Доктор Смерть - Келлерман Джонатан - Страница 41

• Предыдущая
• 41/90
• Следующая

Нездоровый сентябрьский свет на удивление шел ее коже цвета слоновой кости, подчеркивая острый подбородок, твердую складку губ, прямой нос. Петра Коннор обладала своеобразной сдержанной красотой, но что-то в ее облике предостерегало: «держись на расстоянии». Внимание, с которым Петра следила за выздоровлением Билли Стрейта, показало мне, что за пытливыми карими глазами скрыта внутренняя теплота. Однако это предположение ничем не подкреплялось; со мной Петра говорила только о делах, никогда не посвящая в личную жизнь. По-видимому, ей пришлось преодолеть много препятствий, чтобы попасть туда, где она сейчас находилась.

— Привет, — сверкнула холодной улыбкой Петра, и я понял, какого вопроса она от меня ждет.

— Как поживает наш мальчик?

— Насколько можно судить, просто замечательно. Круглый отличник; прошел тесты, а ему ведь еще целый год учиться. Просто поразительно, если учесть, что он, по сути дела, самоучка. Как ты сказал в самом начале, у него прирожденный дар к учебе.

— А что с язвой? — спросил я.

— Потихоньку зарубцовывается. Билли бурчит по поводу лекарств, но все-таки слушается врачей. У него появились друзья. Наконец-то. Тоже «творческие личности», говоря словами директора школы. Миссис Адамсон больше всего беспокоит, что вся жизнь Билли сосредоточена на учебе, книгах и компьютере.

— А она что бы предпочла?

— Вряд ли у нее есть какие-то конкретные мысли — просто она волнуется. По поводу того, все ли делает правильно. Похоже, миссис Адамсон чувствует себя обязанной регулярно докладывать мне. Она звонит каждую неделю.

— Что ж, ты для нее длинная рука закона, — пошутил я. Петра улыбнулась.

— Просто она очень полюбила Билли. Я постоянно твержу ей, чтобы она не беспокоилась, что все будет хорошо.

Она заморгала, ожидая услышать подтверждение своих слов.

— Совершенно правильно, — согласился я.

У нее на щеках появились розовые монетки.

— Так или иначе, вниманием Билли не обделен. Возможно, этого у него даже в избытке, если учесть, что по натуре своей он одиночка. Сэм приходит каждую пятницу; на выходные он увозит Билли в Венис. Итого целая неделя в школе, а потом два дня развлечений. Как тебе такой контраст?

— Обилие впечатлений. Уверен, Билли выдержит.

— И я тоже. Если возникнут какие-то проблемы, полагаю, можно будет тебе позвонить.

— В любое время.

— Спасибо. — Петра повернулась к Майло. — Извини, понимаю, ты ждешь вот это. — Из кожаной сумки появилась папка. — Вот данные на твоего мистера Салсидо. Как оказалось, нам эта личность известна. После принятия программы развития Голливуда комиссия мэрии под председательством члена совета Гольдштейн поручила нам в течение месяца проверить всех лиц без определенного места жительства. Мы создали так называемый «отряд по отлову бродяг», и в отчете этого отряда фигурирует ваш Салсидо. Ребята никого не задерживали, просто выявляли места скопления бомжей, выясняли, что у тех на уме. Если находили наркотики или узнавали про какое-то преступление, тогда кого-то задерживали, но в основном работа велась лишь для того, чтобы ублажить члена совета Гольдштейн.

Майло раскрыл папку.

— Салсидо жил в пустующем доме на пересечении Западной и Голливуда, — продолжала Петра. — В том, у которого фасад с фризом. Кажется, его выстроил для себя Луис Б. Майер или какой-то другой киношник. Впоследствии «ловцы» установили, что у Салсидо уже были нелады с законом, и отметили это в своем докладе.

— Деньги налогоплательщиков расходуются не зря. — Майло пролистал доклад. — Салсидо жил один?

— Раз не указано обратное, один.

— Тут написано, его обнаружили в «помещении, заваленном мусором».

— Как ты уже заметил, Салсидо утверждал, что работает, но не смог это доказать. Ребята обнаружили у него отклонения в психике, возможно, вследствие пристрастия к наркотикам, и предложили обратиться в больницу. Он наотрез отказался.

— Почему его не задержали?

