, в своем "форде" в мораду и не вытолкнул в конце концов в Зазеркалье.

До встречи с Марией я жил один в каморке многоквартирного дома, и когда она велела мне переехать к ней, я послушался, как старый дрессированный пудель. Был у меня рюкзак и старый картонный чемодан, в основном одеждой и побрякушками, и несколько книжек в бумажных обложках, десяток кассет и плейер с наушниками. У Марии была однокомнатная квартира с двухэтажной кроватью нарами. Раньше она жила в этой квартире с каким-то мужиком который, как она сказала, "исчез" она думала, что он уехал в Сиэтл, хотя точно не знала Он не звонил, ей было все равно Она говорила, что он был подонок. Однажды он ее изнасиловал.

Мне она велела занять верхнюю кровать.

Она привела меня сюда в ту первую ночь экстаза, когда я был ее пленником, игрушкой, которую она связывала и развязывала по своему капризу, щипала, колола иглами, зондировала, порола. Обычный секс у нас бывал редко. Как правило, она меня связывала или делала мне больно гак, что это вызывало у меня удовлетворение, а сама тем временем спокойно мастурбировала.

В центре наших отношений было мое преображение. Она хотела, чтобы я насладился новыми прокалываниями и татуировками, и для этого мы периодически посещали ателье Федерико пузатого испанца-гомосексуалиста с закрученными усами, который умел работать чисто и профессионально, того самого, который сделал Марии Мадонну с младенцем. Сделать все сразу мы не могли себе позволить по деньгам, и еще надо было ждать, пока заживет одна татуировка, чтобы сделать новую. Федерико даже не пытался скрыть, что получает удовольствие от разрисовывания моей шкуры и пробивания дырок в моих нижних частях, и Мария следила за его работой.

Весь процесс занял несколько месяцев, но к тому времени, когда мы приехали к мораде, у меня были кольца вдоль обеих бровей, три стержня в кончике языка, два тяжелых кольца в сосках, соединенные короткой цепью, кольца сквозь пупок, целый ряд от ануса через уздечку, через гребень мошонки, вдоль члена, и кончался этот ряд у головки массивным и тяжелым кольцом, которым я больше всего гордился и от которого у меня было постоянное состояние полуэрекции. Хотя Мария разрешила мне сохранить волосы на голове, потому что любила за них привязывать, тело она мне выбривала до младенческой гладкости опасной бритвой, открывая татуировки: зеленый двухголовый змеи вылезал из сфинктера на левую ягодицу, дракон обертывался вокруг одной руки, а на другой был египетский скарабей. На лобке пылало вечное пламя. Остальные символы моей татуировки Мария взяла у Hermanos Penitentes. На левом соске был символ: Двуглавые стрелы в андреевском кресте, наложенном на крест распятия. Стрелы символизируют власть Божью, чаша предназначена для уловления и хранения крови Кристо.

• Предыдущая
• 54/89
• Следующая