Ужасы - Хёртер Дэвид - Страница 9

— Все мы, пан. Прага. Чехи. Наша страна. Земля заперта, стиснута, окружена. Страна… должна коснуться моря, сэр.

Я невольно вспомнил «Зимнюю сказку» Шекспира — ну, то место, где сицилийский корабль пристает к богемскому берегу.

— Это создаст трудности для вашего народа, — сказал я. — В вашей истории была уже, как бишь там, битва у Белой Горы,[24] верно? После этого прискорбного поражения…

— Море… очищает. — Должно быть, он не слушал меня. Дыша широко открытым ртом, старик помолчал немного, затем продолжил: — Энергия… копится. Мы стареем. Озера, реки… dusit… задыхаются. Мы вынуждены… уходить под землю. Нам нужно… объединиться… с новыми мирами. — Он покачал головой и снова тяжело задышал через рот.

— Тогда поговорим о переменах, пан. — Я неуклюже попытался сменить тему, вернуть беседу с небес — точнее, с вод — на землю. — Ваше правительство, возглавляемое Гусаком, продолжит то, что они называют «нормализацией», и внутренняя политика станет еще жестче, вне зависимости от желаний Советов.[25] Вы согласны?

Левой рукой старик погладил свой серебристый воротник; этот небрежный жест отчего-то показался мне далеко не случайным.

— Апо. Страна… должна измениться и… обнять Запад. Но даже это… не решение.

Он оценивающе посмотрел на меня, втянул открытым ртом солидную порцию воздуха и выдохнул.

— Пан Хастрман, мне хотелось бы больше узнать о группе, которую вы представляете.

Голос старика упал, став почти неслышным:

— Я принес… предложение. Встретиться.

Хастрман застал меня врасплох.

— Еще раз?

Он мотнул головой:

— Я… только посланник.

Старик сунул руку за пазуху, вытащил ее — и между его указательным и большим пальцами тускло блеснуло золото.

Кольцо.

Неотрывно глядя мне в глаза, он протянул вещицу.

И уронил кольцо на мою ладонь.

Тяжелый перстень зеленоватого золота — словно впитавший в себя оттенок стариковского плаща — с тонким узором из крошечных звезд по ободку, оплетенных филигранью в виде комет и волн.

— По нему она… узнает вас.

— Кто «она», пан?

Он возвел глаза к небу — за миг до того, как чайка с криком пронеслась над нашими головами и спланировала к воде.

Сжав кольцо в кулаке, я следил за кружением птицы, и тут заметил мост, торопящихся пешеходов и одинокую фигуру в толпе, шагающую медленнее остальных. Черный силуэт на фоне затянутого тучами неба показался мне знакомым: мятая куртка, копна темных волос. Человек смотрел в нашу сторону.

Агент госбезопасности. Я точно знал, что это он.

Хастрман по-прежнему глядел на чайку.

Я предложил:

— Может, пойдем, пан?

Он вроде бы понял, еще раз глубоко вдохнул, поднялся, и секунду спустя мы уже брели вдоль берега.

Однако вскоре он замедлил шаг и остановился.

— Вам надо присесть? — поинтересовался я.

— За нами… следят?

Я рискнул оглянуться, но никого не увидел ни на ближайшем мосту, ни на лестницах, ни на острове.

— Не знаю, не уверен.

Хастрман уставился на мою руку, на кольцо.

— Тут есть монастырь, пан, в Нове Месте. Эмаузы.[26] — Он произнес это слово очень резко и ткнул пальцем куда-то южнее Народного Театра. — Это костел — церковь — место встречи.

— Костел Эмаузы.

Старик выпрямился, как будто в плечи его влилась сила.

— Вход… там. В доме пастора, на северо-восточном углу. Лестница вниз. Один из наших встретит вас, пан. И проводит к… нужному месту, вниз.

Вспомнив о своих изысканиях, я спросил:

— В катакомбы?

Он кивнул:

— Там нет… оккупантов этого города, — Звук его голоса почти растворился в плеске реки.

— Когда?

