Таинственный замок - Кейбелл Джеймс Брэнч - Страница 25
- Предыдущая
- 25/42
- Следующая
– И все же, месье, мне кажется…
– Вы ошибаетесь. Святой Бенедикт на протяжение пятнадцати лет вел греховную жизнь, равно как и Святой Бавон пятьдесят лет являлся жутким распутником. Святой Бернард Птолемей был весьма удачливым юристом, и не нуждается в комментариях…
– Да, месье, но если я не ошибаюсь…
– Вы ошибаетесь. Святые Константин и Шарлемань совершили все возможные прегрешения, кроме, может быть, экономии средств на церковь. Святой Христофор заключил сделку с сатаной, а Святой Киприан из Антиохии являлся, подобно вам, мое бедное дитя, чудовищным колдуном…
Флориан попытался вставить слово:
– Давайте не будем следовать далее в алфавитном порядке, ибо букв всего двадцать шесть, а вы, если я не ошибаюсь, дошли только до третьей. Я всего лишь хотел заметить, что вы изменили свою бесчестную жизнь…
– Ну, если обратить взор на Святого Георгия Каппадокийского, то он занимался казнокрадством. Святой Гутлак Кройдонский по профессии являлся головорезом и грабителем…
Флориан продолжил:
– После наслаждения всеми жизненными благами, после бесчисленных авантюр с женщинами…
– С которыми я, в худшем случае, проводил некоторые физиологические эксперименты, чем заслужил вечную благосклонность Святой Маргариты Кортонской, Святой Марии Египтянки, Святой Марии Кающейся, Святой Марии Магдалины и не скажу наверняка скольких еще женщин, ныне канонизированных.
– И что хуже всего, после того, как вы преследовали и убивали истинных христиан…
– Святой Павел забил камнями Стефана; Святой Виталий Равеннский и Святой Торпет Пизанский служили Нерону, главному гонителю христианской веры; Святой Лонгин лично распинал людей. Нет, Флориан, изначально я немного ошибся. Некоторые приведенные мной инциденты могли толковаться иначе или быть преувеличены. Но мученическая смерть искупает многое в глазах людей. С тех пор, как я ближе познакомился со своими святыми и блаженными коллегами, у меня появилась возможность сравнить свой и их жизненные пути. Должен заметить, я приятно удивился, обнаружив, что мое прошлое столь же безупречно.
– Вы, после всех тех гнусностей, уже мной перечисленных, были канонизированы лишь благодаря стершемуся хвостику буквы R на надгробном камне. И только по ошибке обрели легендарное прошлое, в котором нет ни одного реального события…
– Ну, история многих моих наиболее небесных друзей имеет те же недостатки. Святой Ипполит, к примеру, никогда не слышал о христианстве – он жил несколькими веками раньше начала нашей эры, и тем не менее его канонизировали, хотя и по ошибке. Легенда о Святой Филомене зиждется на выдумках священника и артиста, с которыми у нее была отнюдь не духовная близость. Имя Святого Виара вообще появилось лишь благодаря тому, что время не пощадило его надгробный камень, равно как и мой. В результате осталась только часть латинского слова viarum, которую и сочли именем человека, достойного канонизации. Надпись Святой Андецимиллы истолковали как относящуюся к одиннадцати тысячам девственниц и внесли их всех в календарь, хотя таковых никогда не существовало. Нет, Флориан, ошибки случаются повсюду, и награды на небесах могут получить совсем не те, кто их заслужил, – в точности как на земле. Но даже те, кто без приглашения получил высочайшие посты на небесах, не должны жаловаться, ведь никто не выигрывает от излишней критики.
– В таком случае, месье, замечу, что все легенды…
– Вы не правы. Легенды просто превосходны. Я помню, как был тронут до глубины души, услышав свою. Она затрагивает лучшие стороны человеческой натуры, сын мой. Какой еще мальчик вступил в жизнь столь же поучительным образом? Разве это не прекрасно – десять лет раздумий в бочке? Я уверен, что не в пивной, ведь несвежее пиво отвратительно пахнет. Нет, Флориан, можешь быть уверен, она благоухала лучшим ароматом первосортного вина, я полагаю…
– Да, но месье…
Хоприг продолжал говорить, неторопливо и возвышенно. Речь его ассоциировалась с величественной органной музыкой. Лицо святого выражало безграничную благожелательность, благородство, глубокую и внушающую трепет мудрость, казавшуюся нечеловеческой.
