Чайная книга - Фрай Макс - Страница 31

Жил-был человек, который, как и многие другие, очень хотел найти в этой жизни счастье. А еще лучше не только в этой, но и в нескольких последующих, чтобы потом время попусту не растрачивать. Человек, как и полагается всякому социальному существу, перво-наперво пошел ко всем своим друзьям и знакомым и начал спрашивать у них, как бы ему счастье найти. Но его друзья и знакомые были в большинстве своем достаточно мудрыми людьми и все как один говорили, что никакого счастья на самом деле нет, есть покой, воля и горячий чай в холодную погоду. А больше нет совсем ничего. Но человек качал головой и говорил: «Нет, про счастье столько пишут и говорят, значит, где-то оно все-таки должно быть». Друзья и знакомые только пожимали плечами, ведь те, кого читали и слушали они, ни про какое счастье не писали и не говорили.

Те друзья, которым не хватало мудрости на покой, волю и горячий чай, советовали человеку найти себе любовь и жить с ней до скончания века. В этом, говорили, и заключено настоящее счастье. Но человек опять качал головой. «Мне совсем не нужно что-то, во что счастье заключено. Мне нужно оно само, в чистом виде». И ему вслед опять качали головами.

Человек уже собирался было пуститься на поиски счастья, как и полагается всякому нормальному ищущему. Ему так и виделось, как он будет переплывать моря и океаны, проходить тридевятые и тридесятые земли и расспрашивать всех. А потом какой-нибудь умирающий мудрец откроет ему величайший секрет бытия — расскажет, где же все-таки можно найти счастье. Но в самый неподходящий момент, когда уже и вещи были собраны, и билеты куплены, человек вдруг заболел. Гриппом. Самым обычным. И ему пришлось отложить поездку, чтобы валяться дома, кушать таблетки и с ненавистью смотреть на градусник. И как-то раз, когда температура была особенно высокой, а жизнь казалась особо отвратительной, человеку примерещился суслик. Самый обычный суслик. Он печально посмотрел на человека и сказал: «Хватит страдать фигней. Счастье твое настолько близко, что ты его уже почти раздавил».

Когда человек выздоровел, он долго думал над словами суслика. Потом начал планомерно обыскивать свою квартиру. Он все понимал очень буквально. В своей квартире он неожиданно обнаружил старые санки, бутылку коньяка и письмо от девочки, с которой они когда-то вместе были в пионерском лагере. Человек решил, что с помощью этих предметов он точно найдет счастье, раз уж они неожиданно в его квартире нашлись, и начал действовать. Он выпил коньяк, прочитал письмо от девочки из пионерского лагеря и, прихватив санки, пошел кататься с горки, благо парк рядом был. Съехав с горки, он угодил головой в сугроб, протрезвел и отправился обратно домой, поняв, что суслик его скорее всего обманул.

Он снова купил билеты, снова собрал вещи и даже уже почти вышел из дома, но тут ему снова примерещился суслик. Он был еще печальнее, чем в прошлый раз. Суслик сказал: «Что-то я сомневаюсь, что такой дурак, как ты, вообще в состоянии найти счастье». И исчез, конечно же. Человек очень расстроился, но на вокзал все-таки поехал. А там стоит дяденька в шапке, прямо у входа, и громко объявляет: «Поезд для ищущих счастья стоит на пятом пути. Посадка начинается через пять минут. Просьба не опаздывать». Человек тут же перестал расстраиваться, решил, что он все делает правильно, и пошел искать пятый путь. А там и правда поезд стоит. И еще там стоит куча людей, и у всех на лицах написано, что им счастье нужно, единственное и неповторимое. И они друг с другом общаются, делятся успехами. Ну, человек их, разумеется, и спросил, не мерещился ли им говорящий суслик. Тут люди все насторожились и стали на человека нехорошо смотреть. Только один все-таки сказал: «Знаешь, у одного странного, давно уже исчезнувшего народа было такое поверье, что счастье очень не хочет, чтобы его кто-нибудь нашел. И иногда оно превращается во что-нибудь и отговаривает людей от поисков. Так что ты просто свое счастье видел». «А почему суслик?» — спросил человек. «Ну, у каждого же свое счастье», — ответили ему.

Человек призадумался, конечно, но все-таки решил довести задуманное до конца и сел в поезд. Поезд ехал долго, все со всеми успели перезнакомиться, пожаловаться на жизнь и отсутствие в ней счастья, выпить много горячего чая и коньяка и вспомнить все пионерские лагеря, в которые им доводилось ездить. Однако счастливее от этого, конечно же, никто не стал.

