Льды возвращаются - Казанцев Александр Петрович - Страница 94
- Предыдущая
- 94/105
- Следующая
Говорят, что те, кто видел Бурова и какую-то его ассистентку, излеченную одновременно с ним, не надивятся на них, будто умывшихся живой водой.
И вся Земля сейчас умывается живой водой великого половодья!..
Том телеграфировал мне:
«Дядя Рой. Всходы прут из земли, как бешеные. Непременно приезжай убирать урожай. Фермер Том».
Природа словно старалась нагнать упущенное время. Поля кипели жадной зеленью. Газеты печатали бюллетени о видах на урожай... вместо уголовной хроники.
Но пессимисты всегда добавят «для здоровья», в бочку меда столовую ложку касторки.
«А как же дальше? Ведь термоядерные фонари скоро сожрут все ядерные запасы коммунистических стран. А дальше?»
Это порождало тревогу. Никто не хотел снова ледников на полях.
Конечно, было множество людей, ни о чем не задумывавшихся и торопившихся дожить свою жизнь повеселее. Слава богу, моя «Мона Лиза» не таскалась теперь с ними по ресторанам «Созвездие светил», в которые переименовали прежние «Белые карлики».
Нас с Лиз газеты славили как первых американских благотворителей, отдавших ядерные материалы «Петрарки» Штабу Солнца. Пронырливые газетчики подсчитали, что, совершив благородный акт для потомства, мистер Бредли (так теперь величали меня газетчики) и Лиз Морган, подобные один раз взлетающим обреченным муравьям, неизбежно погибнут, разорятся!
«Мона Лиза», смеясь, показала мне эту газету и сказала, что первый раз видит, чтобы в газетах писали такую безусловную правду.
– Надеюсь, Рой, ты не бросишь свою неимущую жену? Впрочем, я действительно в последний раз взлечу...
Я не понял ее, вернее, я понял только, что отныне нахожусь в столь же печальном финансовом положении, в каком начинал свой дневник, рассчитывая на миллион.
Но разве мог я теперь торговать дневником, обнажая себя не только перед всеми, но и перед Лиз?
Тревога за будущее Земли росла. Американцы все чаще поднимали голос за то, чтобы не быть на иждивении коммунистических стран, отдавших свои запасы термоядерных боеголовок. Вслед за Лиз Морган (почему-то в этих случаях называли ее девичью фамилию!) то же самое должно теперь сделать и наше государство. Надо заметить, что ядерные материалы требовались как инициирующее начало для управляемой реакции синтеза заброшенного в космос водорода.
Сенатор Майкл Никсон внес в конгресс законопроект, по которому все бывшие военные ядерные запасы США передавались Штабу Солнца. Он входил в состав Штаба как председатель чрезвычайной комиссии сената.
Противники сенатора Никсона в начавшейся кампании по выборам президента истошно кричали, что отказаться от ядерной мощи, которая вновь станет ощутимой, когда Солнце наконец выйдет из галактического облака, снижающего его активность – вспомнили весь этот услужливый псевдонаучный бред, – это стать беззащитными от коммунистического вала, это изменить Америке, предать нацию.
И все же законопроект Никсона стал обсуждаться в конгрессе.
В небе горело коммунистическое созвездие светил. В Америке было тепло, открылись курорты Флориды и золотые пляжи Калифорнии.
Президент грозил конгрессу своим правом вето, если законопроект будет принят.
Законопроект был принят.
Напряжение достигло наивысшего предела. Пентагон готов был взорваться от гнева. А биржа взорвалась новой паникой. Банки лопались...
Президент наложил свое вето и вернул законопроект.
Америка притихла, насторожилась.
Теперь по конституции США законопроект мог обрести силу лишь в том случае, если за него будет подано две трети голосов.
Борьба вокруг законопроекта стала решающей стадией борьбы за президентское кресло. Как правило, американскому избирателю нужно четко сказать, за что один кандидат и за что другой. Ведь политические платформы президентов мало чем отличаются. Вот когда один кандидат был за сухой закон, а другой за его отмену, когда один кандидат был за политику изоляции США, а другой за политику мирового господства или когда один был за строительство Арктического моста, соединяющего США с коммунистической Россией, а другой против, – это избирателям понятно.
