Банда во временное пользование - Трушкин Андрей - Страница 8

• Предыдущая
• 8/37
• Следующая

Большинство мальчишек теперь до конца первого отделения, где оркестр уже выступал со сцены, были свободны. Они могли с полным правом шляться по всему ДК, сидеть в буфете или на задних рядах зрительного зала.

Мишке же расслабляться было нельзя. Он был заявлен как исполнитель на трубе фантазии-каприза композитора Тронье. Валерка не покинул товарища, а поплелся за ним, с видом приговоренного к галерам узника, в концертный зал.

За кулисами и в зале царила неразбериха. С одной стороны оркестровой ямы, где когда-то выступал большой симфонический оркестр, суетились, рассаживаясь, взрослые: родители выступающих детей, местные меломаны, преподаватели музыкальной школы и музыкального училища и сами дети, которым еще предстояло выступать со сцены. С другой стороны оркестровой ямы бегали туда-сюда, таская то стулья, то подставочки для ног, то микрофонные стойки, люди разных возрастов. Вот просеменил заслуженный учитель России Семинихин со стаканом воды в руке. Его пышные седые бакенбарды тряслись в такт его шагам. Семенихин торопился поить водой и валерьянкой свою впечатлительную ученицу, которая вот уже целый год репетировала сложную пьесу для фортепиано Листа и в самый ответственный момент отказывалась играть наотрез.

Преподаватель музыки, которого все звали не иначе как Гоша, бегал с криками: «А где микрофон, почему до сих пор нет микрофона?» — из одного угла сцены в другой. Но все его вопросы оставались риторическими, потому как техники час назад ушли курить на крыльцо и до сих пор не возвращались.

В наипоследний раз, беззвучно шевеля губами, повторяла конферанс концерта девочка-пятиклассница. Голова ее была украшена белыми шелковыми бантами такой величины, что они свисали у нее на плечи, делая ее похожей на маленького плюшевого слоненка.

Кто-то гонял лихие пассажи на баяне, кто-то пытался настроить домру, кто-то мучил скрипку — в общем, шум стоял не меньший, чем на вокзале во время прибытия с юга скорого состава, из которого выгружаются многочисленные семейства с щебечущими неумолчными сороками-детьми.

Наконец волны беспокойства и суеты начали утихомириваться, публика расселась по местам, музыканты разобрались, кому за кем выступать, техники установили микрофоны, заслуженный учитель России успокоил-таки свою ученицу, и концерт начался.

Вначале шел сольный номер конферансье. Шагом кремлевского курсанта, охраняющего Мавзолей, она вышла к микрофону и высоким, срывающимся голосом, от которого Мишке тут же заложило уши, объявила:

— Внимание! Отчетный концерт ДМШ № 1, то есть… детской музыкальной школы номер один, объявляется открытым! Моцарт. «Маленькая серенада». Исполняет ученица…

Пока пятиклассница говорила, Гоша, словно крадущийся разбойник, стараясь не шуметь, принялся выкатывать на сцену рояль. Но рояль выдавал его с головой, грохоча не хуже состава, груженного листовой медью. От этого конферансье с бантами старалась говорить еще громче, так что Мишке, чтобы избавиться от звона в ушах, даже пришлось потрясти головой.

Первой выступала маленькая девочка из второго класса. По желанию она еще бы могла, не особо пригибаясь, пройти под роялем, но ей-таки доверили важное и ответственное дело. Однако забыли о том, что даже таким маленьким музыкантам полагается стул. Девочка подошла к роялю, в недоумении оглянулась и принялась отчебучивать Моцарта прямо так, стоя. Гоша схватился за голову и через секунду выпорхнул из-за кулис со стульчиком. Потом подсунул под девочку две подушки, потом, увидев, что ей приходится делать опасные наклоны и она может клюнуть носом в клавиши, резко из-под нее одну подушку выдернул. Девочка стоически выдерживала все эти мытарства и до самого конца пьесы не сбилась. Едва она успела сыграть коду, как на сцену, волоча за собой баян, норовящий его вот-вот опрокинуть, вышел мальчишка из пятого класса. Он по-свойски уселся на стуле, пробежался по клавишам, сделал маленькую паузу и взял два лихих аккорда. Но тут Гоша показал ему из-за сцены кулак, и мальчишка осекся.

А, ну да, его номер еще не объявили!

