Год хорошего ребенка - де Грун Элес - Страница 31

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая

Он указал на отдельную ферму на выходе из деревни.

Розалинде показалось это диким:

— Нет, нельзя! — Они ведь не были бродягами — ни она, ни Игорь Иванович. — У нас так не делают.

— А что вы делаете, если вдруг сильно хочется пить?

— Мы идем в мотель. Или в кафе.

Но здесь не было ни мотеля, ни кафе, ни денег. Даже не было представителя фирмы «Фрешель» с их вездесущим лимонадом, была только жажда.

— Может быть, вернемся? — спросил Игорь Иванович, чувствуя себя все менее уютно на незнакомой, почти неведомой дороге. И еще он переживал за девочку. Ей надо было и поесть, и отдохнуть. «Да, — подумал он. — Теперь полная паника уже в двух делегациях».

Розалинда вглядывалась в вершину горы. Кажется, дома уже кончились и там, вверху ничего больше не намечалось.

— Знаешь что, — сказал Игорь Иванович, — мы почти уже наверху, дойдем до конца для очистки совести. Или вернемся?

Очень многие люди идут до конца только из желания завершенности действия. Это уважаемые люди.

Розалинда кивнула — «да».

Икры ног ломило и корежило, но они продолжали свой путь. Когда они проходили по еловому лесу, Игорь Иванович отковырнул два кусочка еловой смолы, твердых и прозрачно-розоватых, и сказал Розалинде, что это можно жевать.

— Зачем?

— Получится жвачка. Сначала она горькая-прегорькая, а потом безвкусная — жуй сколько хочешь. Может быть, расхочется пить.

Изумленная Розалинда положила в рот кусочек смолы и попробовала жевать. Сначала все у нее во рту превратилось в горький песок, а потом постепенно зажевалось и перестало горчить.

— Рашен жвачка, — сказала она. Игорь Иванович засмеялся:

— А ты знаешь, какая у меня фамилия? «Жувачкин». Я под такой фамилией пишу заметки в «Пионерской правде».

Когда Игорь Иванович сказал, что он — Чуин-гам, засмеялась Розалинда. Она подумала, что этот русский руководитель делегации смешной человек.

— Я и отсюда посылаю заметки о Годе Хорошего Ребенка.

Здесь они оба быстро перестали смеяться, потому что вспомнили о Леше и о своем безвыходном положении.

Наступили сумерки. «Сузуки» нигде не было видно. Около домов, которые еще попадались, стояли «Оппели», «Фиаты», «Пежо», «Лады», «Форды», но нигде не было маленькой машины Кирпичиано.

Уже у самой вершины они увидели небольшой фермерский домик с внушительным сараем. Рядом с домом стояла красная машина. Они насторожились и побледнели. Игорь Иванович приложил палец к губам и сделал знак Розалинде, чтобы она ждала его на дороге. Сам он тихонько подошел к двери сарая, прислушался и прошептал:

— Леша!

Розалинда вся напряглась, наблюдая за ним не дыша. Кажется из сарая послышался какой-то ответ, потому что Игорь Иванович начал отодвигать засов, который заскрипел и завизжал, как нарочно так, что тысячи сверчков не могли поглотить этот шум.

Вдруг появилась полоска света в двери фермы.

— Кто там? — спросил скрипучий голос. Кто-то прокаркал это по-немецки.

Игорь Иванович обернулся на голос:

— Это я.

— Что ты здесь делаешь?

— Ничего… Иду себе…

— Куда?

— В «Эрмитаж», то есть в «Лувр».

— Ну и иди себе!

Игорь Иванович хотел развернуться и быстро двинуться в сторону «Эрмитажа». Но в двери появился другой человек, это был Кирпичиано, потом еще один другой человек… и еще кто-то.

— Стоять! — скомандовал Кирпичиано. Затем трое мужчин схватили Игоря Ивановича и несмотря на все его сопротивление злобно запихнули в сарай.

Розалинда в ужасе вскрикнула. Как это было глупо! Ее тоже немедленно схватили и бросили туда же. Она даже не успела никого укусить.

Грохот, с которым захлопнулся засов, показался Леше Измайлову счастливой музыкой. Наконец-то он был не один.

За всю свою долгую тихую сельскую жизнь старая ферма не слыхала столько ругательных выражений, сколько высыпалось из разгневанного Кирпичиано за эти полчаса. Кирпичиано разносил, буквально уничтожал своих бой-подчиненных.