Хоприг продолжал:
– Изумление просыпается во мне, когда я размышляю о своих путешествиях. Я испытываю восхищение великолепием своих деяний. Подумайте только, сын мой, ведь я в лицо обличал в язычестве двух императоров, я путешествовал в каменных яслях, убил пять драконов, не помню, точно, сколько варварских племен я обратил в христианство. Я бесстрашно спустился в Пойолу и ужасную страну Ксибалба, полную гигантских тигров и летучих мышей-кровососов, чтобы спасти моего бедного друга Йорка! Гордость просыпается во мне при размышлении обо всем, что я сделал. Но не гордыня, а именно гордость за народ и религию, порождающих такой героизм. Я со слезами на глазах думаю о своей огромной вере, за которую подвергался жестоким гонениям. Вспомни хотя бы, мое дорогое дитя, какие муки выпали на мою долю! Меня привязывали к колесу, утыканному ножами. Меня заставляли пить отравленное вино. Я бежал от мучителей в раскаленных докрасна железных башмаках. Меня бросали в негашеную известь. Но оборвем на этом зачтение списка моих страданий – они слишком душещипательны. Я лишь хотел проиллюстрировать, что легенды сами по себе великолепны.
– Но, месье, легенда лжет.
– Истина, сын мой, суть то, во что человек по тем или иным причинам верит. Если бы меня сейчас поставили перед необходимостью в действительности совершить все перечисленные деяния, и я сделал бы это, моя легенда сегодня ничуть не изменилась бы. Она оказалась бы не больше не меньше, чем неплохая легенда, вызывающая жалость к мученику. Надеюсь, моя мысль вам ясна? – ответил Хоприг.
– Никто и не отрицает этого. Я лишь хочу…
– В конце концов, какое значение может иметь сегодня, реальны или вымышлены все мои подвиги? – задал святой вполне резонный вопрос.
– Ну, если честно, месье Хоприг, то как вы подаете…
– Я подаю их единственно верным способом. Просто необходимо всеми силами оберегать столь воодушевляющие истории о героических и целомудренных личностях, живших до нас. Их славные подвиги нужны людям, ведь они подают прекрасный пример для подражания. Как ужасна казалась бы наша жизнь без них, ведь такие истории воодушевляют человека в часы отчаяния, показывая, насколько высоко в своей добродетели может подняться каждый из нас. Они утешают лишенных мужества, внушая им чувство собственной значимости. Люди осознают себя божьими творениями, обретают веру в величие своего предназначения. Имея перед собой множество посредственных примеров, историк отбрасывает лишнее, приукрашивает и, как всякий художник, стремиться создать нечто достойное восхищения из того, что есть у него в наличии. Те чудеса, которые творит художник с помощью зловонного жира и масла, скульптор из грязи и праха, музыкант с кошачьими внутренностями, не идут ни в какое сравнение с тем, что создает историк из подручного материала. Но так оно и должно быть. Жизнь – это нескончаемая битва между силами добра и зла, и новости с фронта необходимо доставлять в той форме, которая лучше всего укрепит наши моральные устои. Да, именно так и должно быть, ведь вера в добро приносит пользу людям.
– Черт побери, месье, я и не собираюсь спорить с вами. Но подобная логика тревожит меня. Печально также сознавать, что все великолепные дары, преподнесенные мною вашей церкви, абсолютно не оправдывают себя. Вы же не находились на своем небесном посту, прося для меня снисхождения всевышнего. Видите ли, месье, я скрупулезно храню все счета и беспристрастно оцениваю плату за каждое прегрешение. Тот факт, что все старания пропали даром, больно ранит мою совесть.
– Возможно. И все же, я подозреваю, что ваша совесть пострадала не больше, чем в результате прочих ваших деяний.
– Но, месье, теперь, когда в не столь отдаленном будущем я вынужден буду заплатить по счету, что вы можете посоветовать мне для исправления создавшегося положения? – спросил Флориан, поглаживая рукоятку Фламбержа.
- Предыдущая
- 25/42
- Следующая