Выскочила красная от переживаний девочка-слоненок и объявила молдавенеску. Не дожидаясь, пока конферансье уйдет за кулисы, баянист грянул темпераментную музыку, маханул всю композицию за один присест, а потом вдруг начал играть ее с самого начала. Гоша, словно баскетбольный тренер, делал мальчишке знаки, что пьесу он уже закончил и может уходить, но исполнитель, видимо, так разволновался, что не желал ничего видеть. Пальцы его привычно бегали по кнопочкам, слушатели благосклонно внимали. Когда мальчик поехал по молдавенеске в третий раз, Гоша выскочил из-за кулис, в каком-то полусогнутом состоянии, словно под артобстрелом, подбежал к пятикласснику и принялся вытаскивать из-под него стул. Совсем ошалевший мальчишка, у которого руки были заняты, а потому отбиваться ими он не мог, обхватил ножки стула ногами и слезать с него не намеревался. Ситуацию спасла публика, в третий раз прослушавшая молдавенеску и устроившая исполнителю бурную овацию. Попросту говоря, баяниста захлопали. Гоше тем временем удалось наконец освободить стул. Взмыленный преподаватель вместе с баянистом поклонился в сторону публики и потащил лихого музыканта прочь со сцены.

Как это все было ни забавно, Мишкины мысли в это время ходили далеко. В данный момент он обмозговывал, как и когда он будет исправлять двойку по сольфеджио, которой его наградила Ираида Мокровкина.

— Смотри! — вдруг потянул его за рукав Валерка. — Она здесь.

— Кто? Ираида? — ошеломленно отреагировал Мишка.

— Ну если ты в Мокровкину влюбился, тогда да, — захихикал Валерка. — Нет, не Ираида, Катька! Смотри! Сидит в четвертом ряду справа.

Мишка пригляделся. Да, действительно, это была Катя. Но что ей было нужно на этом, в общем-то, рядовом концерте? Увы, ничего другого, кроме как то, что Катька пришла полюбоваться своим мальчиком, Мишке в голову не пришло. На землю его вернул Валерка, помахав под носом у друга программкой:

— Твой номер скоро! Ты о чем думаешь, Паганини недорезанный?

Да, тут следовало думать о музыке и только о музыке. Пьеса Мишке досталась совсем не легкая. Одни восьмые — ив таком темпе… Если бы играть это на рояле, никаких бы проблем не было. Но труба — инструмент особый.

Вздыхая тяжело груженным ишаком, которого с утра пораньше навьючили тюками и погнали на базар, Мишка отправился за кулисы. Он достал из кофра трубу, пощелкал клапанами. Вроде все было в порядке. Он вспомнил, сколько раз он репетировал и сколько раз у него получилось сыграть пьесу без ошибок. Значит, получится и на этот раз.

Пока перед ним стрекотала медиатором по струнам домристка, Мишка облокотился на какую-то древнегреческую статую, оставшуюся, вероятно, от спектакля на античную тему, и задумался о своем. Наконец объявили и его номер. Мишка уверенным шагом подошел к микрофону, поправил его, как надо, выдохнул из себя воздух, вдохнул, поднял трубу к губам и заиграл.

Играл он хорошо, да что там хорошо — просто блестяще! Об этом свидетельствовал тот факт, что шум в зале, который производили несколько утомленные слушатели, тут же стих, и даже перестали болтать девочки-хористки, угнездившиеся на галерке. В каком-то то ли полусне, то ли полузабытьи Мишка закончил свою пьесу, рассеянно поклонился мощным аплодисментам и поплелся за кулисы. Там его встречал Ёжиков. Вид у него был какой-то встревоженный. Он даже чуть присел, чтобы заглянуть в глаза Мишке, почему-то взял его за мочку уха, а потом потрогал лоб.

— Мишань, — сказал он, встряхивая Мишку за плечо, — все-таки ты какой-то странный последнее время. Ты почему решил играть не Тронье, он же в концерте заявлен?

— А? — вдруг очнулся Мишка, словно он пребывал где-то на дне глубокого бассейна и никакие звуки из внешнего земного мира до него не доходили. — Какого Тронье?

— Нашего Тронье, — терпеливо пояснил Ёжиков. — Которого мы с тобой разучивали. Нет, ты, конечно, классно сыграл, спору нет, и пьеса красивая. Это кто? Раков? Или переложение Гуно?

• Предыдущая
• 8/37
• Следующая