— Без заявления владельца здания на то не было никаких оснований. Сегодня утром я туда заглянула, Салсидо там уже не было. Вообще никого не осталось. Теперь там полным ходом идет ремонт; затевается что-то крупное. Извини, это все.

— Что ж, это уже что-то. И на том спасибо, — сказал Майло. — Сидел один в заброшенном доме...

Я понял, что он думает про такой же дом в Денвере.

— Майло перевернул еще одну страницу.

— Физии его нет?

— "Ловцы" ходили без фотоаппаратов. Но загляни в самый конец. Пришел факс из тюрьмы округа Марин: фас и профиль, правда, ужасного качества.

Найдя фотографии, Майло посмотрел на них, затем передал мне.

Элдон Салсидо Мейт, поступивший в тюрьму для отбывания наказания, на шее бирка с номером. Неизменный взгляд исподлобья, заквашенный на жестком горячем блеске в глазах — следствии безумия или отсвета фотовспышки.

Длинные прямые волосы, гладко выбритый подбородок. Кожа светлая, как и говорила Гиллерма Салсидо. Круглое вялое лицо. Мелкие изнеженные черты, на которые заключение уже наложило свою печать. Преждевременные морщины. Юноша, стареющий слишком быстро.

И поразительное сходство с лицом трупа на операционном столе. Гиллерма Салсидо была права: Донни сын своего отца.

Майло снова заглянул в папку.

— Тут написано: Салсидо, по его собственным словам, работал в салоне татуировок на бульваре Голливуд, но в каком именно, он не смог вспомнить.

— Я заглянула в несколько подобных заведений, там его никто не знал. Однако из тюрьмы Марин сообщили, что Салсидо украшал росписью тела других заключенных, и это, вероятно, обеспечивало его безопасность.

— Безопасность от чего? — спросил я.

— Тюрьма живет по законам банды, — объяснила Петра. — Чужаку приходится очень плохо, если ему нечего предложить. Салсидо продавал свой талант, но, как говорят сотрудники тюрьмы, блатные не приняли его в свой крут, посчитав умалишенным.

— Татуировка, — задумчиво произнес Майло. — Наш мальчик любит рисовать.

Петра кивнула.

— Я уже читала про картину. Ты думаешь, это он?

— Резонное предположение.

— На что похожа эта картина?

— Я бы такую у себя в гостиной не повесил. — Майло захлопнул папку. — Ты ведь рисуешь, да?

— Ну что ты...

— Не стесняйся, я видел твои работы.

— Это все в прошлом, — отнекивалась Петра.

— Хочешь взглянуть?

Она сверилась с часами.

— А почему бы и нет?

Петра отставила картину на расстояние вытянутой руки.

Прищурилась. Повертела ее, изучила края. Положила на пол и отошла футов на десять, затем вернулась и снова осмотрела вблизи.

— Да он просто налеплял краску, — сказала Петра. — Похоже, работал очень быстро — не только кистью, но и мастихином... вот, взгляните... быстро, но не небрежно. Композиция очень неплохая, пропорции выдержаны в самый раз.

Она отвернулась от картины.

— Это только предположение, но я вижу работу человека, мечущегося между тщательной прорисовкой деталей и безудержным малеванием. Он досконально все продумал, но, взяв в руки кисть, быстро вошел в раж.

Нахмурившись, Майло посмотрел на меня.

— По крайней мере, — смущенно улыбнулась Петра, — мне так кажется.

— Что это значит? — спросил Майло. — Сначала осторожный, а затем сорвавшийся с цепи?

— То, что он такой же, как большинство художников.

— У него есть талант?

— Несомненно. Ничего поразительного, но он свое дело знает. И у него огромное честолюбие — вздумал переделывать Рембрандта.

— Рембрандт и татуировки, — заметил Майло.

— Если Салсидо своим ремеслом защитил себя в тюрьме от неприятностей, значит, он владеет им неплохо. Работать на теле очень трудно: необходимо чувствовать меняющуюся толщину эпидермы, сопротивление игле, движение...

— Осекшись, Петра залилась краской.

— Даже не собираюсь спрашивать, — улыбнулся Майло.

Она тоже улыбнулась.

— Я занималась этим в школе. Ладно, мне пора бежать. Надеюсь, от меня был какой-то толк.

• Предыдущая
• 41/90
• Следующая