— Ублюдки! Недоумки! Четвертинки!

— Почему четвертинки? — удивился Картошка. Даже в доме он не снимал своей кепки, чтобы никто не увидел его «клумбочки».

— Думаете на одну четверть! Такую операцию сорвать!

— Почему же сорвать, шеф? — спросил Туз. — Мы же ее блестяще провели. Мальчишка здесь, его папочка отсчитывает нам рубли, и мы в порядке.

— Кому нужны твои рубли?! — закричал Кирпичиано. Где ты их будешь тратить? Здесь их не принимают. Ты поедешь в СССР?

— А что, шеф. Небольшая развлекательная поездка группы престарелых профсоюзных лидеров.

— И ты будешь развлекаться в Сибири?! Да?! Тебе нравятся эти развлечения в наручниках?

— Шеф, а мы потребуем оплаты в твердой валюте, — спорил Туз.

— Да ты больше потратишь твердой валюты на кормление этой международной делегации!

— Кстати, их давно пора кормить! — сказала Сонька-Золотая Ручка. Она была плохой, но все-таки женщиной. И желание кормить гнездилось где-то в глубине ее порочной души.

Конечно, она не была особо благородной особой, но у нее было одно благородное качество — всегда быть на стороне слабых. Чаще всего самой слабой была она сама. Но иногда это ее хорошее качество распространялось на кого-нибудь еще.

— Идите кормите, мойте, одевайте! — кричал Кирпичиано. — Нам надо было взять одного победителя. За него платила бы вся эта посудохозяйственная олимпиада! А теперь мы имеем целую делегацию, и неизвестно, нужна ли она кому-нибудь.

Картошка взял из холодильника несколько пакетов йогурта, немного хлеба, разрезанного на кусочки и уложенного в тончайший целлофановый пакет, большую бумажную банку с нарисованной на ней кошкой, поставил на поднос и под охраной Туза пошел в сарай.

Он поставил поднос на землю, открыл засов, толкнул дверь ногой и вошел внутрь.

В сарае было темно. Игорь Иванович и два ребенка сидели в дальнем углу при свете маленькой керосиновой лампы.

— Эй, вы! — сказал Картошка. — Вот вам еда.

— Дед, — сказал ему Игорь Иванович. — А ты не боишься, что я сейчас дам тебе по башке кулаком, а потом сдам в полицию.

— Нет, — ответил дед. — Сзади меня стоит мой френд с пистолетом.

— Дед, — продолжал настырный Игорь Иванович, видно журналист — исследователь общественных процессов не засыпал в нем ни на одну минуту ни в какой ситуации, — а зачем ты всем этим занимаешься? В твои годы надо на печи сидеть, сказки рассказывать. А ты — преступник.

— Я не преступник, — ответил Картошка. Я — борец.

— Боре-ец?

— Да, борец за социальную справедливость. Это у вас в стране можно на печи сидеть, сказки рассказывать. Потому что у вас в стране есть счастливая старость. А у нас нет. У нас и печей нет.

— А что у вас есть?

— У нас человек человеку волк. А вы хотите меня сдать в полицию. Вы должны мной гордиться и помогать мне.

— Дед, я дам тебе по башке, сдам в полицию… тебя посадят в тюрьму. Вот тебе и будет обеспеченная старость, как у нас в стране. Будут тебя поить, кормить и кино по телевизору показывать. «Клуб кинопутешественников». Идет?

Картошка задумался.

— А внуки? — спросил он. — Внуков тоже в тюрьму?

— Зачем? И причем здесь внуки?

— А при том. Кто же их будет кормить, поить, одеждой одевать? Ведь это я их содержу.

— А их родители? Их родители где?

— В тюрьме, — объяснил дедушка. В тюрьме сидят, кино по телевизору смотрят. «Клуб кинопутешественников». У них плохая наследственность.

— Тьфу ты! — плюнул Игорь Иванович. — Проклятый капитализм. Не дает житья людям. Ладно… давай сюда еду. Мои ребята проголодались.

— А что нам дают? — спросил Леша.

— Пахнет, как мясо для кошек, — сказала Розалинда. — А кошек здесь нет. Они что-то напутали. — Она опасливо посматривала на дедушку с подносом. Уж больно он был похож на «учебного сотрудника», которого она стригла.

• Предыдущая
• 31/36
• Следующая