— Завтра. Vecer. Поздно. В двадцать один hodin.[27]

— Мое начальство в институте, пан, — у них может возникнуть ряд вопросов. Возможно, они запретят мне идти на подобную встречу.

— И все же она будет ждать. Завтра. Внизу. В двадцать один час.

— Ее имя, пан?

Старик улыбнулся — такие улыбки не забываются.

— Милована.[28]

Я повторил про себя имя, снова уловив в морозном воздухе запах имбиря и стружки.

— Если мое начальство согласится, я буду там. Если нет, договоримся о чем-нибудь другом.

Кивнув, Хастрман на миг прикрыл глаза.

— Dobry den, пан Хастрман.

— Dobry vecer, пан.

Он махнул рукой, словно показывая, что к мосту мы должны пойти поодиночке. Я зашагал, а он остался стоять в сумерках, выделяясь из тени лишь зеленью плаща и серебром волос, кланяясь мне.

На ходу я сунул руки в карманы. Резьба на кольце была на ощупь столь же занятна, как и на вид. Почти не отдавая себя отчета, я погладил крохотные звезды и кометы, а затем осторожно надел перстень на безымянный палец. Когда я взобрался по ступеням, мост был забит машинами и пешеходами.

Моего соглядатая из госбезопасности я не увидел.

Следующий день — воскресенье — я провел в институте.

Доусон отсутствовал, как и большинство ученых.

Якоб наводил порядок в офисах первого этажа.

Так что я получил отличную возможность удостовериться в правдивости истории Хастрмана, роясь в запасниках. Да, под монастырем Эмаузы имелись катакомбы, или, по крайней мере, они были там восемьдесят лет назад: в габсбургском[29] обзоре 1906 года упоминались «романский туннель и остатки древнего зала под храмом Святого Яна на Скале».

Фотография, на которой был изображен храм, демонстрировала его поразительный барочный профиль: шпили-близнецы, похожие на белые шипы.

В соответствии с картой туннели тянулись на юг, под Карлову площадь. Исследование 1962 года не говорило о зале и туннелях, но тогда Советы больше интересовались строениями на севере города, ближе к прокладываемым ими линиям метро. Данное противоречие лишь подтвердило слова Хастрмана о том, что катакомбы служат отличным местом встреч.

Меня встревожила только одна деталь: в обзоре указывалось, что церковь, разбомбленная союзниками во время Второй мировой, так больше и не открылась. Монастырь перешел под эгиду Академии наук, а храм остался выпотрошенным и опустошенным.

Я прилежно скопировал карту в блокнот. Сейчас она стала практически нечитаемой, чернила расплылись, страница покрылась пятнами и вся сморщилась; как и те заметки, которые я сделал в следующие часы, изучая кольцо.

Должен сказать, Лев, что мне не удалось снять его.

После возвращения с острова я пытался стянуть перстень и грубо свинчивая его, и хитростью — при помощи смазки из гостиничных мыла и шампуня, но только содрал кожу. На следующее утро палец раздулся, как сосиска, и хотя приложенный мной лед немного уменьшил опухоль, избавиться от кольца все равно не удалось.

Я решил попытаться снять его попозже — днем.

В блокноте, под описанием узоров, я добавил догадку о происхождении кольца: «Священная Римская империя? Рудольф?»

Я был уверен, что звездно-кометный рисунок — ключ к чему-то, так что углубился в энциклопедию, посвященную ювелирному искусству эпохи римского владычества, пролистал сотни и сотни изображений безвкусных ожерелий, браслетов, брошей, колец, пока, к собственному изумлению, не наткнулся на похожую картинку — цветную гравюру.

Я приложил руку к странице: не отличить!

Кольцо датировалось 1590 годом.

Лев, моих познаний в чешском хватает, чтобы общаться с гостиничными служащими и водителями такси. Я способен разобрать смысл предложения, когда знаю перевод первоисточника, как, например, было со стихами Ярослава Сейферта. Но теперь я не испытывал уверенности в том, что правильно понял значение подписи под гравюрой.