Детство Лермонтова - Толстая Татьяна Никитична - Страница 8

• Предыдущая
• 8/95
• Следующая

Маша, перелистав страницы, нашла стихи, написанные ей накануне Юрием Петровичем. Она прежде всего расцеловала этот листок несколько раз. Заметив пожелание дяди, она беззаботно улыбнулась и вновь перечитала любезные ее сердцу строки. Ей захотелось ответить Юрию Петровичу, и она, вспоминая листок свой, лежавший на фортепьяно, стала рифмовать. Прикрыв глаза, прислушивалась она к голосам, поющим в ее душе, и записывала. Беспомощная нежность сквозила в строках. Она обращалась к любимому человеку, и ее сердце растворялось в блаженстве.

Когда приезжал Юрий Петрович, Марии Михайловне казалось, что он освещал вселенную своими лучистыми глазами. Склоняясь, он медленно целовал ее руку с браслетами, и от него веяло морозом, табаком, духами и вином. Они садились в гостиной за круглым столом с крупными витыми ножками, и Арсеньева тотчас же появлялась с предложением покушать.

В маленькой столовой Юрий Петрович занял место, на котором обычно сидел Михаил Васильевич. Арсеньева недружелюбно глядела на молодого человека. Не ее муж, а жених дочери сидел тут, и молодые, занятые своим разговором, редко обращались к Елизавете Алексеевне; она должна была довольствоваться ролью свидетеля их беседы, присутствуя за столом как лицо второстепенное.

Ах, ежели бы Михаил Васильевич был жив! Рано он ее оставил вдовой — в тридцать семь лет! Арсеньева с горечью думала, что теперь, когда молодые вступают в жизнь и завоевывают себе место в жизни, она, вдова, мать, теща, скоро старуха, станет со временем, может быть, даже и лишней между ними…

Ей было грустно и обидно, не хотелось уступать своей позиции: она желала по-прежнему первенствовать в семье. Она давала понять жениху и невесте, что они должны с ней считаться и как с женщиной, умудренной житейским опытом, и как с матерью невесты, и как с хозяйкой. Поэтому, решила Арсеньева, не она будет зависеть от молодых, а они от нее. Пусть лучше они ей будут кланяться, а не она им.

Пока она размышляла, остатки вкусной еды уносили со стола, и они опять втроем шли в зал, где Арсеньева усаживалась за рабочий столик и вышивала бисером диванную подушку: в рамке из роз стоящую на задних лапках собачку с чубуком.

Ее постоянное присутствие раздражало молодых, она вмешивалась в разговор и надоедала им. Юрий Петрович ласково беседовал с невестой, а вмешательство Арсеньевой принимал как неизбежное зло, чуя сдержанную недоброжелательность со стороны будущей тещи. Она же понимала свою неправоту, но все-таки не могла не вмешиваться, а Юрию Петровичу приходилось считаться со старинным обычаем, который запрещал оставлять жениха и невесту до свадьбы вдвоем, и Арсеньева бесцеремонно пользовалась своим правом.

Юрий Петрович настойчиво требовал назначения дня свадьбы, но Арсеньева не торопилась. Ей хотелось расстроить этот брак, и она подыскивала себе союзников, которые могли бы ей помочь. Где же их было искать? Конечно, прежде всего среди родственников. Но родственники покойного мужа были за жениха — в их доме Машенька познакомилась с Юрием Петровичем, и они одобряли этот союз. Арсеньевы находили, что состояние и связи Елизаветы Алексеевны обеспечат будущность молодым. Столыпины же полагали, что Машенька, принятая в большом свете в столицах, могла бы сделать лучшую партию: на балах она имела успех и могла составить счастье человека более родовитого и богатого, нежели Юрий Петрович.

Елизавета Алексеевна советовалась с братьями, которые проживали в соседних деревнях. Мать уже умерла, отца она видела редко. В своем имении жил ее брат Александр Алексеевич Столыпин. Она пожаловалась на дочь Александру Алексеевичу; он нашел брак племянницы с Юрием Петровичем не особенно желательным, но отказался вмешиваться в это дело, полагая, что запретить это супружество — дело матери, а не дяди. Жаловаться больше было некому. Другие братья жили далеко.

Почти безвыездно в своем имении проживал младший брат Арсеньевой, Афанасий. Ему было немногим более двадцати лет. Не желая связывать себя службой, он хозяйствовал успешно; Афанасий Алексеевич присматривал и за имениями братьев, когда они отсутствовали, и им это было удобно.

Очень решительный, грубый и жестокий, как и все члены семьи Столыпиных, Афанасий был наделен природой драгоценным качеством — он умел быть сдержанным и вкрадчивым, и эти свойства его характера сделали его любимцем семьи и многочисленных друзей. Зато недруги его называли «вечно готовым секундантом» и «иезуитом», потому что Афанасий Алексеевич уже в молодости умел из всего извлекать выгоду и, как он часто любил повторять, не позволял никому себе наступать на ногу. Он был еще не женат. Когда он осведомился о подробностях сватовства и узнал ближе Юрия Петровича, то тоже склонился к мысли, что иметь красивого мужа без состояния — приобретение неценное для Машеньки, одной из первых невест в губернии. Но он заметил, что племянница его увлечена и что уговаривать ее опасно — можно поссориться, поэтому на просьбы Арсеньевой принять участие в этом деле Афанасий Алексеевич ответил уклончиво. Чтобы не обижать сестру, он на всякий случай поговорил с племянницей, но, услыхав категорический ответ молодой девушки, пожал плечами и, усмехнувшись, сказал:

— Ну, как хочешь, дорогая! Как это сказано в писании? Родители, не раздражайте детей ваших. Раз в это дело замешался Амур, то я умолкаю и постараюсь еще крепче защитить свою грудь от его стрел.

Тем временем Юрий Петрович, его родные и вся семья Арсеньевых часто посещали Тарханы и настаивали назначить день свадьбы. Юрий Петрович предложил после венчания переехать с молодой женой в Кропотово, но Елизавета Алексеевна категорически запротестовала.

— Ну нет, голубчик! Прошу уважить меня, старуху. Я свою Машеньку на сторону не отдам — неужто вам не житье в Тарханах? Дом-то пустой! — доказывала она, разволновавшись. — Места не только вам, но и вашим деткам хватит. Еще прошу принять во внимание, что у Анны Васильевны шестеро детей, есть ей на кого радоваться, а у меня одна только дочь, и отпустить ее от себя я не в силах. После смерти мужа я так одинока, что Маша — единый свет моих очей.

Юрий Петрович согласился, что жизнь в Тарханах, в богатом доме Арсеньевой, будет приятнее Марии Михайловне, которая привыкла к довольству. В Кропотове денег не было. Семья Лермантовых жила стесненно, выгадывая гроши.

Елизавете Алексеевне пришлось сдаться и объявить венчание после пасхи, на красной горке, в Тарханах.

В девичьей не спали по ночам, заканчивая приданое. Дворовым роздали ситец, чтобы они принарядились на свадьбу барышни. В Москву отправили гонцов для разных закупок. Из города выписали оркестр. Многочисленных гостей приглашали заранее.

Свадьба была отпразднована с большой торжественностью, съехались все соседи. Из родственников присутствовали Арсеньевы и все пензенские Столыпины, которые приехали из своих поместий. Среди гостей находились сестры Юрия Петровича и мать его, Анна Васильевна.

Вся дворня была одета в новые платья. Из подвалов выкатили бочки вина, и все подходили выпить за здоровье молодых. Детям выносили на подносах пряники, орехи и леденцы.

• Предыдущая
• 8/95
• Следующая