Лживый язык - Уилсон Эндрю - Страница 11

Я прочитал письмо еще раз. Письмо от амбициозного биографа, от одного из так называемых вампиров, о которых говорил Крейс. Я был доволен тем, что нашел его, и надеялся, что Крейс по достоинству оценит мои старания. Однако этот инцидент 1967 года не давал мне покоя. Что имела в виду Лавиния Мэддон? Судя по тону письма, она — серьезная и почтенная дама. Я отложил ее письмо в сторону, намереваясь показать его Крейсу в конце дня, и продолжал вскрывать конверты, большинство посланий бросая в мусорное ведро. Как ни странно, ни один чек еще не попался мне на глаза. Должно быть, они в самом низу, предположил я, такое уж мое везение! Я сунул руку в самую гущу бумаг, пошарил в ворохе и выудил стопку писем. Одно письмо — просьба к Крейсу посетить литературный фестиваль — было отправлено 12 апреля 1998 года, два года назад.

Я встал, потянулся, зевая. В маленьком кабинете было жарко и душно. Мне не хватало воздуха. Хотелось выпить чего-нибудь. Просмотрю еще несколько писем, а потом сделаю перерыв, решил я. Я взял из стопки очередное письмо, и мое внимание тут же привлек неряшливый, почти неразборчивый почерк на конверте. Трудно было разобрать даже имя Крейса, не говоря уже о том, чтобы прочитать адрес его издателя. Удивительно, как вообще письмо дошло до адресата. Короткий текст был написан синей шариковой ручкой, оставлявшей на листе грязь, и пестрел орфографическими ошибками.

Странное письмо. Нужно показать его Крейсу. Возможно, это шантаж. В самом письме дата не указывалась, но, судя по штемпелю, его отправили из Дорсета 17 мая, два месяца назад.

Я захватил оба письма — от Лавинии Мэддон и от загадочной миссис М. Шоу — и пошел искать Крейса.

— Мистер Крейс? Мистер Крейс?

Мой голос эхом разносился по портего. Никто не откликался. Я ступил в гостиную. Крейс сидел в кресле и храпел, уткнувшись подбородком в воротник своей рубашки. Я тихо попятился из комнаты и на цыпочках прошел через холл в кухню. Письма покажу ему позже, решил я. До вечера время еще есть, так что я попытаюсь найти другие послания от этих двух таких разных женщин и потом представлю ему сразу весь комплект. Тогда все можно будет утрясти легко и без суеты. Крейс решит, стоит ли ему принимать предложение Лавинии Мэддон и как быть с подозрительной миссис Шоу. Я же со своей стороны, прежде чем затрагивать в разговоре с ним обе эти темы, постараюсь подготовиться к ним со всей тщательностью. Мое усердие, я уверен, обрадует Крейса.

Пока Крейс дремал, я пообедал салями с хлебом и помидорами, читая «Избранные письма» Аретино.^[14] Потом вернулся в кабинет и стал дальше разбирать почту.

Перебирая письма, я высматривал на конвертах характерные почерки: один — элегантный, уверенный, второй — детский, угловатый. Прочитанные письма складывал слева от себя. И все время размышлял о Крейсе и тайнах его прошлого.

При всей своей эксцентричности — а возможно, как раз благодаря этим странностям, — Крейс был притягательный человек. Неудивительно, что столько людей проявляли к его личности живой интерес. Хоть Лавиния Мэддон и говорила, что на образе Крейса намерена построить метафорическую формулу успеха и неудачи, было ясно, что ее прежде всего интересует история его жизни и особенно то, что произошло с ним в 1967 году. И какое отношение имеет к Крейсу полуграмотная женщина из Дорсета? Крейс сказал мне, что он больше не пишет, но я понятия не имел о том, почему он перестал заниматься литературным трудом.

Я подумал, что, прежде чем идти дальше, пожалуй, следует попытаться узнать чуть больше. Просто для того, чтобы понять то, что будет говорить мне Крейс, когда я отнесу ему письма. Я поднялся, обвел взглядом комнату, прислушался, не приближается ли Крейс. Поиск, исследование — это все часть моей работы, убеждал я себя. Крейс еще спасибо мне скажет, когда я сообщу ему результаты своих изысканий. На всякий случай я вышел из кабинета в его спальню, потом прошел в портего, осторожно приблизился к гостиной и заглянул в дверь. Крейс все так же мирно спал в кресле. Его веки трепетали, словно крылья бабочек, сидящих на засохших листьях.

Вернувшись в кабинет, я принялся осматривать полки его книжного шкафа. Многие книги — пыльные тома с красными корешками, Данте, Петрарка, Спенсер, Донн, Байрон — имели такой вид, будто были изданы пару веков назад. Я не увидел ни одного издания, напечатанного после 1920-1930-х годов, и, разумеется, не нашел ни одного экземпляра романа Крейса.

Я подошел к столу и стал осматривать маленькие выдвижные ящики в его верхней секции. В одном ящике обнаружил пару крошечных золотых ключиков наподобие тех, которыми открывают чемоданы и саквояжи. В другом ящике лежал конверт, перетянутый тесемкой, которая затем дважды накручивалась на пуговку. Я оглянулся на дверь. Никого. Тогда я стал медленно снимать тесемку, разматывая ее до тех пор, пока конверт не открылся. Внутри находился конверт меньшего размера — квадратный, желтовато-коричневого цвета. В таких пакетиках мальчишки обычно хранят марки или монеты. Мне показалось, что этот конверт запечатан, хотя один уголок клапана был отогнут. Я колебался не дольше секунды перед тем, как аккуратно распечатать его. Сначала я подумал, что внутри ничего нет, но потом заметил на самом дне желтую прядь волос в форме полумесяца. Я сунул пальцы в конверт и достал прядь. Волосы были ломкие и старые, будто их срезали с головы фарфоровой куклы Викторианской эпохи.