Когда поезд наконец приехал туда, куда ему положено, все люди сразу стали очень серьезными. Они похватали вещи и стали выходить на перрон. На перроне их встречали всякие разные существа. Кого-то девушка прекрасная, кого-то чудище жуткое, кого-то просто его двойник. А человека встречал маленький печальный суслик. «Ну что, счастлив?» — спросил суслик. «Пожалуй», — ответил человек, взял суслика под мышку и отправился за обратным билетом.

В Сенегале, и, надо сказать, не только в Сенегале, по всей Западной Африке пьют attaya, местный чай, густой и пенистый, его разливают на каждом углу. Низкие столики на улице, прозрачные плохо отмытые стаканы или крошечные пластиковые стаканчики. Водители бесчисленных такси допивают один и тут же идут за другим. Attaya, если верить путеводителю, — очень крепкий чай, по содержанию кофеина и его аналогов превосходит любой кофе, именно поэтому, как настоящий кофеиновый наркоман, я не мог его не попробовать. Пить на улице было страшно, несмотря на принимаемые регулярно противомалярийные препараты, — от расстройства желудка они, конечно, не спасли бы. Я дождался посещения дорогого ресторана местной кухни.

«Простите, это сенегальский чай?» — спросил я официантку с подносом, уставленным мелкими стаканчиками. «Да», — ответила она и побежала дальше. Во время второго захода мне удалось остановить ее еще раз: «Он называется attaya, правильно? Я хочу попробовать». Официантка мило кивнула и сбежала в другой угол зала. Я периодически посматривал на нее, она делала большие глаза — на черном лице ярко вспыхивали белки — и отворачивалась. Когда я полностью уверился, что просьба о чашке чая, обращенная к женщине, в этой культуре — нечто не совсем приличное, ко мне подошел метрдотель. «Сэр, — сказал он, — эта женщина. Она сказала, что вы просили принести местный чай». Он высоко поднял брови, чтобы подчеркнуть абсурдность такой возможности. «Да, — осторожно согласился я, — я просил принести attaya». Мэтр задумался, потом потряс головой. «Нет, — сказал он уверенно, — attaya — это местный чай. Сенегальский». Он приятно улыбался, но мне уже надоела эта игра. «Просто принесите мне этот attaya. Сенегальский чай. Чашку». Мэтр покорно и молча удалился, подъяв брови еще выше. Потом attaya принесли на соседний столик. Потом — через стол от меня. Сенегальцы пили attaya походя, не смакуя. Разве так надо пить attaya? Мне страшно хотелось попробовать, наконец. Я бы не глотал его не глядя. Вслушивался бы в букет, находил оттенки, жмурился. Когда решимость встать и идти на кухню — ругаться — окрепла окончательно, из-за ширмы вышел официант. На подносе был маленький, хорошо узнаваемый прозрачный стакан с attaya. Официант сделал два шага вперед и остановился; за его плечом немедленно явился мэтр, решительно указывающий в сторону нашего столика. Официант заметно вздохнул и двинулся к нам. «Вот, сэр, — он поставил чашку на столик, — attaya, сэр. Это…» «Знаю, — перебил я, — местный сенегальский чай. Спасибо». Официант со вздохом исчез, а я осторожно взял маленький прозрачный стакан кончиками пальцев. Взял и немедленно поставил обратно: attaya был чрезвычайно, обжигающе горяч; он пах тропиками. Я перехватил стакан выше уровня жидкости и понюхал. В тропические нотки вкрался запах переваренного чая советской столовой. Я сделал глоток. За свою жизнь мне приходилось пить разный чай: я люблю выдержанный pu-erh, мне наливали masālā chāy в предгорной деревеньке за двести километров от Джайпура, на молоке, с солью и специями Kerala — густой, как сливки. По сравнению с африканским, даже то творение индийских мастеров было жидкой водичкой. Никаких оттенков у этого вкуса не было: судя по всему, чай долго кипятили; кроме того, он был очень сладкий, мутный и густой, мята и местные специи тоже внесли свою лепту. Я сделал еще пару глотков. Послевкусие длилось и длилось. На поверхности тихонько лопались пузырьки коричневой пены. Размышляя над разницей между воображаемым и наличным, я медленно допил горькую муть: кофеина на самом деле было много. Официант принес счет, с удивлением обнаружил пустую чашку и тревожно посмотрел на меня. Кофеин действовал, настроение стремительно улучшалось; я пока не ронял предметы, даже не хихикал, но был вполне готов широко улыбаться официанту и злоупотреблять чаевыми. В счете attaya не было. Наверное, забыли.