Конгресс должен сказать свое решающее слово в этой предвыборной борьбе.
Но, оказывается, в ней пожелало принять участие неожиданно много людей.
Их никто не звал, как на поля, где нужно было расколоть льды миллиардом трещин, они направлялись к Вашингтону сами на машинах, на поездах или пешком.
Я выезжал встречать их процессии, и они напоминали мне столь недавний поход живых скелетов сквозь весеннюю пургу.
К Вашингтону шли миллионы людей, молчаливых, сосредоточенных, в чем-то уверенных.
И это было страшно.
Пентагон попытался заградить им путь войсками.
Слава богу, наша армия состоит из американцев. Они не пошли дальше того, чтобы перегородить шоссейные дороги танками и бронемашинами. Они задержали поток едущих в Вашингтон машин, но не могли остановить идущих пешком избирателей, пожелавших что-то посоветовать своим конгрессменам. Стрелять в них никто не посмел.
Потом и броневики убрали с дорог.
Вашингтон был переполнен. За городом стоял гигантский палаточный лагерь. Авеню Пенсильвании от Белого дома до Капитолия была заполнена стоящими плечом к плечу худыми и решительными людьми.
На широких ступенях лестницы здания Верховного суда расположились журналисты, кинооператоры и репортеры телевизионных студий. По старой памяти я устроился тут же. Ребята из газет шумно приветствовали меня, своего коллегу, который, по их словам, из короля информации стал королем сенсации. Полушутя-полусерьезно они величали меня государственным деятелем, хвастаясь, кто из них чаще и больше писал обо мне в связи с планом «миллиарда трещин», «проектом Петрарки» и... разорением Лиз Морган.
Сюда же, к «рупору народа», явилась делегация от прибывших избирателей. Они хотели очень немногого – пожелать конгрессу отвергнуть вето президента, ну и конечно, вместе с вето и самого президента, который уже не будет иметь никаких шансов на переизбрание.
Узнав о моем присутствии, делегаты сразу же атаковали меня просьбой помочь им вести переговоры с конгрессменами в Капитолии. Это предложение меня несколько ошарашило, но мои коллеги теперь уже вполне серьезно посоветовали мне согласиться. Судьба таких трудных переговоров во многом зависит и от того, кто будет их вести...
Так я оказался уполномоченным народа. В сопровождении делегатов я отправился в тот самый Капитолий, по коридорам которого еще недавно бродил с Лиз в ожидании вызова в комиссию сената. Рослые солдаты, стоявшие на мраморных ступенях, циркулем расставив ноги и символически сжав в руках автоматы, пропустили нас.
Я еще не забыл месторасположение офиса Майкла Никсона и сразу направился туда. В приемной сидела крашеная очкастая секретарша, которая с испугом посмотрела на нас, узнав, что мы делегация от всех избирателей, наводнивших Вашингтон.
Рыжий Майк тотчас принял делегацию. Выслушав наше желание выступить на совместном заседании палаты представителей и сената, Никсон спросил:
– А кто именно будет выступать с речью?
– Мистер Бредли, – в один голос ответили мои спутники.
Майкл Никсон улыбнулся и, приказав секретарше проводить делегатов в зал заседаний, задержал меня у себя.
– А знаете ли вы, что этот выбор во многом знаменателен? – сказал он, когда мы остались одни.
Я развел руками.
– То, что эти люди выбрали уполномоченным именно вас, – свидетельство не только вашей популярности, но и большого доверия. – Рыжий Майк прошелся по кабинету. – И такую популярность просто преступно не использовать в высоких целях... Собственно, имя Роя Бредли американцам стало известно сразу же после атомного взрыва в Африке. Вы описали его и, кажется, даже были там после несчастья первым ядерным комиссаром?
Я кивнул, довольный, что он не вспомнил об отравленных стрелах и Женевских соглашениях.
– И это вы, мистер Бредли, черт возьми, возглавили знаменитый «план Петрарки», желая зажечь в небе второе Солнце, а потом отдали космическую ядерную бомбу Штабу Солнца?
- Предыдущая
- 94/105
- Следующая